***
Сменилась сцена. Я сижу в саду и в моих руках лопата. Старая, вся в ржавчине и земле. Нет, не лопата. Вспышка уже закончилась. Я держу графитный тонкий штрих. Я совсем забыл, что будет смена сцены. Что я снова окажусь там, где мне нужно быть. Я не могу ни спрятаться, ни сбежать. Нет выхода. Хочу смеяться, выть, но приходится молчать — сейчас все за меня решает Сюжет. Оглядываюсь. Прислушиваюсь. Рядом со мной кто-то садится, по виду — такой же невезучий, как и я, второстепенный персонаж. Штрихов, наверно, шесть. Может быть, мы сможем поболтать потом? Но сейчас — мы играем сцену. Он говорит, торопясь и сбиваясь. — Как хорошо, что они пригласили знаменитого детектива! Только я имени его не запомнила, жаль. О нем ведь даже в газетах писали. — Как будто у тебя есть время читать газеты, — фыркаю в ответ я. Вернее, это делает Сюжет, он управляет мной. — Есть! Да и вообще, какая разница? Все равно все только об убийстве и говорят! Когда же этот скандал закончится? Я уже так устала, приходишь на кухню, а там только и разговоров о том, сколько раз Кармайкла ударили и… и чем именно его закололи. Мимо проходит Фокальный персонаж. Чуть задерживается, проходя мимо нас, слегка кивает, приветствуя. Я больше чувствую, чем вижу это движение — здесь, в нашем черном схематичном мире, у него только едва качнулась линза. — Это закончится. Когда-нибудь. Нас оставят в покое, — я отвечаю, стоит ему только отойти. Наверно, я звучу странно и отрешенно. Она (а это кухарка, я увидел на ее штрихах) не знает, что это я убил, и ничего не понимает, конечно. Фокальный вдруг обернулся — линза скользнула вдоль оси. Кажется, он хочет что-то спросить, но не знает, что сказать. И пока он молчит — я присматриваюсь к нему. Ось — это длинный штрих. И там написано «британец». Клянусь Сюжетом, там написано «британец»! Хорошо, что мои реакции сейчас определяет Сюжет, мне очень хочется смеяться. Он ничего не говорит. Уходит. Что, не хочется говорить с второстепенными и невезучими? Иди, иди. Британец. — Но все-таки, какая жуткая профессия, детектив. Убийства, убийства, убийства! Жуть. Наверно, еще и опасно. Я в ответ только вздыхаю, раздраженно и растерянно. И неожиданно чувствую, что Сюжет наконец освобождает нас — Фокальный персонаж уже ушел, не слышит. — Не старайся ты так, мы уже одни. — Я торопливо отвечаю ей шепотом. — У тебя тоже всего пара сцен? — А теперь и все мы в это втянуты. Убийство! У нас! В нашем доме! Ты мог такое представить? — Эй! Это же всего лишь игра, спектакль. — Какой будет скандал, если об этом напишут в газетах! — Он уже ушел! Нас никто не слышит! — не выдерживаю я. И продолжаю, уже тише. — Я так хочу поговорить с кем-нибудь, пожалуйста… Я даже не думал, что могу звучать так жалобно. — Мы совсем скоро исчезнем. Тебе не страшно? Тишина. У нее нет глаз, но я вижу ее фиолетовый тусклый свет, и знаю — она на меня смотрит. — Ты понимаешь, о чем я говорю? Молчит. Ну, пожалуйста! — Хочешь, расскажу тебе кое-что? — о Сюжет и Фабула, что на меня нашло! И даже остановиться не могу. Я так хочу ее ответа! — Это я, — шепчу. — Я убил его. Правда, меня еще тогда не было. Я появился со знанием, что я убийца. — Какая жуть! Я ликую, но… Слишком рано. — Всегда думала, что за городом люди спокойнее. Это все от воздуха, должно быть. Но здесь… — Эй! — я вскакиваю и хватаю ее там, где должны быть плечи. — Перестань! Перестань болтать! Это я! Я убийца! И я не знаю, что мне делать! Замираю на секунду, смотрю на нее. Она спокойна, фиолетовый цвет горит ровно. — Я пытался сбежать. Я уходил во тьму, хотел затеряться там. Но с началом сцены оказался здесь, — будь я человеком, я бы плакал. — Мне страшно. Пожалуйста… Эта тишина хуже тьмы. Пожалуйста, скажи, что понимаешь меня. — Они пригласили знаменитого де… Она лежит на черной земле. Я даже не понял, как это произошло. Я видел, как я толкнул ее, как она ударилась о стену позади нее, как болезненно вспыхнул и погас фиолетовый свет и как рассыпались безжизненные теперь штрихи. Светлые волосы, выбивающиеся из тугой прически. Вежливая. Чересчур болтливая. Наивная. Хорошая кухарка. Глэдис — кухарок здесь почему-то всегда зовут именно так. Я убил ее. Я убил ее, и потухшие и бесполезные штрихи ее теперь лежат передо мной. Кажется, она совершенно не осознавала, что происходило с ней, но… Мне правда ее жаль. И себя жаль тоже. Что мне делать теперь? Оглядываюсь. Глаз-линза едва виден вдали, за кустами. Кажется, он не заметил. Что же, хорошо. Но, по опыту предыдущего, не совершенного мной убийства, знаю — надо спрятать тело. Наверно, со штрихами так же. Закопать? Просто отнести в сарай? Выбираю второе — мне не так долго осталось, могу не переживать о своей судьбе. Все равно чудовище идет по моему следу, и… Постойте. Если я убил, значит, я… Будь я человеком, я бы улыбался, широко и безумно. Ведь если я убил, я вовсе не беззащитен. Ну что же, тварь, приходи сожрать меня, быть может, наконец-то поперхнешься. Щелк.***
Перемена сцены. И я снова сбит с толку. Вот я стоял в дверях сарая — и я уже в саду, подравниваю края клумбы, как будто уже давно занимаюсь этим. Но думаю я о другом. Опьяненный своей идеей, я не заметил приближение конца и даже не успел отнести в сарай штрихи-останки. Наверно, так они и остались на тропинке. Мне жаль. Хотя… Наверно, разницы нет. При жизни — если это можно назвать жизнью — она не понимала, что с ней происходит. Ну а теперь ей точно все равно. Интересно, здесь все такие? Только я действительно живой? Что ж, если так, может и к лучшему, что она умерла. По крайней мере я узнал, что не безоружен. Он скоро должен подойти, и… Интересно, что будет, если я убью его сейчас? Я могу ударить его ручкой грабель — острым штрихом. Все так просто. Но что будет? История закончится? Я буду свободен? Поменяет ли Сюжет свой ход? Нет, нет. Не все так просто. Сюжет! Он не позволит мне этого сделать. Значит… у меня идея. Иногда хорошо знать все наперед. Да, даже таким как я. Вот что я сделаю — я убью его в последней сцене, когда он вынесет мне приговор. Это логично и подходит для Сюжета! Я буду знать, что меня собираются повесить, я буду зол и попытаюсь убить детектива, который обвинил меня. — Прекрасный сад. Сегодня редко можно увидеть такие ухоженные цветы. Я оборачиваюсь, притворяясь, что он не застал меня врасплох. О да, вот и он. Чуть раньше, чем я ожидал. Ну и конечно, неподалеку от него стоит Фокальный персонаж. А Главный… Видимо, подкрался как можно тише и теперь изображает вежливость. Но ему теперь меня не испугать. Мне хочется убить его сейчас, но я отворачиваюсь и старательней разравниваю землю. — Спасибо, — сюжет снова говорит за меня. Выходит холодно и колко. Но как мне еще говорить с тем, кто хочет моей смерти? Подходит ближе и я слышу, как металлически звенят его штрихи — по звуку как выездковая лошадь в строгом оголовье. Но есть ли где-то лошади, желающие человеческой крови? — Вы ведь Джеймс Торн, я не ошибаюсь? Мне говорили о вас. Я киваю, не глядя на него. — Раз уж вы здесь, я хотел бы задать вам один вопрос. — Да как хотите, — я опираюсь на грабли. Сюжет приказывает повернуться и смотреть на собеседника, и я, конечно, поворачиваюсь, но стараюсь не читать штрихи. Наверняка наш Главный персонаж сказочно богат, красив, успешен и так далее. А мне не очень-то и хочется об этом знать. — Одиннадцатого августа, вечером, вы сказали мистеру Арчеру, что уже семь часов. Как вы узнали время? — Как обычно. Я работал на клумбе под окнами и слышал, как часы в доме пробили семь. А это важно? Не часами же его убили. А чем я убью тебя? Нож мне не найти, наверно. Садовые ножницы? Я знаю, что они будут у меня в начале следующей — и последней — сцены. Что ж, иронично. Зеленый свет и ножницы для сорняков. — О, вы не представляете, как важны детали. Если вы умеете видеть в них важность. Вот я — умею. Он смотрит на меня, я чувствую — внимательно. Ждет реакции, наверно. Конечно, последнее звучит как издевка, но я не могу ответить. Я только отворачиваюсь и сжимаю рукоятку грабель. — Нам уже надо идти, — Фокальный персонаж неуверенно подходит ближе. — Нам же еще опрашивать прислугу в доме. И, вы сами говорили, что к вечеру нам лучше уже быть в Лондоне. — Нет-нет-нет. Не торопитесь. Все в порядке. — Тогда сначала на кухню? Или начнем с горничных? — он отвечает, не меняя интонации. Но ведь совершенно невпопад! Я только успеваю это осознать, как слышу электрическое потрескивание Сюжета. Ему что-то не нравится. Фокальный персонаж дергается, произносит что-то перевернутое и странное — и треск внезапно затихает. Все снова в порядке. — Вы как всегда, — он снова отвечает на реплику Главного, будто ничего не случилось. — Признаться честно, я снова не понимаю, что вы задумали. Но с вами спорить бесполезно, я помню. Я прогуляюсь по саду, раз вы не торопитесь. Мой убийца рассеянно кивает. Фокальный персонаж стоит на месте, потом уходит, будто не дождавшись чего-то. Но меня волнует не это. Сюжет снова потрескивает, но в этот раз намного тише. Что не так? Они должны были уйти вместе? Или остаться? — Мне кажется, в этой истории слишком многое происходит за кулисами. Не правда ли? Я вздрагиваю. Смотрю на него, но быстро понимаю — он не может знать, что в моих мыслях. Хотя, если и узнает, он ничего не сможет сделать. Зачем он это говорит? Ему охота поболтать со мной перед убийством? Ну уж спасибо. К черту эту тварь и все ее штрихи! — Какое твое дело? — Послушай… — он начинает, но видит мою реакцию и замолкает почти сразу, не договорив. Я поднимаю взгляд. На мгновение теряюсь — может, попросить его продолжить? Но нет! Нельзя. Я знаю, что он хочет и понимаю, что он слишком хорошо умеет притворяться. Да, да, пошел он к черту… — Тебя? С чего бы? — я отвечаю чуть погодя, но вкладываю в эту фразу всю остроту садовых ножниц. Лезвия, которым я его убью. Он отворачивается, будто теперь меня не замечает. И правильно. Я понадеялся, что он уйдет, но он всего лишь обходит клумбу, разглядывая штрихи-цветы. И я не вижу, я чувствую — он старательно придерживается края дорожки, и носком туфель не задевая землю. Кажется, тихо вздыхает. Ну да, конечно, как же, так можно их замарать. Это же я, садовник, весь измазанный в земле и пыли, могу не переживать. А у него одни туфли, наверно, стоят дороже чем я, вся моя одежда и инструмент. Сцена затягивается. Он все еще стоит и будто чего-то ждет. Что ему надо от меня? Чтобы я молил его о пощаде? Чтобы признался во всем и встал на колени? Да к черту. К черту! Как жаль, что Автор хорошо воспитан, и я не могу себе позволить ругательства покрепче. А мне хочется ругаться. Мне даже хочется скорее перейти в следующую сцену. Да, она будет последней для меня, но мне плевать. Мне просто любопытно, что случится. О, наконец-то! Щелк.***
На этот раз я оказался под окнами — у клумбы с петуниями. Той самой, о которой я упоминал, рассказывая про часы. Я снова один, как в первой сцене, и все снова происходит в доме, в той же гостиной. Но, к счастью, на этот раз мне все прекрасно слышно. — На первый взгляд все однозначно. Нож Гарольда Эштона найден вонзенным в тело убитого. У него, Гарольда, также есть мотив. Наследство. Никто не может отрицать, что деньги, тем более такая большая сумма — мотив частый и очевидный. — Но я не убивал! Я никогда не поднял бы руку на брата! — вспыхивает один из персонажей. Штрихов у него побольше, чем у меня, но свет какой-то бледно-желтый и тусклый. — Я никого не обвиняю, — перебивает его Главный персонаж. — Пока что. Я делаю вид, что состригаю переросшие побеги и высохшие цветы, но на самом деле я осматриваю садовые ножницы и примериваюсь, как их удобнее держать. Он продолжает: — Так вот. Алиби у Гарольда тоже нет. Казалось бы, дело раскрыто? Местная полиция посчитала, что да. Но — нет. Мне не понравилась такая спешка. К тому же я предпочитаю все проверять и обращать внимание на малозаметные детали. Которые в этом деле оказались не такими и малозаметными. Для начала — орудие убийства. Внимательный взгляд эксперта и — ах! Нож не является орудием убийства. Кармайкла Эштона не убивали ножом. — А чем же его убили? — подал голос завороженный Фокальный персонаж. — Сложно сказать точно. В любом случае, нож был только воткнут в рану после убийства. И, таким образом, он не только не доказывает вину Гарольда, он почти полностью ее исключает! Он замолкает. Я знаю — все смотрят на него и ждут, когда он продолжит свой рассказ. И он доволен этим. — Но кто тогда убийца? — не выдерживает кто-то. — А. Хороший вопрос. Но обо всем по порядку. Кто еще в списке подозреваемых? На первый взгляд мотив был только у Гарольда, но о нем мы уже говорили. И в начале расследования обнаружились еще два подозреваемых. Мистер Кингсблад, который должен убитому немалую сумму. Удача в карточных играх невероятно переменчива, не так ли, мистер Кингсблад? Мотив также есть у мисс Гудман. Менее убедительный, но все же. Но… Дальше я уже не слушаю. Зачем мне эта болтовня про мотивы и алиби? Я знаю — он тянет время, наслаждаясь вниманием слушателей. Ну что же, пусть будет рад. Знал бы он, что сам дает мне время подготовиться к убийству и все спланировать. Что я уже решил? Я нападаю сразу после обвинения, быстро и внезапно. Садовыми ножницами — я уже понял, как буду их держать. Что я не учел? Я снова заглядываю в окно. Я примерно представляю, как меня приведут в комнату и где я буду стоять. Вроде неплохо. Вот только… Наверно Фокальный персонаж будет стоять слишком близко, он может мне помешать. Тем более — я фыркаю — он так привязан к Главному. Вот. Я знаю. Сначала я ударю Фокального, чтобы не мешал. К тому же, его всевидящая линза мне тоже совсем не нужна. Надеюсь, все получится… Я оглядываюсь и смотрю на сад, надеясь, что случится еще одна Вспышка. — …И тогда мы узнаем, что есть еще один подозреваемый… Скоро мой выход. Вспышки не случилось, мне больше не увидеть алых роз и их зеленых листьев. — …Джеймс Торн, садовник. Оказалось, что он много общался с убитым, у них часто возникали разногласия. Но этого мало для обвинения, скажете вы. Конечно. И будете правы. Однако, меня насторожила маленькая деталь. Мистер Торн утверждал и особенно подчеркивал, что одиннадцатого августа он отчетливо слышал, как вот эти самые часы пробили семь. А мы знаем, что часы в тот день сломались, и часовщик приехал только на следующее утро. Я вижу, как он подходит к окну и крепче сжимаю ручку ножниц. — Мистер Торн? Вы не могли бы отвлечься от петуний и зайти к нам? — Конечно, я почту за честь, — с издевкой отвечаю я, не выпуская из рук ножницы. Я иду к двери — и вдруг я уже в комнате, шагаю по темноте ковра. Пересекаю гостиную в полнейшей тишине и останавливаюсь перед Главным персонажем. Он смотрит на меня в упор. — Пришло время все рассказать. Я изложу вам свои догадки, а вы ответите, прав я или нет. — Начинайте. Не думаю, что у меня есть выбор. — Что ж, — он словно не замечает моей колкости. — Хорошо. Вы поссорились с Кармайклом. Скорее всего, где-то в укромном углу сада, так что вашего спора никто не слышал. Этот спор перешел в потасовку и в пылу драки вы ударили Кармайкла чем-то острым. Потом снова. И снова! Но это только начало. Вы поняли, что натворили. И так же поняли, что вас скорее всего никто не видел. Вы смогли спрятать тело в сарай и прибрать следы. Но этого вам показалось мало. Вы посмотрели время на разбитых часах Кармайкла — как мы помним, они показывали четверть восьмого. Потом, чтобы отвести от себя подозрения, вы сказали так удачно спросившему про время мистеру Арчеру, что слышали бой часов — то есть, ровно в семь вы должны были быть здесь. Но по чистой случайности в этот день часы не били, и будь вы действительно у этой клумбы, вы бы об этом знали. Я прав? Я тихо фыркаю, сжимая ножницы. — А если я был здесь и мне послышалось? Отправите меня за это на виселицу? — Хорошо. Не отвечайте. Я продолжу — вы не остановились и на этом. Вы пробрались в кабинет Гарольда Эштона и выкрали нож. Вас видела Эллен, горничная. Она не знала или не хотела говорить, что это вы, но я обнаружил зацепившиеся за дверную щеколду красные нитки. А из ярко-красной одежды в доме только ваши тканевые перчатки. Вы хотели обвинить брата убитого, но не знали, что любой эксперт легко сможет определить были ли раны нанесены живому человеку или же нож был воткнут в тело после смерти. Он подходит ближе. Я только сейчас замечаю, как в комнате тихо — остальные персонажи замерли и слушают. — Чем вы убили Кармайкла Эштона? — он повышает голос, и я вздрагиваю. — Другим ножом? Время пришло! — Тем же, что и тебя! Сюжет не успевает затрещать, как я уже бросаюсь к Фокальному и бью его. Я замечаю, как вспыхивает и гаснет линза. Теперь-то нас никто не видит. Он падает, а я выхватываю ножницы, размахиваюсь и… Падаю, прорезав лезвием пустое место. Он увернулся! Легко, бесшумно, как кошка. Теперь стоит и смотрит на меня. Все остальные замерли как неживые, и слышно только возмущенное шипение Сюжета. — Но если ты считаешь это нужным — попробуй. Не думал, что это будет так, но… Он стоит передо мной и ждет. Я замахиваюсь, сжимая острие — и замираю на мгновение. Убей! Убей! Орудие убийства скользит между штрихами. Впивается в зеленое сияние и вязнет, войдя до конца лезвия. Я вижу собственную Вспышку — темно-алое на белой ткани, пульсирующе-горячее на моей руке. Живое. Страшное. Всего мгновение — и вот, я снова вижу штрихи, болезненно мерцающий зеленый свет. Он… Гаснет. Я зачем-то выдергиваю лезвие — как будто это может что-то изменить. Что я наделал? Чудовище убито, но я не чувствую триумфа. И вдруг… Почерневший острый штрих, который я держу, бросается назад, в переплетение линий. Помимо моей воли впивается в разгорающийся снова свет. Я вижу кровь и боль — нет, только не опять! Меня отбрасывает назад. И — я снова стою, нелепо замахнувшись. — …нужным — попробуй. Нет, не стоит пробовать еще раз. Я думаю, ты понял. Перемотка! Но почему? Он словно бы услышал мой вопрос: — Пока Автор нас не видит, мы можем говорить свободно, но все равно не можем сделать то, что непоправимо. Сюжет считает, что я должен жить. И, к моему большому сожалению — я должен завершить твою историю. Печально, что я не смог достучаться до тебя в той сцене, с клумбой. — Ты не… — Нет, я не хочу конца твоей истории. Но я такой же раб Сюжета и у меня нет выбора. Мне жаль. Я очень редко встречаю тех, кто понимает, где мы на самом деле. И я могу попробовать помо… Он не успевает договорить — линза Фокального вспыхивает снова. Вот меня уже оттаскивают неизвестно откуда взявшиеся полисмены — в каждом всего по одному штриху, и на каждом то и подписано. — Все в порядке, мой друг, все в порядке. — он помогает Фокальному персонажу подняться. — Никто серьезно не пострадал. Как ваша голова? Он тихо стонет. — Лучше, чем могло быть. — Хорошо. Он поворачивается ко мне, и я вижу теплый всполох в его свете. Он что-то хочет мне сказать, но говорит совсем другое. — Уведите его! Он будет наказан за убийство. — тут его голос словно бы меняется. Или мне кажется? — Но может быть… Он продолжает, не обращая внимания на растревоженный Сюжет и его скрип и треск. Что он задумал? — Может быть, улик будет недостаточно для обвинения. Он пытается продолжить, но, кажется, не может. Теперь Сюжет пускает искры на его штрихи — сверкающая, холодная, колючая энергия танцует на графите. Наверно, это больно. — Тогда… — не голос, почти хрип. — Тогда вы, мистер Торн, придете ко мне и расскажете, как величайший детектив Британии не смог обвинить ва… Искры взрываются ослепительной и жгучей молнией. Мгновение — я слышу, как он вскрикивает. Теперь все катится назад, слишком болезненно и быстро чтобы успеть хоть что-то разобрать. Стоп. Теперь он стоит передо мной снова, такой же серьезный и безупречный. — Уведите его! Он будет наказан за убийство. Интонация все та же. Мне на мгновение кажется, что ничего и не было. Он не пытался спасти меня. Но я замечаю, что на этот раз из его штрихов сочится что-то черное. Он ранен? Разве у нас есть кровь и жизнь?.. Или, быть может, он уже не просто персонаж, он что-то большее? Что-то другое? Мне все равно. Мне важно только то, что он разумен, как и я. Он, как и я, понимает, что происходит. И ему жаль. И он пытался меня спасти. Он такой же пленник Сюжета. И он… наверно, не хотел быть одинок? Вспышка. Так вовремя и в то же время поздно! На этот раз не отвожу взгляд. Я вижу — глаза его зеленые, и в них печаль. Я знаю — когда он отвернется, я исчезну. Меня ведут прочь, и я могу только оглядываться и оттягивать момент. Он смотрит, раз я все еще здесь, это значит — он смотрит. Мне страшно, мне так страшно. Я на краю бездны, мне хочется кричать. Там, за одним этим взглядом, неизвестность. Темнота. Ничто. Мне тоже жаль. Мне правда очень, очень жаль. Я мог потратить свое время на что-нибудь другое. Я мог поговорить с ним. Я мог быть добрым. Я мог смотреть на ро