Вечная любовь

      Одинокая сторожка неприкаянно ютилась в тени могучего дуба. Полночный мрак окутал избушку, укрывая от любопытных глаз. В любой другой день в этом не было нужды — по ночам на кладбище никто не осмеливался заплутать. Окромя мародеров, жадных до добычи. Но и такие захаживали редко — в основном тут хоронили местных крестьян или заезжих, у которых за душой ни монеты. Красть тут нечего.       Но сегодня все было иначе. Одинокая тень, облаченная в неприметный плащ, отделилась от склепа. Капюшон закрывал лицо. Только пар, струйкой выходящий изо рта, служил доказательством того, что в груди бьётся жизнь.       Сова протяжно ухнула, тревожа беспокойный сон усопших, но тень не двинулась. Всё внимание было приковано к окну сторожки. В нем плескалось теплое пламя — кутая теплом кладбищенскую упокоенность. Свеча дрожала. Старый смотритель кладбища прохаживался по избе, что-то выуживая. Вскоре на хлипком столе, пристроенном посреди комнаты, появился нехитрый ужин. Ломоть сыра, чёрствый хлеб и отварная тыква.       Тень напряглась, но затем удовлетворённо выдохнула. Старик поставил на стол бутылку мутного стекла, в которой плескалась горячительная жидкость.       Теперь оставалось только ждать. Сыр с хлебом быстро исчезли со стола. Тыква лезла не так быстро, но и она пропала в глубинах бездонного желудка. Жидкость в бутылке тоже убывала, пока не осталось только на донышке. Присосавшись к горлышку, старик выдул пойло досуха, а затем, довольный, шаткой походкой прошёл к грязной кровати, завалился и тут же громко захрапел.       Выждав на всякий случай ещё немного, тень приблизилась и заглянула в окно. Пламя свечи на миг светило лицо молодой девушки. Мадлен прислушалась. Старик беспробудно храпел в углу. Не зря Мадлен подсунула ему бормотуху со снотворной настойкой. Теперь можно было действовать. Заскочив в пристройку неподалёку, пошарилась, нашла лопату. Неуверенно покрутила её в руках, а затем сдалась, приняв окончательное решение. Мадлен выскользнула из тени и направилась по дорожке, пронизывающей все кладбище.       Ночной туман шлейфом следовал за незваной гостей, клубился, хвастался за ноги, но Мадлен уверенно прокладывала путь. Здесь она была лишь единожды, но эти тропинки были высечены в памяти навеки. Казалось, она до самой смерти будет помнить эту дорогу, которая ведёт её к одной-единственной могиле.       Девушка ускорилась, подстегиваемая нетерпением. Сердце билось птицей в груди, громко отмеряя такт. Слишком громко. Мадлен могла поклясться, что стук эхом разносится по этому богом забытому месту, содрогая землю и покой, царивший здесь.       Извилистая тропинка все виляла среди покосившихся крестов и могил, сплошь поросших сухой травой, пока наконец не вывела Мадлен к свежевскопанной земле. Запах сырости ударил в нос. Замутило. Но девушка продолжила стоять у могилы. Облачная дымка расступилась, выпустив луну из объятий. Гранитную плиту залило светом.       Здесь покоится некромант.       Сухая надпись. Такая же стандартная и непритязательная, как и у остальных. В груди кольнуло. Если бы она знала, она бы попросила добавить эпитафию или хотя бы имя. Но было уже поздно.       Поздно… Мадлен много раз повторяла себе эти слова. Словно заклинание, повторяла снова и снова. Но смириться так и не смогла.       Девушка шмыгнула носом и смахнула горькую слезу, против воли выступившую на глазах. Плакать было еще рано.       Мадлен приступила к тому, зачем пришла: взялась за лопату и всадила ее в землю. Крепкое древко болью отозвалось в нежных руках. Мадлен принялась копать. Прежде делать этого ей не доводилось, но она была уверена, что с этим уж она справится. Скромное надетое по случаю платье покрыла грязь, налипнув на подол. На высоком лбу проступила испарина. Но Мадлен не останавливалась. Земля была рыхлой и поддавалась легко, но даже так спустя час руки ныли, а спину начало ломить. Мадлен уже хотела передохнуть, когда лопата с металлическим бряцанием ударилась о крышку гроба. На радостях девушка поблагодарила всех известных и неизвестных богов, что гробовщики не закопали гроб глубже, как положено. Мадлен отбросила лопату и принялась руками разгребать землю. Бледная кожа пачкалась в темной влажной земле. Но ей было все равно. Очистив крышку, девушка на секунду замерла. Внезапный страх сковал сердце, не позволяя сделать вздох. Она боялись, что лицо, такое любимое и знакомое, уже превратилось в прах, потеряло свои черты в этой холодной земле. Хотя она и знала, что прошел всего день с похорон, но неизвестность пугала.       Собрав остатки сил, она толкнула крышку. Внутри лежал ее возлюбленный. Он был таким спокойным, словно прилег отдохнуть и вот-вот готов проснуться, улыбнуться, как делал это обычно. Но секунды шли, а он все лежал. Тихий и все такой же мертвый. Мадлен больше не могла сдерживать слезы. Они ручьями покатились по щекам, падая в землю. Девушка припала к его груди, заходясь в рыданиях. Но сердце молчало.       Фарфоровая кожа была холодной, как лед. Это отрезвляло. Мадлен пришла в себя. Здесь она была не за этим. Девушка притянула поближе книгу, которую принесла с собой. Старый фолиант опасно дрожал. Такой древний, готовый в любой момент рассыпаться пылью. Мадлен осторожно открыла нужную страницу. Слова на старом языке заплясали перед ее глазами. Прочистив горло, она постаралась их повторить.       — Cum vi vitae, quam mihi natura, potestatem mortis habeo, quam scientiam accepi, adiuro…       На секунду запнулась, но затем продолжила более уверенно.       — Concede huic animam quam citius Deus tulit. Cor sanguine et pulmone aere imple. Veniat ad vitam! Per commutationem, aliquid faciam!       С каждым словом к ней приходила уверенность, сердце, наполненное порывом, рвалось из груди. Последние слова она почти кричала, не боясь потревожить покой мертвых. Закончив читать, осеклась, тяжело задышала, перевела взгляд на мужчину. На секунду в груди оборвалось и промелькнула мысль: «Ничего не вышло».       Но тут Калеб открыл глаза. Голубые глаза обрели осознанность, переместились на Мадлен. Мужчина моргнул, а затем резко привстал. Девушка от неожиданности отшатнулась и чуть не упала.       — Ма… Мд…       Еще недавно мертвые связки плохо слушались, но Мадлен поняла все без слов. Порывисто заключила возлюбленного в объятия. Кожа была еще холодной, но внутри едва слышно билось любящее ее сердце.       Они стояли так долго, пытаясь насытиться друг другом. Первая отступила Мадлен. Она заглянула Калебу в глаза. В них плескалась безграничная нежность. Он был жив! Был с ней! Наяву!       С трудом Калеб все же произнес:       — Ученик превзошел учителя. Я ведь говорил, что вижу в тебе великий дар, а ты мне не верила.       — И до последнего не верила!       — Напрасно. Ты не представляешь, как я счастлив снова видеть тебя, прикасаться к тебе. Как же ты прекрасна… Словно первый раз тебя вижу.       Мадлен покраснела. Впервые за последнее время ее губы тронула улыбка.       — Твою улыбку я тоже люблю. Готов любоваться ею вечно, но ее у меня нет. Хоть ты меня и воскресила, я не могу жить вечно, будучи воскрешенным.       — Об этом тоже не волнуйся. Когда-то давно один человек передал мне амулет. Если человек наденет его, время для него остановится.       Мадлен выудила из складок юбки амулет и с нежностью надела его на возлюбленного. Он не сказал ничего, но в душе он понимал, что это значит. Отныне его сердце бьется для нее одной, бьется, пока жива она. Он будет следовать за ней, пока небеса не обрушат на них свой гнев. И он сделает все, чтобы улыбка больше никогда не сошла с ее губ.