В бреду

Небо чистое. Тёплое солнце приятно ласкает мех, ударяя со скоростью света своими лапками. Как бы ни пытался, невидимые глазу ультрафиолетовые лучи могут только вызывать ожог, что тоже плохо, конечно, но не смертельно для солдатов. Особенно Коко. Особенно сидящему перед ним Азулину. Злобному, обиженному подобно дикому зверю, сжавшемуся в углу. Но в случае с Азу, его насильно сжали при помощи крепких верёвок прямо к стволу высокого дерева, привязали, как младенца, и вообще сковали кандалами на местом Лукоморье. — Слушай, Азулин, как красиво поют птички, — Коко, ублюдок, веселится, улыбается, подставляя лицо к солнцу. — Зелёная трава и небо! Красота! Такая "красота" Азулина не впечатляет. Он цинично приподнимает брови, оглядывается кругом, а кругом красиво блять! Будто по прописанному в сценарии локаций для очередного спектакля, где всё хорошо, отлично, даже неебически хорошо, пиздец! Птицы поют? Поют. Ветер колышет цветочки? Ещё как колышет. Тот самый дремучий лес, опасно прилёгвший на горизонте, пугает своей неизвестностью? Пугает, конечно! До обосравшихся штанов пугает. Азулин отдалённо слышит испуганный писк Горди, когда сраные сержанты в подробностях рассказывают, что их там ждёт. Коко на фоне всего остального выглядит так органично подходящим. — Да, красиво. Аж блевать хочеться, — буркнул Азулин. На что жёлтый смеётся. Легко, будто и проблем у него нифига. Кстати о проблемах... — Ты не куришь, — растерянно сказал синий. — Просто в хорошем настроении! Погода чудесная, у нас свободный день, ты связан и проблем не видать. — Ха... Я думал, у такого, как ты, проблем не бывает, — еле сдерживая горечь пробормотал Азулин. Коко услышал. Конечно, услышал. Как тут не расслышишь, когда последние пол часа только и пытаешься поговорить с Азулином. Вот только бестолку — парень не прост, гордый, упрямый, как осёл, да и злобный, как сам и есть Сатана. От него хуй выпытаешь информацию, хрен заставишь говорить нормально, только оскорбления, откровенный игнор и гора непонятного осадка в душе. Коко застыл статуей, удивлённо распахнув глаза. — Э-э-э... Чего? — Ты посмотри на себя! — внезапно закричал Азулин. — Тебя все любят! Да они готовы тебе жопу лизать! — Чт.., — у Коко дёрнулся глаз. — Ты красивый, сука, сильный, как бык, тупой и ещё более тупее, чем каждый раз! Ты... Блять! Ты... — Азулин... — А я... Всего лишь твоя тень, — в конце голос полностью осипает, ему приходится подключать всю свою волю, чтобы сдержать слёзы и не расплакаться перед самим Коко — тем самым ублюдком, перед которым не хочется быть нюней. — Всегда позади, всегда хуже, чем ты. А ты собираешь лавры, делаешь вид, что самый лучший. Природа тебя так сильно обделила всем этим, что на твоём фоне, такой, как я, просто лузер, Коко... Тишина затягивается, время от времени прерываясь свистом ветра и чириканием птиц. Коко молчит, и так же молча достаёт сигарету. — Почему тебя это волнует? — зажигалка весело, будто не замечая упавшего настроения, думая только о своём, чиркает, и Коко втягивается. — Потому что самым лучшим достаётся всё, — сквозь слёзы рычит Азулин. Ему хотелось скрыть мокрое лицо, полностью спрятаться от яркого мира за тенями своего. Подальше от злоебучих птичек, вдалеке от голубого неба и нахрен от Коко, стоящему(к счастью) спиной к нему. Следующие слова Азулина не помогают сигарете полностью растворить начавшийся кучковаться в склизкий комок стресс в небытье. Да, конечно, сигарета всего лишь защитная реакция. Ну конечно, Коко. — Ты думаешь я лучший? — слегка помедлив, нерешительно спросил жёлтый. Азулин фыркает. Всегда так делал, стоило только Коко пытаться с ним поговорить. По-человечески, хотя бы как соротовцы, братья по оружие, которыми они будут, которые они есть. Им должна была быть присуще та близость, где прикрываются спины, где поются песни у костра и готовить друг другу прощальные завтраки, прямо перед борьбой. Они должны были жить каждый день последним днём. Коко не хотел всего этого, потому что... — Знаешь, мне страшно, — внезапно сказал удивишимуся Азулину Коко. — Страшно за будущее, ведь мы идём воевать, не против абы кого. А самих единорогов! Страшно за настоящее, потому что вероятность того, что нас бездумно отпустят в лес всё выше и выше, Азулин. Мне просто страшно. А лучшие боятся? Лучшие не боятся, храбро передвигаясь вперёд. Коко всегда впереди и ведёт за собой толпу. Эта толпа доверяет ему, отдаёт свою надежду, свои маленькие жизни, которые, сгустившись в кашу, превращаются в самые настоящие давящие на душу кандалы. Лучшие идут впереди, прямо туда, где ждёт враг. Худшие же остаются в тени, не решаясь вступить в бой для защиты других. Потому что им страшно, они просто напросто трусы. А Коко..? — Моя жена беременна... Я не знаю, что с ней будет, если я умру. Я не знаю, что со мной будет, если я умру, — Коко сел прямо перед Азулином, смотря прямо в душу через лазурные глаза, напоминающие то самое небо, под которым они сидят. Небо на плечах Атласа — тяжёлые бренные оковы, проклятие на всю жизнь. — Быть лучшим — не значит одержать победу везде, Азулин. Быть лучше кого-то или просто иметь лучший счёт — это просто пустяки, — и в глазах его тоска, неописуемая тёмная дорожка, протягивающаяся прямо в бездну пещер, в самые недра самой тёмнейшей тьмы. — Хотя... Откуда я знаю. Разве я самый лучший? В ответ Азулин молчит и опускает плечи, опираясь затылком об кору дерева. Расслабляется. Точнее, пытается расслабиться за счёт трели птичьих разговоров, танца ветра на листвах и уже оранжевого неба. Но осадок после разговора не даёт покоя. Точно не даст, никогда. — Тот, кто сказал это тебе, знает какого быть худшим, но откуда он знает, что лучшие получают всё. Коко встаёт, досадливо рассматривая испорченную сигарету, а после пустую пачку в кармане. Тяжко вздохнув, взъерошивает шерсть на макушке Азулина. — Что же. Это было... Захватывающе? — слегка улыбается и, сделав пару шагов назад, поворачивается и уходит. У Азулина есть время подумать. Он сидит, всматривается на траву у ног, а потом на звёздное небо... Стоп... Что? — КОКО, БЛЯТЬ!!!