Всё не так

На столе как всегда стоит нетронутая кружка чая. Заваривать его в трудные минуты стало своеобразным ритуалом. Запах малины и мяты действовал на голову успокаивающе, заставляя больной, потрёпанный жизнью разум на мгновение забыться, окунувшись в приятные воспоминания, что так сильно терзали душу, но столь же сильно её успокаивали. Как сейчас можно увидеть человека, что сидит на стареньком, потрёпанном стуле, схватившись за кружку двумя ладонями, словно она убежит, если её не удерживать. Неспешно делает маленькие, но такие необходимые для него глотки, наслаждаясь приятным ароматом свежей заварки. У него уже не будет возможности понять, что же его рыжий друг находил в этом напитке, что своим вкусом напоминал воду, смешанную с травой, что кроме как запаха ничего не имела за душой. Потёртые обои, чайник на тёмном небольшом подоконнике. Всё это было когда—то столь родным, приятным, чарующим. Казалось, что это было идеальным. Сидеть вот так, негромко переговариваясь, допивая очередную банку и вдыхая столь необходимый табак. Шутки про картину и Иисуса, очередная история с работы. Можно с уверенностью сказать, что это устраивало обоих. Закатное солнце терялось в волосах, словно пытаясь подчеркнуть их красоту, вырисовывая поредевшими лучами одному ему известные фигуры. Очередной тяжёлый день, что способны исправить лишь они, лишь разговор по душам, что начать никто не в силах. Один уверен, что он слишком сильный, стремится к своему идеалу непробиваемой, без единой трещины, стене. Второй чуть ссутулившись, с неизменной улыбкой на лице, уверенный, что его проблемы подождут, полностью погрузился в очередной рассказ, будто по привычке стараясь запомнить каждую деталь, вобрав её словно частичку своей сущности. Уверенность, что дорогой собеседник важнее, преследовала его столько, сколько он себя помнил. И эта недосказанность всегда злила, заставляла усомниться в искренности намерений, что были наполнены хоть и искренними, но такими неправильными для маленького, только вышедшего в нормальную жизнь, человека. Но это лишь былые воспоминания. Никого здесь нет, кроме душащей пустоты и чувства всепоглощающего одиночества, что с его уходом стали неизменными друзьями. Лишь они никогда не предадут, в этом позволили увериться самые близкие люди, сами того не ведая. Всё кричало о неправильности, незаконченности, недопонимании. Он старался сделать всё, что в его понимании будет идеально. Отдавал всего себя, тратил каждую частичку своей и без того грустной жизни на него. Их знакомство с самого начала было ошибкой, они не умеют жить и вряд ли когда—либо научатся. Здесь нет виноватых, кроме их окружения, проблем, так называемых «близких». Все были уверены, что поступают правильно. Но ничего из этого не являлось верным. Никто не порадуется за такой маленьких для других, но такой важный для него, успех. Стабильное «всё в порядке», «не волнуйся, я же не раз с этим справлялся», «свои проблемы могу решить только я, ты не в силах помочь», «я не так важен, как они» всё погубили. Уверенность в правоте и нежелание признавать ошибки—главный враг всего. Такие похожие, но в тоже время ужасно разные. Прогулка темной ночью за очередной пачкой, что была куплена только пару дней назад, стала рутиной, без которой жизнь теперь казалась блеклой. Холодный, свежий воздух бил по лицу, заставляя кутаться в шарф лишь сильнее. Красные уши, что даже спустя множества разговоров не были прикрыты шапкой, оставляемая за спиной рассеивающаяся полоска дыма от последней сигареты—спасательный круг, что позволял хоть ненадолго, но откинуть мрачные мысли и без лишней суеты наслаждаться столь любимыми звездами. Он не знал о них многого, но спокойствие от одного их вида окутывало разум мягкой пеленой, давая небольшую передышку в битве за место в этом мире. Никто не знает, когда всё пошло не так. Может быть, причиной послужили накопившиеся, но совершенно не так вырвашиеся эмоции, а может быть тому надоело ждать, когда же та мнимая стена, называемая «травмы», разрушится под нескончаемой заботой. Каждый из них видит всё по--своему, но никто не хочет переступать через последние остатки гордости и идти на примирение. Уже слишком поздно. Время идёт своим чередом, от былой привязанности осталась лишь петля, что медленно, но верно, тянет неизменный узел. Все цели, стремления, мечты. Неужели это было лишь фальшью? Ложью, которую он упорно не хотел замечать. Сладкая, дурманящая, прекрасная. Как знойное, но желаемое каждым, лето. Он не хотел. Не этого он желал, проводя бессонные ночи в ожидании. В мечтах, как совсем уже скоро сможет увидеться, сбежать от этого роя проблем. Тряхнув головой, отбрасывая лишние мысли вместе с пеплом, путь продолжился в ускоренном темпе. Ничего не изменится, сколько не старайся. Теперь это ясно как день. Люди сами портят людей. И не важно, есть ли для этого причина, осознанный ли поступок или же брошенные в порыве эмоций слова, что скрывали за собой крик о помощи. Всё это сломит безжалостно, чтобы не скрывалось за неприглядной оболочкой. Светлые волосы развивались на холодном ветру, прилипая к лицу. Дождь начавшийся так кстати будто старался успокоить, привести в чувство своим единственным, но таким успокаивающим способом. Но у него это не выходит. Сигарета промокла, а накатившие новой лавиной воспоминания заставляли найти укромный уголок одного из подъездов и присесть, опираясь на грязную стену. Слёзы безжалостно текли по лицу, смешиваясь с холодными каплями. Руки обхватили голову, оттягивая волосы, словно вытаскивая плохие моменты. Вспомнилась поездка на море. После очередной ссоры скетчбук, банка газировки, взятая в ближайшем магазине и мягкий, теплый запах песка и камней. Такая родная музыка в уже потёртых и переживших жизнь наушниках заставляла уйти от всего мира, оставаясь в нём единственным слушателем. Сейчас не время для скорби, этим он займётся позже. Быстро встав, он выкинул промокший окурок на тротуар, сбегая из этого оплота самобичевания, который втягивал в себя как в чёрную дыру, забирая все шансы на нормальное существование. Темные улицы действовали успокаивающе, а редкие фонари вдоль сквера окутывали своим теплом. Старенький подъезд в такие моменты казался до невозможности родным, впитывая в себя дым вместе. В квартире как всегда выключен свет, лишь горящий экран ноутбука говорит о том, что здесь кто—то живёт. На кухне стоит та же самая кружка чая с малиной и мятой, к которой так никто и не притронулся, в гостиной стоит пепельница, до краёв наполненная окурками и пеплом, вокруг же валяются пустые бутылки. До чего же он докатился. В белобрысой голове промелькает мысль, что надо бы всё—таки убраться, но так же быстро исчезает с банальным «завтра». Ему не для кого больше стараться, не для кого пытаться быть хорошим, выживая каждый чёртов день. Жизнь потеряла большую часть смысла с его исчезновением. Он был тем самым, из—за кого он старался быть лучше, переступить через себя, открыться. Больше никогда он не позволит себе такой слабости, такой веры в людей. Слишком больно осознавать, что человек, являющийся для тебя всем, в один момент выкинул, устал, бросил. Больно понимать, что ты недостаточно любил, недостаточно приложил усилий, позволил себе сказать лишнего. Если бы он не позволил себе высказаться, не позволил себе сорваться, всё было бы иначе. И это понимание убивало. Убивало медленно, потихоньку сжигая остатки сил и мыслей, выедая каждую клетку и без того раненого сердца, оставляя после себя лишь тёмную, зияющую дыру. Пальто было брошено где—то в коридоре, а сам парень занял уже привычное место у пепельницы, зажигая вновь новую, такую спасательную сигарету. Руки сами, уже по привычке ищут диалоговое окно, что приносит столько боли. Раз, два, три… Кинув фильтр куда—то на стол, он быстро печатает «мы можем поговорить?».