𝕋𝕖𝕤𝕥 𝕥𝕙𝕖 𝕨𝕒𝕥𝕖𝕣𝕤

      Каз Бреккер, также известный как «Грязные руки» — лидер Отбросов, одной из банд нашего города, Кеттердама. Бессердечный и безжалостный, расчетливый и коварный. Он был превосходным манипулятором, был тем, кто желал контролировать ситуацию от и до и ее контролировал, не позволяя никому встревать в его планы. Все должно быть так, как решил он, все по его расчетам, а в случае срыва плана, уверяю, всегда в его рукаве найдется туз.       Каз не позволял эмоциям взять верх: весь его вид выражал крайнюю степень отстраненности и холодности. Однако… я знала, что не всегда это так, будучи знакома с ним не первый год. Бреккер знал, что есть злость, и будучи разъяренным, он был куда безжалостнее. Если Каз зол, то жди беды, его ничто не остановит… никто, покуда не свершится его месть. Ее мужчина предпочитал преподносить в виде холодного блюда, снося «кирпичик за кирпичиком».       О его прошлом ведомо было не многим, лишь приближенным, среди которых были члены его банды, но больше всех он доверял Инеж — сулийке, рожденной в семье бродячих акробатов и ныне носившей имя «Призрак». Незаметная и сдержанная, она была лучшей «инвестицией» Каза Бреккера. Однако не буду таить, мне посчастливилось оказаться в числе его приближенных… а виной тому наши взаимоотношения… Знал ли Каз, что есть близкие люди, что есть духовная близость? Вероятно знал, однако все это сводилось к некой договоренности, контракту. Все шло так, как он хотел… И… я не противилась.       Будучи Гришем, Инферном, я нередко работала с ним, помогая достичь поставленной цели. Я была его оружием — именно так Каз высказывался о причине моего вступления в ряды Отбросов. Я была его личным артефактом. Я. Русовласая девушка, его одногодка с карими глазами, не отличавшаяся ни пышными формами, ни высоким ростом. Мне было легко затеряться в толпе. Однако мастерства в этом искусстве подобно Призраку я не имела, лишь моя внешность позволяла мне быть неприметной.       Как же познакомилась я с ним? Уже толком ни я, ни он и не расскажем. Это было несколько лет назад. Я беглянка, не возжелавшая идти по воле родителей, выбравших мне жениха, а он выживший после огненной оспы, переживший смерть близкого… смерть брата, Джорджи. И наше прошлое оставило свой отпечаток…       Сейчас я брела по серым улицам города. Сыро, промозгло… Погода была совершенно неподходящей для прогулок, а потому я спешила к себе. В мрачную и пропахшую сыростью квартиру. Укутавшись в свое пальто сильнее, я сжалась. Промокла до нитки… Лишь бы не заболеть, Каз такое мне не простит, уж слишком много планов он имел, и в них я была, впрочем, как и другие члены Отбросов, неотъемлемым элементом, частью общего механизма.       Легкая улыбка застыла на моем лице, стоило мне замереть у двери в свою обитель. Я ловко выудила из кармана пальто связку ключей, а спустя пару поворотов, отворила дверь и вошла внутрь. Скинув промокшее пальто на стоящий у входа деревянный стул, я сбросила следом промокшие сапоги. Плечи платья были также мокрыми. Стекающие с подола капли звонко падали на пол. Холодно. Стоит поскорее переодеться во что-то теплое… и выпить тоже… хм… что-нибудь теплое или крепкое.       Я побрела вглубь комнаты к раковине, попутно зажигая свет. Я желала смыть всю грязь и пыль этого города и совершенно не обратила внимания на скрипнувшую кровать. Лишь в отражении зеркала я приметила мужскую фигуру, облаченную в темный костюм, подогнанный по фигуре, однако от занятия своего не отвлеклась, лишь тихо произнесла: — Что на этот раз привело тебя ко мне? — Неудача, — коротко оповестил меня мужчина, поднимаясь. На удивление он двинулся ко мне, не опираясь на свою трость с навершием в виде головы ворона, та осталась на постели — видела я это через зеркало. И я приметила, что правая рука его, по обыкновению обтянутая перчаткой, сжимала левое предплечье, да и хромал он пуще прежнего. — Только не говори, что… — я резко развернулась, обтирая руки полотенцем. Мужчина замер в шаге от меня. На виске его красовалась ссадина, из коей медленно сочилась кровь… а рука… На левом рукаве я заметила влажное пятно. По всей видимости, пятно крови. — Ты серьезно?! — я тяжело выдохнула. — Мина, наша жизнь — ежедневные риски во имя высшей цели. Без них, увы, никуда. Мы ничего не изменим, если не будем идти против системы. А если не мы, то кто? — Твои цели и средства до гроба нас доведут, — я покачала головой, бросила полотенце на тумбу. — Позволишь осмотреть, коль ты решил не идти к целителям? Только… тебе придется все же снять с себя жилет, рубашку и… пожалуй, перчатки, — в моем голосе звучали нотки неуверенности. О том, что Бреккер не был из числа тактильных, я знала не понаслышке, как и знала причины гаптофобии, это был отпечаток его прошлого, когда посчитали его мертвым и бросили к сотне жертв чумы.       Бреккер предпочел хранить молчание. Пальцы, обтянутые кожей перчаток, потянулись к пуговицам жилета. Он постепенно начал их расстегивать. Слишком медленно и нерешительно. В то время я двинулась к туалетному столику, в коем была импровизированная аптечка: спирт, иглы, бинты и нити. — Расскажешь, что стряслось? — я наконец-то выудила из столика жестяную коробку, а оттуда — все необходимое, и глазами начала высматривать миску, в которую могла бы налить воду или складывать использованные материалы. Все же масштабы его ранения я не знала. К слову, о своем холоде и промокшем платье я и вовсе позабыла… Каз был слишком дорог мне, и, уверена, об этом он знал. О своем же месте в его жизни я думать не хотела. Артефакт же. Вероятно, его собственность, может, подобно Инеж, выгодная «инвестиция». — Переоденься, — услышала я его хриплый голос. Заботится ли? Опустив на табуретку у кровати флягу, бинты и найденную миску, я кивнула, не смея перечить ему. Переодеваться перед мужчиной была не самая привлекательная затея — все же невзирая на свою отстраненность и холодность, Каз оставался им, — а скорее было вынужденным обстоятельством. Я шагнула к ветхому шкафу, из которого достала одно из своих любимых платьев. Оно было серо-голубого цвета с витиеватой вышивкой на лифе и пояском, который я завязывала бантом на боку.       Я потянулась к шнуровке своего наряда, когда ощутила движение за спиной, а после и то, как корсет стал ослабевать. Я взглянула на Каза через плечо. Он был чересчур задумчив, а его взор был направлен на шнуровку. Как-либо комментировать происходящее я не стала, опасаясь спугнуть Бреккера, который к этому моменту остался в брюках, перчатках и, по всей видимости, расстегнутой шелковой рубашке. Признаться… весьма будоражащий вид.       Когда с корсетом было покончено, Каз отошел на пару шагов, возвращая привычную дистанцию. Стянув с себя платье, оставшись лишь в нижнем белье, я бросила мокрый наряд на пол, после потянулась к чистому, натянув которое я опять же коснулась пальцами шнуровки, но была опережена. Подобное поведение Бреккера меня смутило. Казалось бы, его не только ранили, но и головой хорошенько приложили — а может так и было, уж ссадина на виске могла быть тому подтверждением. Однако немногословности своей он был верен. Молчал. — Садись обратно на постель, я займусь твоими ранами, — произнесла я, когда с моим нарядом было покончено. Каз также молча опустился на постель. — И сними рубашку и перчатки, прошу тебя. — Мина… — он с неодобрением взглянул на меня. — Мне нужен доступ к ране, и хочешь ты или нет, но я прикоснусь к тебе. — Твои прикосновения терпимы, — Каз все же стянул с себя рубашку, но перчатки оставил. Я сглотнула. Видеть его топлес мне случалось, это был не первый (и явно не последний) случай, когда мне приходилось обрабатывать и зашивать его раны, как и не первый случай наших соприкосновений кожей. Однако… слово «терпимы» было подобно щипку. Явно было оно не тем, что хотела бы я услышать. Но хоть на том мужчине «спасибо», хоть не «омерзительны» они.       Я начала с виска, касаясь лишь смоченной в спирте тканью и минимизируя прикосновение кожи к коже. В этот момент Бреккер прикрыл глаза и поморщился. Неприятно, знаю. Когда же рану на виске я обработала, то перешла к его предплечью. Сперва водой я смыла запеченную кровь, после уж прошлась бинтом, смоченным в спирте. Взору моему предстали ровные края, слегка торчащие — рана была значительной, но не особо глубокой. — Выпей, — я протянула ему флягу со спиртом, и когда он ее принял, я двинулась к шкафу, откуда выудила кожаный ремень. Мужчина сделал пару глотков обжигающей горло жидкости и поморщился. Казалось бы, больше для храбрости, нежели в качестве притупляющего боль. — Держи, — я протянула ремень, забирая флягу и ставя ее на табурет. — Шей уже, — с пренебрежением бросил он, отбросив ремень в сторону. Я цокнула. Ну… если он прикусит свой язык, то я не виновата. Я потянулась к игле и нити. Продев через ушко последнюю, я поспешила смочить все спиртом, а уж после приступить к работе.       Приподняв подол платья и забравшись на постель, я встала на коленях с левого бока мужчины. Начала зашивать. Каз сжал зубы. Я ощущала, как он напрягся, и поспешила поскорее закончить свое дело, дабы не растягивать своеобразное удовольствие. Качественно, но быстро, сводя соприкосновения кожи к минимуму. Практики было у меня достаточно, спасибо на то Бреккеру. Каждый раз, когда он получал незначительное ранение, будь то порез или ссадина, он обязательно приходил ко мне, что невольно становилось причиной одной моей интересной мысли. Неужели ему приятны мои прикосновения? Неужели они не просто «терпимы»? Неужели он хочет, чтобы я к нему прикасалась чаще? — Готово, — оповестила я мужчину, отрезая лишнюю нить и слезая с постели. Каз кивнул головой в знак благодарности и отвернулся, взглянул на приоткрытое окно. На улице до сих пор лило как из ведра.        Порой его молчаливость выводила меня из себя, что же до нынешнего момента, я была даже рада его немногословности. Я опасалась, что он скажет что-то еще про мои прикосновения, что-то, что ранит меня — в отличие от Бреккера я чувствовала. (Наверное, это чересчур уверенное замечание на его счет, только он знает правду.) Я чувствовала привязанность к нему. Наверняка лишь из-за нее я и осталась среди Отбросов. Хотя… а был ли у меня шанс покинуть их? Вероятно, нет. Все же Каз славился своей жестокостью к предателям. Боюсь, что в случае моего ухода, он бы приказал Джесперу пустить мне пулю в лоб, дабы я унесла все тайны его и ребят в могилу. Уж слишком много я знала. Слишком. Порой даже Инеж мне завидовала, и, по правде говоря, ее зависть грела мне душу. Я видела ее отношение к мужчине, видела ее симпатию… ее чувства. И в борьбе за внимание Каза мы были соперницами, что давно бы уже разорвали друг другу глотки, если бы не отстраненность самого Бреккера. Ни одной девушке доколе он не давал и призрачного шанса на отношения… А знал ли он в принципе, что они из себя представляют? — Спасибо, Мина, — зачем-то произнес он, хотя кивком совсем недавно уже выразил свою благодарность.       Почему-то мужчина не спешил надевать рубашку, а я в свою очередь не знала уместно ли забрать ее и смыть кровь с рукава, а после аккуратными незаметными стежками зашить… не знала, стоит ли прикасаться и к его пальто, дабы также ликвидировать нанесенный ему ущерб. — Ты не спешишь уходить… почему? — я присела на край постели, соблюдая дистанцию. Бреккер молчал, однако я, казалось бы, слышала скрип шестеренок в его голове. И, признаться, мне стало любопытно узнать причины его задумчивости. Предположений не было… хотя, когда он потянулся медленно стягивать перчатки, палец за пальцем, в моей голове появилась идея, определенно, безрассудная. — Вероятно, нам стоит обсудить кое-что. Кое-что личное. Безусловно, если ты не против. А если против, то я больше не вернусь к этой теме, не заведу подобного разговора, однако не уверен, что от того нам будет легче, — отчетливо произнес он, выдерживая паузы. Одна перчатка уже лежала поверх рубашки и жилета. Его движения завораживали. Редко он обнажал руки. Перчатки были его спасением, его преградой от столь нежелательных прикосновений, вызывающих ступор, а порою и вовсе заканчивающихся обмороком. — Если согласна, то, прошу, дай мне свою руку, — он протянул мне свою ладонью вверх. Я замерла, словно каменная статуя, совсем не понимая, к чему все это было. Однако… стоило ему повторить свою просьбу, что, к слову, были редки – все чаще с губ его срывались приказы, – я, будто зачарованная, вложила свою руку в его, холодную и шершавую…       Я ожидала чего угодно. Думала, что стоит соприкоснуться нам без острой на то необходимости, подобно той, что была недавно, когда я зашивала ему предплечье, как он вырвет свою конечность, но нет. Он сжал мою руку сильнее, не давая возможности вырваться. Лицо его выражало крайнюю степень смятения, и я боялась произнести хоть слово, чтобы не нарушить сей момент. Мое сердце пропустило удар, я забыла, как дышать, что в следуюшую секунду так невовремя закашлялась. Тогда-то Каз отпустил мою конечность. Пальцы его запутались в темных волосах, коротко подстриженных по бокам. — Мина, я не раз говорил, что ты моя, — начало он. — Твоя собственность, да, — я легонько кивнула, отворачиваясь, опасаясь столкнуться с его глазами цвета горького кофе, как говорила Инеж… Однако для меня они были подобны горькому шоколаду, так любимому мной. — Все куда сложнее. Мы боимся потерять то, что ценим. Боимся потерять близких людей, ведь их мы любим. Мы боимся умереть, зная цену жизни. Страх — это чувство, которое мне ведомо и которое я пытаюсь скрыть за семью замками, не давая возможности себя ранить. Страх — это слабость, однако, без него мы перестаем чувствовать, перестаем жить, — каждое слово давалось ему с великим трудом, хоть и был он прирожденным оратором. Его речи всегда звучали убедительно, но сейчас что-то дрожало внутри него. — Я боюсь, что однажды ты решишь уйти. Оставить Отбросов. Оставить меня. — Опасаюсь, что у меня нет на это возможности. Уйти то же самое, что и подписать самой себе смертный приговор. Живой ты меня не отпустишь, я знаю. — Ты не понимаешь, — мужчина покачал головой. Его приглаженные всегда назад волосы сейчас разметались и лезли в лицо. — Я не смогу убить тебя сам. Не смогу приказать убить. Но и не смогу отпустить. Я пытаюсь привязать тебя к себе. Хотя бы словесно, говоря «ты моя», «ты мое оружие», говоря многое другое, тебе неприятное, — он засмеялся. И смех его звучал безумно. Он смеялся над собой. — Скажи, мне уйти? — внезапно спросил Каз спустя долгую паузу, взглянув на меня и касаясь моего подбородка обнаженной кожей. Бреккер определенно желал, чтобы я взглянула в его глаза. И я взглянула… молочный шоколад встретился с горьким. Он был слишком близко. И это было так непривычно… Как и прикосновения. Хотя были случаи, когда мы ненароком соприкасались… А ненароком ли? — Уйти сейчас? — я сглотнула. — Да. Пока мы оба не стали жалеть о случившемся.       Я молчала, и молчание давило не только на Бреккера, по всей видимости, ожидающего моих слов, оно давило и на меня. Только ни одна мысль в моей голове не была способна описать то, что творилось внутри, то, что было у меня на душе. Я могла лишь описать происходящее прикосновениями, тем, что было запрещенным… Только почему тогда его пальцы касаются моей кожи? Может, сейчас мне дозволено и самой прикоснуться, чтобы показать свое отношение? Может… — Мина, — протянул Бреккер.       Мое имя в его исполнении поставило точку. Я, не раздумывая, прильнула к нему, к его губам. И не опустила свои руки на его плечи, нет, я даже и не прикоснулась к его обнаженной коже пальцами, а уперлась в верхнюю часть бедер, обтянутых тканью брюк. Уперлась, чтобы не потерять равновесие и не соприкоснуться с ним сильнее, чем необходимо. Боялась.       К моему удивлению, он ответил… весьма неуверенно, а его рука скользнула с моего подбородка на тонкую шею. Каз не отстранился, не оттолкнул меня, и это чертовски мне льстило. Только в голове моей зазвенел звоночек, противный, мерзкий, твердящий о неправильности происходящего, напоминающий об Инеж. Об этой чертовой сулийке. Я резко отстранилась так же резко, как и прильнула. Вскочив с постели, я отбежала к окну. В лицо ударила прохлада… однако трезвости уму она не придала. — Что-то не так? — спросил чересчур спокойно Бреккер, а я и не знала, что ответить. Не говорить же мужчине, что я вспомнила о Призраке. — Я тебя перебила, — произнесла я весьма хрипло и закашлялась. Это лучшее из того, что мне пришло в голову. — Прошу простить меня за подобное поведение. — Перебила, но и совершила то, что я хотел попробовать. Моя фобия, боязнь прикосновений — это защитная реакция разума, психологический барьер, и мне хотелось бы понять, что же он считает допустимым, а что нет. Я уже озвучил: твои прикосновения терпимы. Весьма грубая характеристика, согласен, и ее можно было бы смягчить, однако я опасаюсь давать тебе и себе призрачные надежды. Но это нечто большее, чем просто «терпимо»… — Скажи, как есть. Не подбирай, прошу, слов, чтобы смягчить углы. Я все равно никуда от тебя не уйду… — Останься со мной. Не потому что так должно. Не потому что я некогда сказал, что ты мое оружие, — он поднялся с постели, я услышала то по скрипу досок. Бреккер подошел ко мне, и его руки опустились на мои предплечья по обе стороны поверх ткани, будто бы обнимая, опасаясь прижаться ко мне всем телом. — Останься со мной, не как с лидером… и работодателем, Мина. — А как с кем? — в моем голосе звучало некое раздражение, почему-то мне казалось, что вот-вот он скажет: все это ошибка. Или… это все окажется очередной его уловкой, чтобы я осталась среди Отбросов. — Тебе желанно заключить новый контракт? И что же войдет в наш уговор, Бреккер? Как же ты в этот раз разделишь наш вклад в общее дело? Пятьдесят на пятьдесят или привычное тебе девяносто на десять с перевесом в твою сторону? — Повторюсь: если тебе что-то не нравится, то скажи мне уйти. Я больше не подниму этой темы, и мы забудем все то, что было в стенах этой комнаты сейчас. Все будет по-старому. Ты скажешь мне покинуть тебя и забыть все или позволишь мне остаться и дальше прощупать почву дозволенного моим сознанием?       Я ощутила кожей через ткань своего наряда его приближение. Он сделал шаг вперед, соприкасаясь со мной, сцепляя руки замком под моей грудью. Его горячее дыхание обожгло мне шею, а губы едва коснулись ее, подбородок же опустился на мое плечо. Что же он со мною делает? По телу пробежала дрожь. Не от холодных порывов ветра, проникающих в комнату из окна, напротив которого мы стояли, а от его жара и от желания. Я ощутила его комок внизу живота, ощутила, как жар распространялся по всему телу. Только я не знала, что делать. Этого ли добивается Бреккер? Добивается, чтобы я сделала новый шаг? Первым был его — его прикосновение, следом мой — поцелуй. После его — очередное сближение, объятия. Теперь мой черед: моя очередь сделать шаг навстречу.       Молчание. Оно повисло между нами на еще пару проклятых мгновений, пока я не развернулась к нему лицом, будучи все также в его руках, пока не прильнула к нему вновь и не припала к его губам. Не выдержала. В этот раз мои пальцы коснулись его шеи, после ключицы… Если уйдет, то так тому и быть. Я больше не могу играть в эти гляделки, не могу сдерживаться, чтобы не ответить на его едва ощутимые прикосновения, не могу играть больше в молчанку. Я давно грезила о том, чтобы прикоснуться к нему, и если это то, что Бреккер желал попробовать сейчас, то я продолжу его игру.       Мужчина понял меня без лишних слов – а может это я иду строго по его плану, – его руки опустились на мою талию, прижимая к себе ближе. Каз и вправду будто бы прощупывал почву, в особенности, когда его язык неуверенно коснулся моих покрасневших от поцелуя губ, заставляя теряться в этом калейдоскопе эмоций. И я боялась все испортить. Я боялась сделать что-то не так, имея столько возможностей для прикосновений — его обнаженный торс манил к себе.       Я негромко засмеялась, когда его пальцы, ныне не сокрытые кожей перчаток, потянулись к шнуровке моего платья. Засмеялась от того, что сейчас он скорее всего снимет его с меня, хоть и пару минут назад помогал надеть. Он проделывал лишнюю работу. Мой смех заставил натянуться его словно струна, заставил на время отстраниться и заглянуть в мои глаза, в глаза полные желания… Я совру, если скажу, что не хочу его. В очередной раз прочитав меня словно открытую книгу, Бреккер жадно припал к моей шее, срывая с губ моих стон, продолжая расслаблять корсет.       Мгновение, и платье спало вниз, растеклось лужицей в опасной близости от промокшего. Теперь мы были равны в своей неодетости, и Каз замер. Он смотрел на меня изучающе, будто бы что-то сопоставляя в своей голове, и его отстраненности в сей миг я могла лишь позавидовать. Неужели даже в такие момент его фобия берет верх? Неужели даже сейчас он борется с собой, пытается пересилить, сам же начав эту игру? — Каз, если… — начала было я, ощущая, как он отстраняется. Только оказалось, что это лишь для того, чтобы отойти, сбросить с постели лишние вещи и сесть на ее край. Он поманил меня к себе, и я послушно подошла ближе, прикусив губу в нетерпении. Опустившись к нему на колени, я оставила поцелуй на его щеке, затем шее и плече. Не одному ему предстоит изучать границы дозволенного.       Еще пара мгновений, которые тянулись вечность, и мы наконец-то избавились от лишней одежды, изучая друг друга. Я и представить не могла, что веет от него совершенно не холодом. Теплом. И этот жар будоражил.       Оказавшись придавленной к постели весом его тела, я извивалась змеей, подставляя под поцелуй то шею, то грудь, то и вовсе тянулась, чтобы ощутить его губы на своих. В этот момент я чувствовала себя особенной… Уникальной! Была первой, с кем Бреккер позволил себе такую вольность.       Я развела колени шире, позволяя нам наконец-то слиться воедино. И стоило этому свершиться, стоило ему заполнить меня, как я оплела ногами его стан, сближаясь, двигаясь навстречу. Каждая новая фрикция выбивала из груди моей сладострастный тихий стон. Стон, что он ловил в нежном поцелуе, не останавливаясь, двигаясь в заданном темпе, сводящем с ума, таком медленном и тягучем. Каждая клеточка моего тела отзывалась на его прикосновения. Как и его. Стоило мне провести по его плечам, слегка царапая кожу отросшими ноготками, стоило мне запустить свои пальчики в его волосы, как с его губ срывался рык. Ему определенно нравилось.       Губы Бреккера сомкнулись на моей шее, слегка задевая зубами нежную кожу. Пальцы другой руки, не лежащей на моем бедре, коснулись моей груди, сминая. И я выгнулась навстречу его прикосновениям. Он, определенно, сведет меня с ума. Если не уже… ведь это все не могло быть правдой.       Толчок, второй… движения стали рваными, сбивчивыми. Сердце обоих было готово вырваться наружу из клетки ребер. Я ощутила неимоверный жар и приближающуюся разрядку. В глазах замелькали все известные мне звезды, мир сжался до безумия, сосредоточившись на мужчине передо мной, на Казе Беркерре, многим известном, как «Грязные руки»… И вправду грязные, он доводил меня до исступления, лаская ими. Доводил до исступления своим рваным дыханием у самого моего уха.       И вот вскоре тела содрогнулись в наслаждении. Мы оба достигли кульминации, такой необходимой и желанной…       Опустившись подле меня, Каз пытался выровнять дыхание. Он смотрел вверх, смотрел на потолок с кучей трещин, и во взгляде его я уловила вновь нотки размышлений. Даже в такие момент он не переставал думать, строить планы… не переставал сопоставлять. Смех вырвался из моей груди. Это было так необычно. — Прощупал почву? — поинтересовалась я, когда смогла совладать со своим голосом и начала подмерзать. Я аккуратно залезла под одеяло, в то время, как Бреккер сел на краю постели, будто бы совсем позабыв о холоде. Вся его поза выражала крайнюю степень напряженности. — Более чем, Мина, более чем, — он мотнул головой, будто бы отгоняя навязчивые мысли. — Останешься? — Не думаю, — весьма отстраненно произнес Каз, поднимаясь с постели. Бреккер двинулся к своей одежде, что в порыве была скинута на пол. Аккуратно собрав все и опустив на спинку стула, он начал одеваться. — Все, что произошло сейчас, останется между нами, но я не закончил прощупывать почву. Думаю, что мне потребуется больше времени, чтобы понять все и разложить по полочкам. — Это звучит подобно признанию, Каз.       Неожиданно для меня Бреккер улыбнулся уголками губ. Он очень редко делал это… хм… по-доброму. Чаще всего в улыбках его были сокрыты коварство и хитрость. — Пусть так. В этот раз ты подписала со мной договор, куда опаснее, чем предыдущий. И смерть – слишком легкий способ избавления от него. Я не отпущу тебя, Мина. Ты моя, и только попробуй предать меня, — он натянул на себя рубашку, начал медленно застегивать ее, бросая пренебрежительный взгляд на рукав. Все же стоило мне зашить его и отстирать кровь. — Что дальше? — я притянула к груди плед и, прикрыв им наготу, уселась на краю кровати, стала наблюдать за мужчиной. — Когда мы не одни, все так же, как и раньше, — безэмоционально произнес он, надевая перчатки. И вправду, как раньше. — А когда нет, то… Мне нужно еще поразмыслить, но, внутреннее чутье подсказывает, что правильнее будет двигаться дальше. Я могу прикасаться к тебе, я это знал задолго до сегодняшнего дня, но сегодня я выяснил, что это могут быть не просто случайные прикосновения или обыденные многим, — он выдержал паузу, поднимая с пола мое платье, то, что было скинуто сравнительно недавно. — Я не испытываю никакого дискомфорта, когда соприкасаюсь с тобой кожей: ни головокружения, ни тошноты. Я не чувствую ничего того, что ощущал и ощущаю, когда прикасаюсь к другим. Быть точнее, я чувствую лишь необходимость прикоснуться к тебе вновь, будто бы желая разгадать в чем секрет, а может есть в это что-то еще.       Бреккер замер, уже держа в руках свое пальто и трость. Выходить он не спешил. — Я все выясню. Придумаю план. Теперь я должен смотреть шире. Нужны иные прогнозы, варианты развития событий… иные исходы. Сейчас я не знаю, чего ожидать. Мне нужно время, чтобы все выяснить и понять. — Каз, — я поднялась с постели, завернутая в одеяло. Идти было трудно, но я подошла, замерла в шаге от него. — Прошу, хоть сейчас давай без планов и тактик. Это не та область, в коей они необходимы. Взаимоотношения — это работа двух, а не решение одного… — Я… мне нужно время, — и это были последние слова перед его уходом. Он был в смятении.       Будучи лидером Отбросов и в принципе лучшим тактиком и стратегом, Каз привык держать все под контролем, а сейчас… все шло не по выверенному им плану, а как-то само собой. Ситуация вышла из-под его строгого контроля…       А разве могло быть иначе, когда вопрос встает о чувствах? Разве они поддаются какой-либо логике?