Ненужное волнение

Шелест цветов никогда не позволял расслабиться. Санс улавливал отголоски их шёпота даже в самых уединённых уголках Подземелья, и это при том, что заметить их не всегда мог. Оно и не нужно было: маленькие шпионы раскинулись везде, пустив корни глубоко в повседневную жизнь. Скелет быстрым шагом перемахивал через ядовитые лужи, спеша добраться до Лаборатории в срок. У него оставалось всего около пятнадцати минут до того, как по расписанию подойдёт время будить Папайруса. У того был условный тихий час – техника, с помощью которой люди усмиряют своих детёнышей, не позволяя организму перенапрягаться. Санс вычитал её в одной из немногочисленных книг по воспитаю, что только смог найти. Разумеется, младший брат чаще тихо сидел под одеялом и «незаметно» пытался играть в приставку, пока старший не пригрозил её конфисковать. У матери советов, разумеется, спрашивать было бессмысленно. Гастер была вовлечена в работу с головой настолько, что дома ночевала разве что по праздникам, и то не всегда. Календарь в её кабинете устарел лет на пять, и за всё это время Королевская Учёная не выкроила и минуты на замену аляпистого нечто с картинками щенят. Да что там: Сансу иногда приходилось самому приносить ей обеды, поскольку он знал, что иначе мать угробит организм раньше, чем завершит «открытие всей своей жизни», как она однажды обмолвилась. Так что недавно испечённый член Королевской Гвардии выкраивал время между тренировками, многочисленными мелкими поручениями и заботой о Папайрусе. Ради этих быстрых забегов Санс мог даже продлить «свободное» время младшего брата, когда тот находился наедине с собой. Иногда. Минут на десять. Старший не мог иначе: Папайрус был хоть и спокойным, но очень неловким ребёнком. А Санс нигде – во всём Подземелье, сколько бы мест не облазил – не мог найти защитную ленту на углы. Воздушно-пузырчатой плёнки хватало ненадолго и маленькие подушечки лопались детскими фалангами нещадно. Добравшись до окраины деревни Флауи, Санс пошёл напрямик сквозь тьму, не тратя времени на световые кристаллы. Он мог по памяти составить маршрут от дома до Лаборатории, и не только потому, что часто по нему ходил. Просто любые мелочи, связанные с матерью или младшим братом, запоминались юным офицером слёту. Хотя Санс всё равно предпочитал по возможности запечатлевать важные моменты на камеру или вклеивать значимые мелочи в альбом. Первые шаги Папайруса, его же выпавшие молочные зубы. Самой забавной получилась Рождественская фотография: младший брат в тёплом шерстяном свитере, связанный лично Сансом, уплетал домашний кофейный торт, отставив салаты в сторону. Фотография с матерью была в единичном экземпляре и хранилась в портмоне. На ней они втроём улыбались на камеру и Гастер вышла настолько безмятежной, что иногда Санс сомневался, что это не фотошоп. Сам он её такой видел редко, да и момент, когда это фото было сделано, запомнил плохо. Ему было около семнадцати и ради поступления в Гвардию спал по четыре часа в сутки, отдаваясь тренировкам и учёбе. И, всё же, он ценил эту фотографию. Из-за совсем маленького Папайруса, которому едва ли исполнился год. Из-за матери, выделившей в графике работы целый день на своих сыновей. Жар пышущего энергией Ядра словно бы плавил воздух, так что Санс заставил себя взбодриться. Выпрямился, как и полагается персоне его положения, и глубоко вздохнул. Он знает, что овощи в боксе с ланчем потеряли свежий вид и несколько выдохлись. Каждый раз, стоило только прикрыть глаза, он представляет, как возвращается домой – настолько эта встреча будет мимолётной. Может, сегодняшний день будет одним из тех, когда контейнер удастся всучить разве что торопящемуся помощнику и надеятся, что его передадут, куда надо. В Лаборатории в последние месяцы творится такой кавардак, что только дурак не заподозрит подготовку к чему-то грандиозному. Санс проглатывает ненужное волнение и переступает порог.