Порох полевых цветов

Маленький город Уорр-Эйкерс, до которого они почти доехали, встречает их своей тьмой поздним вечером четверга. Разноцветное и малогабаритное поле из полевых цветов почти не видно во тьме этого вечера, но все пассажиры могут разглядеть темно-фиолетовый и белый цвет, что кляксой попал на это полотно художника странных пейзажей. Там, за полем, наверное, можно отчетливо рассмотреть некоторые маленькие цветочки ближе к полыхающему лесу. Видно и пожарные машины, их около пяти или же шести. Гул людей, пытающихся потушить лесной пожар, слышно даже через громкую музыку, что звучит из магнитолы автобуса, и прочное стекло. Водитель как будто и не замечает этого громкого представления за своим маленьким окном, хоть оно у него и открыто и он должен слышать крики людей еще лучше. Нет, мужчина средних лет был полностью отдан почти потухшей сигарете и итальянской песне. Наверное, кроме этих двух вещей его волновала еще одна: как только он закончит этот маршрут и доедет до конечной, то он придет в свой заранее заказанный номер и будет спать. Да, это определенно то, о чем он думал. Но никчемные мечты не менее никчемного водителя волновали ее ровно никак. Сейчас она наблюдала за высоким парнем возле нее, что стоял и держался за сиденье какой-то седой старушки, которой он приглянулся. Он бы посмеялся с этого, если бы заметил, но... Его глаза неотрывно следят за чернеющими деревьями, когда огонь начинает приближаться теперь и к равнине. В голубых омутах можно точно разглядеть красный и оранжевый отблеск. Голубой цвет смешался с цветом огня, точно художник смешивал их в своей палитре серых, темных и скучных оттенков, желая разрядить эту гамму чем-то более живым, опасным и настоящим. — Остановите здесь. Только сейчас водитель обращает внимание на все происходящее вокруг, когда до него доходят ее слова, кидает окурок за открытое окно и всматривается туда. Туда, где гибнет жизнь чего-то наверное по-правде красивого и стоящего. Но ведь так происходит всегда, такова их жизнь. Мужчина недоуменно поворачивается, но все же останавливает транспорт, пока не изъявив желание открыть двери. Его глаза словно так и говорят, что сейчас не самое лучшее время выходить, и что там всего лишь за какой-то четвертью мили расцветает во всей своей красе Смерть. Не самое лучшее время для того чтобы прогуляться по полю, и уж тем более, полыхающему. Точно также на нее смотрит и парень за ее спиной, который до этого как и все остальные наблюдал за огнем. Его растрепанные кудряшки мешают, когда он опускает голову ниже, чтобы прошептать ей на ухо жалкое до невозможности: «Ты уверена?», на что она позволяет себе лишь кивнуть. Двери открылись, открывая им взор на ночное происшествие, такое как лесной пожар. Возле источника возгорания не осталось почти ничего. Было заметно где этот самый источник находится, ведь там огня почти не осталось. Пламя ушло, оставляя за собой только черный длинный шлейф, что был длинною в жизнь дерева. — И? — недоуменно спрашивает ее спутник, так и не понимая, зачем они вышли из автобуса, когда до городка оставалось всего-то ничего. Проводил глазами желтый мини-автобус, в который влезало от силы человек двадцать и повернулся к ней. — Ты когда-нибудь устраивал пикник ночью с видом на пожар? Она спросила это с той легкостью, точно хотела сказать что сегодня ясная погода и четверг. В ее глазах не пробежало то знакомое отражение безумия, что она в себе скрывала каждый день, и иногда показывала ему исключительно только в тех моментах, когда они находились наедине. Не было той искры, что заставляла насторожиться, в случае чего. На данный момент пугало именно это. — Нет, а нужно было? Проигнорировав в своей личной и теперь знакомой манере его вопрос, она двинулась с трассы в ту часть поля, до которой еще не дошел огонь, да и вряд ли доберется сегодня. Второй рюкзак в его руке неприятно заставлял руку болеть в силу своего веса, но уже достаточно привыкший к этому, он двинулся за ней следом. Как обычно. Идя за ней по пятам, он оценивал всю мощь и красоту пожара. Когда он начался? Из-за чего, или может, из-за кого он начался? Может из-за чьей-то маленькой спички, нечаянно, или же намеренно, брошенной на траву. А где сейчас находился человек, из-за которого сейчас трудились десятки рабочих? Мысли заполняли голову новыми вопросами, все более значительными и интересными. Они были сравни рою пчел в его голове, что мешали думать про настоящий момент и про него самого. Мешали обдумывать и анализировать нужные вещи. — Аддамс! Рюкзак оказался на земле, когда он встал как вкопанный в тридцати футах от нее, прекращая ходьбу. На Уэнсдей это, кажется, произвело ровно никакого эффекта, иначе бы она давно повернулась к нему и изогнула бы свою правую бровь в вопросе на его новые выпады. Следующим на цветах оказался рюкзак среднего размера, который можно было бы таскать без трудностей с собой каждый гребаный день. — Зачем это, Уэнсдей? — спрашивает Тайлер, не удержавшись. Примесь злости и непонимания бурлит в нем, с каждой секундой норовя вырваться все больше и больше. — Уэнсдей, я не понимаю, для кого весь этот цирк. Чего ты хочешь? — с расстановкой говорит он, сжимая и разжимая руку, надеясь на то, что та отдохнет сполна. — Мы договорились не общаться лишний раз без крайней нужды. Хотя нет, о чем это я? Ты же у нас диктуешь правила. С твоего позволения, я скажу по-другому: ты приказала мне не разговаривать с тобой без крайней нужды. Тогда что случилось, а? Что это за просьбы остановить автобус, когда до Уорр-Эйкерса осталось меньше мили пути? Он видел, как Уэнсдей стоит спиной к нему, вглядываясь в темноту поля и ночи и в свет, исходящий от огня. Видел, как она продумывает всевозможные ответы, что он выдаст на любые ее слова. Видел, как она рассчитывает все критерии своей речи. Она, черт ее подери, думала о том, что говорить, дабы не сболтнуть лишнего. Опять. Но ведь они на войне, сражением которой являются слова. Конечно, она будет думать на десять шагов вперед, в то время как он пытается этого не делать и говорить первое, что взбредет в голову. Ведь у них так было всегда, даже в Джерико, даже до распознания Лорел, даже тогда, когда она была странной девочкой, увязавшейся за милым парнем, как все думали. За всем этим следует огромное и громкое «но»: она никогда не была девочкой, увязавшейся за парнем. Она всегда будет самостоятельной до жути и искать во всех выгоду. Она всегда будет жестокой в своих решениях и менять правила игры так, как ей вздумается. Он же никогда не был милым парнем без секретов. Он всегда был лгуном со слегка двинутой психикой. Он всегда являлся тем самым парнем, отцу которого все равно на собственного сына. — А чего ты ждешь от меня? Того, что я буду разговаривать с тобой по душам и говорить, что ты бедный маленький мальчик, которого обманули и заставили убивать, несмотря на то, что в дальнейшем итоге тебя это начало забавлять? Того, что я буду думать о тебе как о самом главном для меня человеке? Одумайся, Тайлер, ты же знаешь, что такого человека нет и никогда не будет. Ты не сможешь занять этот титул, просто потому, что его и не существует. Пойми и смирись с этим, Хайд. Обернувшись, она гордо подняла голову, смотря в глаза главного врага. За нею в расстоянии всего лишь половины одной мили горел цветочный фронт, что так контрастировал с темнотой ее силуэта. Ландыши, фиалки и маки под их ногами говорят только о том, что те также станут темным порохом, не выражая больше всю свою красоту. А темный порох будет лететь позже по городу, и никто и не подумает, каким он был до пожара. Может с Уэнсдей также? Между ними пропасть, огромная, недосягаемая. Но они почти наполнили эту пропасть словами неприязни по отношению к друг другу и почти сделали из этих слов свой собственный, неустойчивый мост. Они почти преодолели расстояние перед ними, но, как только вылетит слово, не такое как раньше, а нежное и ранимое, то сразу весь фундамент рушится, словно слово являлось смертоносной кислотой. — Поймите, смиритесь, полюбите? — как будто в темноту и пустоту сказал Тайлер, переходя на шепот. — Можно и без последнего, — спокойно делится своим предложением Уэнсдей, вновь поворачиваясь к нему ровной спиной. — Отлично. К сожалению, пикник с прекрасным видом на танец огня тогда не состоялся. Вновь взяв тяжелую ношу, Тайлер отправился прочь от места возгорания, намереваясь прийти в гостиницу хотя бы к полуночи.