Шутка пустыни

      — Куда ты завёл нас, проклятый старик?       — Побойся бога, Герман! Мне пятьдесят один, и я старше тебя всего на четыре года! — полушутливо возмутился Роммель, когда после двух часов блуждания в лабиринте колючей проволоки стало ясно: даже его лисье чувство направления тут бессильно.       — Герр генерал, герр гауптман, я виноват, — низко склонил голову молодой лейтенант Шнайдер, чьё место водителя два часа назад занял Эрвин, пообещавший вывести-таки штабную машину из "этих чёртовых бесконечных проволочных витков". — Не запомнил дорогу…       — Рудольф, вам казниться следует не больше, чем мне, — устало отозвался Лис, сняв фуражку со взмокшей, несмотря на ночную пустынную прохладу, лысеющей головы. — Надо смириться: до утра свободы нет. Но наша до сих пор целость и сохранность доказывает одно: здесь не минное поле. Эх, жаль, что мы сейчас не в "мамонте"!       — Да, "мамонт" любую проволоку прорвёт, — с уважением и любовью произнёс Альдингер, вспомнив громадный трофейный английский броневик, который прекрасно защищал даже от обстрелов сверху (но обычно Роммель предпочитал ехать на раскалённой как адская сковородка крыше, словно раджа на спине слона, и любоваться видами позиций).       — Тс-с-с! Прислушайтесь! — прошептал младший адъютант Эрвина лейтенант Хайнц Вернер Шмидт, подавшись в темноту. Тонкое, чуть горбоносое лицо юноши было скорее воодушевлённым, чем настороженным или испуганным. Трое его спутников обратились в слух, и…       — Лагерь! — обрадованно воскликнул Роммель, различив деловитые звуки ремонтной мастерской. — Шмидт, молодчина! Ну, лейтенант Шнайдер, если вы всё ещё себя вините — вот повод реабилитироваться: баранку вам в руки, ведите нас к ночлегу самым коротким путём!       — Слушаюсь, герр генерал! — вытянулся шофёр. И, окрылённым беззлобным тоном командира и близостью дома, избрал счастливую дорогу, ни разу даже не наткнувшись на проволоку.       Но на ювелирное, осмотрительное исполнение всё же потребовалось время и, пока они добрались до лагеря, ремонт там закончился и всё погрузилось во тьму. Попытки найти штабную палатку с фонариками результата не дали. Танки; грузовики; сонные пехотинцы, едва приподнимающие тяжёлые головы… Всё, что угодно, кроме знакомой палатки, как будто та переехала куда! Будь Лис где-нибудь в родной Швабии, в Шварцвальде, сказал бы в шутку, что это какой-нибудь дух леса из сказок Гауфа позабавиться вздумал.       — К чёрту, — вынес вердикт Эрвин, когда машина забралась уже, кажется, в середину лагеря. — По крайней мере, мы дома и никакие заблудшие англичане нас не сцапают. Спокойного всем остатка ночи.       И, облокотившись на бортик автомобиля, уронил голову на руки и с наслаждением провалился в сон. Альдингер и младшие офицеры избрали подушками другие дверцы "кюбельвагена".

***

      "Какая свинья светит фонариком в глаза?" — задался вопросом Роммель, когда по сомкнутым векам скользнул яркий лучик. Ненавязчиво мазнул, деликатно, как будто стремился проскочить побыстрее, но этого хватило, чтобы разбудить. Лис рефлекторно зажмурился (лучик суматошно метнулся прочь) и только хотел открыть глаза, дабы пригвоздить к месту наглеца, как над ухом раздался испуганный шёпот.       Слова звучали не по-немецки. И не по-итальянски. Но язык, ныне царапающий по ушам, был хорошо знаком.       Эрвин окаменел. Сердце сжалось, пропустило удар — но он совладал с собой и, словно спросонья зевнув, продолжил глубоко и размеренно дышать носом только потому, что притворяющиеся спящими не дышать не могут.       — Ты что делаешь?! С ума сошёл?! Видишь, у него веки дёрнулись! Разбудишь ещё!       — Но не разбудил же… Он только на чуть-чуть проснулся и заснул опять… Отойдём подальше, а?       — Не стоило и приближаться… Парни, это ведь действительно сам! Боязно его даже трогать…       — Ох, вот наверняка ловушка… Понятия не имею какая, но точно ловушка! Печёнкой чую…       — Он так к нам в лагерь забрался, словно это его собственный… А может, заплутал?       — Лис Пустыни — да в пустыне дорогу не нашёл?! Прикидывается, что заблудился, и весьма неискусно! Ему верь в таких штуках… Знаем, уже воробьи стреляные. Беззащитный, а потом р-р-раз — и!..       — Да… пожалуй… всё как-то так заманчиво, прямо руку протяни… Нет, не могу. Сами отдёргиваются пальцы! Неестественно даже…       — А… а может… Нет, вы правы, парни: это глупо. Мне тоже просто показалось, что так спокойно только в своём лагере можно спать… Дураки мы с тобой, Джей.       — В то, что заблудился, и я не верю. А вот тому, что он в львиную пасть не побоится голову сунуть — очень даже верю. Сами же знаете: на него наши в разведке натыкались! Он в стычки с пистолетом ввязывается, будто не генерал, а ротный или взводный простой… Храбрец. По доброй воле он сюда явился, только вот явно не капитуляцию подписывать… Что нужно ему, поди угадай.       — И будить лих… то есть спящего генерала — плохая примета… Даже если не своего.       — Генерала, и вдобавок такого, который Роммель! Нет, как пить дать тут что-то нечисто… Оставим его в покое, парни. Мало ли, что он теперь задумал. Вдруг внимание отвлекает, а на нас нападут втихаря! Идёмте на посты, давно пора. На всякий случай…       "Глас разума", — чуть перевёл дух Лис Пустыни, медленно отмирая и слушая, как шептуны на цыпочках, будто от ложа короля, удаляются от машины. Рука, ещё в начале чужого разговора тихохонько, аккуратно расстегнувшая кобуру, медленно разжалась на рукояти воронёного "вальтера". Но тут же переложила его за пазуху под шинель. На всякий случай. Сердце стучало, как заведённый на быструю скорость метроном; было огромное искушение открыть глаза, но Эрвин себя сдерживал: с закрытыми всегда лучше слышно.       Герман и Шмидт со Шнайдером, судя по тому, что не пошевелились и продолжали ровно, мирно, уютно сопеть даже после наступления тишины, спали сном праведников. Молодые шептуны не возвращались. Эрвин как на иголках дождался раннего рассвета, разбудил друга и подчинённых, завёл мотор и по-английски поскорее уехал из гостеприимного английского лагеря.