* * *
«Пропал кот, помогите найти» Ёнсоп помнит почти кристально ясно, будто это произошло вчера, а не почти пять лет назад. Кот на фотографии шоколадный, с янтарными глазами, шкодливыми и яркими, как у него когда-то, пока этот самый янтарь в горький шоколад не потемнел. Объявления расклеены по всему району, выбиваясь немного за его пределы, заползали на фонарные столбы и стены домов, селились на досках в парках и стенках киосков с мороженным (какой вообще смысл в мороженном зимой?). Он видел их постоянно, когда совсем редко выходил из дома, чтобы доехать одну остановку до дома друга и возвращался. В один такой вечер, не менее снежный, но февральский, заметил на скамейке под фонарным столбом (с объявлением о пропавшем коте) человека. То ли молодого мужчину, то ли слишком взрослого парня — в коричневой куртке и каштановыми волосами. С таким обреченным видом, что на мгновение стало жалко. — Ты чего тут? — вопрос вырывается сам по себе, но бежать уже некуда, потому что у парня, поднявшего голову, яркая улыбка и янтарные глаза, совсем, как у животного с объявления. Только вид еще более потерянный и замерзший, даже через призму улыбки и темных очков на носу видно. — Кота ищу, — взглядом красноречиво на объявление и обратно на него. — А ты? — Снег собираю, — Ёнсоп подкидывает на ладони подтаивающий снежок — руки, конечно, холодные, но снег все равно тает. — Колдовать буду. И как кот? Ищется? — Да черт его знает, — улыбка еще шире, человек поднимается со скамейки и слегка пошатывается. — Заколдуй меня обратно? Это я и есть. И оба смеются. Ёнсоп до этого обещал себе никогда не смеяться, но сейчас как-то не получается. Потому что улыбка и смех у этого кота уж больно заразительные. Никогда, одно из сотни, рушится под снегопадом, как карточный домик, опадая лепестками снежинок на белую землю и оттаивая под зорким янтарем чужого взгляда. В квартире все еще холодно — вообще-то, всегда, потому что Ёнсоп редко включает обогреватели и ненавидит тепло, а на подоконнике растет кучка снега, налетевшего в открытое окно. Все снова выстужено почти до неприличия, но ему так привычнее и легче думать и жить. Кот-не кот сворачивается клубком у него на диване, укрывшись сверху курткой, и Ёнсоп думает, что звать чужого человека через пять минут после знакомства к себе было немного опрометчиво. Но даже если и так, то у него все равно нечего брать. У него студия, полупустая и небольшая, хватает кровати, небольшого дивана для совсем редких гостей и по одному каждого предмета посуды. А оставлять явно промерзшего снежного кота-не кота на улице не позволяют остатки не до конца выморозившейся совести. Интересно, насколько сумасшествием будет позвонить по объявлению и сказать хозяевам, что кот нашелся, только человеком? И снова на лицо лезет улыбка, а человек-не кот ворочается на диване и сонно что-то бормочет. Не очень понятно, откуда тот вообще взялся, где живет (или жил), что делал в этом районе и что будет делать дальше, это уже не Ёнсопа проблемы. — Что-то ты не расколдовываешься, снежный кот, — шепотом зовет Ёнсоп, когда из-под куртки высовывается закудрявившаяся от снега каштановая голова и блестят под челкой янтарные глаза. — Ин, — коротко отвечают ему и засыпают обратно. Блеск глаз меркнет под заснеженными ресницами. Снежинки не тают. — Меня зовут Ин.* * *
Ёнсоп без понятия, нашелся в итоге тот кот, или нет, и что с ним вообще стало. Кажется, все-таки не нашелся, потому что поверх старых объявлений наклеиваются новые, Ин стоит над ними особенно долго, глядя с какой-то неясной морозной тоской. — Самое забавное, — говорит он однажды, когда Ёнсоп с пакетом продуктов из магазина останавливается у него за спиной. — Что его тоже звали Ин. — А ты откуда знаешь? — Бён подкуривает одной рукой, стряхивая с неизменно белых волос серебристый налет снега. Ин улыбается. Загадочно. На его коже снег не тает, словно он не пышет жаром изнутри, растапливая вокруг себя всё, что ни попадется, и это его самое большое и неразгадываемое противоречие. Он снежный. Почти во всех смыслах. Везде, где Ин — есть снег, даже там, где его до этого не было; но при этом он горячий ужасно, словно вечно с температурой ходит. Ёнсоп нашел его в снежный вечер. Впервые они попрощались в снежное утро. Встретились снова, когда по прогнозу снегопада даже не предвиделось, но он начался, когда Ин показался на выходе из метро, где его ждал Ёнсоп. Всегда, когда Ин у него в гостях, то есть, почти всегда, на подоконнике появляются снежные узоры, что тут же тают под горячими ладонями. — А ты правда кот? Ёнсоп докуривает очередную едва тлеющую сигарету, стряхивая пепел прямо на пол — под окном уже давно множится в геометрической прогрессии серая кучка, которую никто не убирает. — Конечно, — Ин улыбается в отвороте головы, шурша чем-то на кухне. — Самый настоящий. По ночам превращаюсь, хожу по квартире, пока ты не видишь, разбрасываю шерсть и умываюсь лапами. Прихожу, когда захочу и ухожу, когда вздумается. Снежный апрель за окном подсвечивается выглянувшим из-за облаков солнцем, искрится всеми возможными переливами белого и слегка подтаивает, стекая грязными струйками по стеклам и пачкая окна, которые Ин недавно так старательно намывал. Он снежный, и плевать, что волосы у него темные, в контраст блонду Ёнсопа. Они и сами сплошной контраст, но это слишком лирично даже для них, хотя Ёнсоп как раз лирик. Снежный апрель ложится ровными строками черной пасты на бумагу, расписывая про похождения шоколадного с янтарными глазами кота с его двойной жизнью, который приходит, когда захочет, и уходит, когда вздумается — прозаично, но Ёнсопу за эту детскую сказку пообещали неплохой гонорар, и он пообещал купить им с Ином две шапки с кошачьими ушами. Им с Ином, который уходит в снежное утро и возвращается в следующий солнечный вечер, пахнущий улицей и снегом, ластящийся под руки; ругается на холод в квартире и курение из окна, покупает еще один обогреватель и теплые одеяла, и все еще ничего о себе не рассказывает. О нем ясно только то, что он старше и любит чистоту, на этом все, хотя живут они вместе примерно с того самого вечера пять лет назад. Сложно сказать, любит он Ина или нет, он ведь обещал одно из своих никогда всегда выполнять, но все уже давно улетело дымом в открытое окно, и это самое никогда валяется осколками хрустальной вазы в мусорном ведре. Ёнсоп Ином, скорее, дорожит, потому что тот рядом всегда, неуловимо и даже если они в разных местах. Не любит, но — дорожит. И Ёнсоп больше не чувствует себя такой потерянной душой, рассеивающейся алмазным блеском по холодной студии, потому что она обрастает красками (а не пылью, как обычно) и Ином, а сам Бён склеивает когда-то разбитое внутреннее всё воедино и больше не разбивается. Только шерсти на полу и на мебели нет, хотя в один такой раз Ин притаскивает домой котенка, подозрительно похожего на Ина-кота, и этот снежный кот-ребенок плотно оседает у них, появляясь то там, то сям, в сотне мест одновременно. Ёнсоп больше не чувствует себя одиноким, потому что теперь у него не хватает рук, чтобы обласкивать сразу обоих котов, пристроившихся у него под боком: котёнок между ними, свернувшись шоколадным клубком, Ин — уткнувшись лицом Ёнсопу в шею и вжавшись в него всем телом. — Ты как? — вдруг спрашивает он, опаляя горячим дыханием щеку и мажет сухими губами в краешек губ Ёнсопа. Его шепот похож на шорох снега, хотя за окном уже давно май, а от снега на улицах не осталось и следа. — Лучше всех, — улыбается Ёнсоп после звонкого поцелуя в губы и ловит грустный взгляд из-под ресниц. — А что такое? — Ничего, просто, — Ин пытается пожать плечами — вверх-вниз, жест, перенятый у Ёнсопа, — но только тревожит копошениями котенка между ними, и тот недовольно зевает, начиная мурчать. — Тепло уже. — И что? — Ничего, спи, — теплые губы касаются лба, и Бён проваливается в сон, словно заколдованный. Ему снится мягкая кошачья шерсть под пальцами и яркое тепло, укладывающееся в комок на груди; янтарные глаза с чайными крапинками, улыбчивые и яркие, как жаркое майское солнце за окном. Его сон пахнет теплым кофе и вином, слегка отдавая льдистым запахом снега и холодной зимы, но ему не холодно, потому что это удивительно теплая зима. А когда просыпается наутро — Ина нигде нет. Везде чисто, свежо и тепло, мурчит спящий у него на груди безымянный котенок, перебирающий лапками его спальную футболку. Все спокойно, словно ничего не изменилось, только в квартире снова резко поселяется давно забытое ощущение пустоты и отсутствия, она снова резко обретает вид необжитого музея, даже заставленная новыми предметами интерьера. Ин не возвращается, как кот, сбежавший от хозяев. Ни вечером, ни на следующий день, ни через месяц. На улице уже август, а объявления «помогите найти человека» остается без ответа. Ёнсопу не грустно, что странно. Ин ушёл неясно куда, не отвечает на звонки, его нет в городе, его никто не видел и не слышал — словно его и не было никогда, этого слегка странноватого человека со снежно-янтарными глазами, яркими и смеющимися, но все равно неуловимо грустными. От его ухода нет пустоты и грусти, словно он сделал что-то, что должен был сделать — починил какую-то сломанную внутри Ёнсопа деталь одним своим присутствием, которое больше было не нужно. С его появлением к Бёну вернулась жизнь, и продолжилась после ухода. И он жил. Честно, жил, потому что знал, что Ин бы расстроился, если бы он не. Работал (больше даже не из дома), продолжал писать свои тексты о котах (как-то быстро он стал кошатником), возвращался домой к Коту (Ёнсоп так и не придумал ему имя, поэтому кот остался просто Котом), иногда даже выбирался гулять с немногочисленными друзьями, рассиживаясь с ними в барах. И на душе было так же спокойно, как когда с ним еще был Ин, только его место странно пустовало. Заканчивалось лето, подходила к грани осень, а в октябре и вовсе посыпался первый снег, засыпавший все вокруг в считанные часы. Облетели деревья, Ёнсоп снова укутался в черное пальто и все-таки купленную шапку с кошачьими ушами — все еще контраст со снова выбеленными волосами до плеч, он, с чего-то вдруг, решил отращивать. В квартире снова выстужено: некому больше пихнуть под ребра и заставить включить обогреватель; снова курит из распахнутого настежь окна, только Кот сидит рядом на подоконнике и смотрит с каким-то своим кошачьим осуждением. — Что ты, подкидыш? — ломано улыбается Ёнсоп, гладя между бархатистых ушей. — Холодно, да? Прости, прости, я не чувствую… Сейчас закрою. Не закрывает, потому что снова не чувствует. Свет не горит, никто не сидит за обеденным столом, и через отсутствующую преграду в комнату снова наметает снега — Ёнсоп не замечает, потому что засыпает прямо на диване, не снимая пальто и шапку. Видит во сне мягкую кошачью шерсть и глаза. Не кошачьи — янтарные, вполне человеческие. И зовёт: — Ин. Сон отвечает «я здесь, спи». Ёнсоп спит. Проходит Рождество, январь не снежит почти, будто сердится на что-то, столбик термометра не опускается ниже нуля, не оставляя морозу никаких шансов. У Ёнсопа снова холодные руки и квартира, даже душа промерзает с приходом зимы, потому что греть ее некому. Ему бы хотелось руки такие холодные, чтобы не таяли оседающие на них снежинки. Хотелось поднести налетевшую снежную шелуху близко-близко к глазам, чтобы рассмотреть каждую острую грань и увидеть, как над каждой несчастной мелочью извратилась природа в этот раз. Но они тают, не давая ни секунды, чтобы просто руку поднять. Февраль холоднее января, и это плюс. Ёнсоп возвращается домой, в опять холодную и пустую квартиру (кот временно живет у друга, потому что Бён почти не ночует дома в последние дни), а с темного неба сыпется снег, сверкая и переливаясь в свете уличных фонарей. И вдруг останавливается, чувствуя, как глупая, абсолютно глупая улыбка лезет на лицо. — Шесть, — шепчет, улыбаясь теперь уже в полную силу. — Ты чего здесь? Человек, сидящий под фонарем (со столба все так же осуждающе смотрит объявление о пропавшем коте, шесть лет уже прошло, серьезно), поднимает голову, и на Ёнсопа глядит пара улыбчиво-янтарных глаз, а на каштановых волосах не тает снег. — Кота ищу, — взгляд не мечется, только смотрит тепло и по-родному знакомо. Ин улыбается, встряхиваясь, и встает ему навстречу, словно он действительно кот, дождавшийся хозяина. — А ты? — А я, — Ёнсоп тянет его на себя, не спрашивая ничего и просто крепко обнимая, чувствуя, как снова начинает работать сердце и душа. — Нашел, кажется. Не сбежишь больше? — Не сбегу, обещаю. Апрель больше не снежный и теплый, как ладонь Ина на голом плече и мягкая шерсть Кота под рукой. По стенам — алмазной пылью, как чья-то