***
Репетиция не идёт на лад. То есть, конечно, Андрею в лицо об этом никто не говорит, но он адекватно оценивает свои возможности и нынешний результат и сам всё понимает. Новоиспечённая группа Княzz во всю готовится к выступлению на крупном фестивале. Ну или пытается приготовиться. Точнее, сама-то группа готова за исключением ключевого её звена – вокалиста и непосредственного идейного вдохновителя. Тот нервничает аки девица на первом свидании, нещадно лажает и выглядит подобно героям собственных страшных сказок. Окончив репетиционный процесс раньше запланированного времени, Князь с выражением полного отсутствия в реальном времени собирается домой. – Анрюх, ты не загоняйся, – Каспер хлопает приятеля по плечу. – У всех бывают неудачные дни, да и неудачные репы тоже. Мы всё понимаем. Андрей кивает устало и с благодарностью. Для полноценного ответа не хватает ни физических, ни моральных сил. Ну ничего, дома сможет их пополнить. Агата – та ещё зажигалка. Но дома тоже всё идёт не по плану. Начиная с того, что жены дома нет. Более того, нет не только жены, но и какого-то более менее удобоваримого ужина. Соорудив страшный своей внушительностью бутерброд, Андрей поглощает его без зазрения совести. Недавний репетиционный провал хочется сгладить пивом, но он останавливает себя. Так и спиться недолго. Нервы пивом не утешишь, только заглушишь беспокойство. И то ненадолго. Короче, бесполезняк. Жена возвращается ближе к ночи, всем своим видом напоминая разгневанную фурию. Не вымыв руки, влетает в комнату. Судорожно шарится по столу, находит зажигалку и, схватив её, выходит курить на балкон. Курит неприлично долго. Плохой знак. Андрей чувствует, как атмосфера в их квартире становится пугающе зловещей. Мозг тут же подкидывает безобидное объяснение: сорвалась фотосъёмка. У Агаты сегодня была рабочая встреча с одной небезызвестной пафосной мамзелью. Не то чтобы Агата горела желанием её фотографировать, но та обещала порекомендовать Нигровскую своим подружкам. Да и в конце концов, все фотографы практикуют частную практику и зачастую снимают не самых приятных им людей. Как врачам приходится лечить неблагодарных больных, учителям общаться с высокомерными родителями учеников, а полицейским прикрывать зад тех, кто называет их „мусорами“. Это попросту часть профессии. Но, видимо, что-то на съёмке пошло не так. По крайней мере, Андрей надеялся, что дело именно в этом. Когда ему показалось, что Агата дымит уже часа полтора, он всё же вышел на балкон. Поверхностная ярость слетела с лица Агаты, она присмирела. Андрей знал, что будет так. Что бесполезно её дёргать в закипевшем состоянии. Что надо дать жене отдышаться, мысленно обругать весь свет и выкурить полпачки. Вот после этого можно выходить на разведку. Проверенный способ, открытый опытным путём ещё на Горшке. Андрей обнимает жену, притягивает к себе. Ей сразу становится спокойнее и безопаснее, но обида по-прежнему кипит под кожей, пытаясь выскоблить путь на свободу. – Как репа? – спрашивает Агата, стараясь придать голосу привычное звучание. Андрей мнётся. Он не привык лгать жене. Не привык умалчивать. Это глупо и нечестно по отношению к близкому человеку. Но признаться ей в своём провале он не способен. Она так печётся о нём, так беспокоится. Старается устроить мужу карьеру, талдычит, как заведённая, какой он гениальный и выдающийся. И это вовсе не лесть. Княжеский неоспоримый талант признали ещё задолго до неё. Только прежде никто так не боролся ни за Князя, ни за его талант. – Как обычно, – выдавливает Андрей, ощущая укол ненависти к себе. Совесть не позволяет скрывать правду от любимой женщины. Хотя не любовницу же он скрывает, чего так загоняться. Сказал и сказал. – Ага, – невпопад отвечает Агата, тянется к очередной сигарете. Андрей не выдерживает и забирает пачку. Уже и так три скурила. – Андрей, я не хотела тебе говорить... Голос у неё при этом загробный. Ну, всё. Приплыли, сушите весла. Сейчас Агата скажет, что полюбила другого. Молодого и красивого. Или что её пригласили делать крутой фотопроект в Чикаго, и завтра она уже вылетает навстречу мечте. А лучше не в Чикаго, а в Занзибар. Андрей отгоняет идиотские мысли. Временами его фантазия неугомонного сказочника захватывает совсем иные плоскости. И рисует жуткие картины там, где их нет. Может, Агата вообще беременна, а трясучка с нервяка. Хотя тогда она, наверняка, не стала бы курить. Может, она так сильно не хочет второго? – В общем, Андрей, к фестивалю можете не готовиться, – едва слышно проговорила она. У Князя внутри всё ухнуло. От неожиданности. Выходит, отменили? Ну хорошо хоть не Занзибар. Князь приобнимает жену и выводит её с балкона. Чай, у них тут не город Сочи, что б в ночи на улице торчать. Ветер пробирает до самой селезёнки. – Перенесли или отменили? – Ни то, ни другое, – усмехается Агата, и в глазах поблёскивает недобрый огонёк. – Передумали нас звать. – Вот оно как. Интересно. И чем мы им не угодили? И Агата выкладывает всё как на духу. Оказывается, пару дней назад организаторам фестиваля поступил звонок с весьма категоричным ультиматумом. Якобы выступление «Короля и Шута» отменяется, если в программе будет «Княzz». Ясен пень, ссорится с Шутами оргам не на руку. Поэтому они выбрали меньшее из двух зол для своей репутации, то есть исключили из программы менее популярную группу. – Кто звонил — неясно, я так поняла, шутовской директор. Гандон херов, – выругалась Агата. – Но я очень сомневаюсь, что Миха об этом не знал. – Ага, – теперь невпопад ответил Князь. А что тут ещё скажешь?***
Князь нервно теребит сигарету. Больше ломает, чем курит. И это при том, что курить он вроде как бросил. Но нервы берут своё. С виду он непоколебим, однако вглуби тысячи чертей пляшут на могилах былого. Через пару мгновений он встретится с Горшком, но уже заранее знает, что диалог не склеится. Это ж Горшок. Он признаёт либо беспрекословное братство, либо лютую вражду. Перемирие ему не по нраву. Смиряться и держать нейтралитет – это не по-панковски. – Ну и чё ты от меня хочешь? – минут через пятнадцать около-светской беседы Миха ожидаемо начинает бычить. – Не перекрывай мне кислород. Хватит везде говорить, какой я моральный урод и балласт для КиШа. Он специально использует ненавистное Мишей сокращение. В сущности, Андрею тоже не чужды провокации. Иногда так и хочется зацепить Миху, что б тот раззадорился и вышел из себя. Неконтролирующий себя и мечащий ругательства Горшок Андрея не пугает уже лет пятнадцать как. Князь лишь веселится с этого зрелища. Проще говоря, оба придурки. – Да ты, блять, ты, кусок говно! Да я... да ты... – орал Горшок, размахивая руками и сверкая безумными глазами. – Ну так будь умнее, не пачкай руки, – как бы беспристрастно возражает Андрей. – Пошли меня нахуй и оставь в покое. – Не, нахуй-то я тебя пошлю, а вот продыха не дам. Чё мне молчать надо, да? Анархистов не заткнуть. Я чё, не правду говорю? А на интервью этих... да они ж сами спрашивают. Больно им интересно, куда ты, ублюдок, делся. – Ну так можно и нормально ответить. Ушёл, не захотел заниматься Тоддом, – Андрей говорил больше для себя, не для Горшка. Тот всё равно не услышит. Андрей это знал. – Ага, может, мне ещё рекламу тебе и твоей блядской группе дать? Типа, смотрите, какой Андрюха молодец, кинул своих и решил в одиночку денежки отмывать. – Ладно, Мих, я понял. Береги себя, – Андрей хлопнул Горшка по плечу. Несколько сильнее, чем планировалось, и пошёл прочь. Ну изначально было понятно, что затея бесполезная. Это ж Миха. Его даже камень, свалившийся на бошку, переубедить не сможет. Или кирпич. Ну нравится ему Андрея считать блядью и предателем, так флаг ему в руки. Не, Князю Миха знатно поднасрал. Но если не можешь изменить ситуацию, нужно её принять. А потом идти напролом. Видимо, это и придётся делать Андрею, чтобы отстоять свою группу. В предбанике – Ольга. Она рассеяно, слегка недоверчиво улыбается, видя некогда самого близкого Михиного человека, а ныне – главного врага. По мнению самого Михи. Оля не разделяет Мишиной категоричности и даже пару раз пыталась выгородить Князя. Разумеется, даже не надеясь на успех. Горшок злобно кривился, фыркал, едва ли не плевался в любимую жену. И Оля оставила попытки развеять отчаяние и ярость, накопленные в душе мужа. Но с каждым днём ей всё тягостнее видеть угрюмый взгляд и недобрые мысли, скачущие на лице мужа. Уход Князя знатно подорвал их семейную идиллию {ну насколько она с Михой вообще возможна}. Хотя вины Князя в этом, разумеется, нет. Оля понимает больше, чем следует. Горшок не хочет понимать ничего, кроме своей правды. Он так по-юношески, так по-панковски, так по-глупому путает правду и истину. Но Оля его любит, какой бы правды он не придерживался. Ей жаль Князя. Жаль их с Михой дружбу. Жаль Агату. Жаль незаметно проскользнувшую светлую молодость, где каждый день был понятным, открытым и кристально правильным. – Оль, ты как? Князь её ни в чём не винит. Князь знает: она не в силах ничего изменить. Как и он сам, как и Агата, как и кто угодно на планете Земля, да и за её пределами тоже. – Да как обычно, – откровеничать не хочется. – Миха дикий в последнее время. Вроде не пьёт, а взгляд не отсюда. – А я тут... – он вместо слов кивает на помещение, в котором только что слушал ругань Горшка. – Я слышала. Ты это уж... извини его, если сможешь. Он гордый, ты же знаешь. – Гордость и гордыня, где грань между ними? Унижать пусть даже не друга, но коллегу с двадцатилетним стажем – это удел гордых людей? – Андрей говорил устало, в пустоту. Слова, подготовленные для Михи, но ему несказанные. В случае с Михой нужны не слова, а хук в челюсть. Может, ещё пара потерянных зубов заставят Горшка слегка заглохнуть. – Андрей, он... в день твоего ухода, уже официального, он закрылся в ванной и бренчал там на гитаре. в ванной! я уж изволнавалась, бинты приготовила, спирт... ну знаешь, на всякий случай. и всё прислушивалась, вроде играет. потом он мыться полез, а я так у двери и стояла. и, как заевшее радио, каждые пять минут спрашивала «ужинать будешь?», «колбасу резать?», «может, ватрушку испечь?». он вылез из ванной совсем нормальный, я проверила. только лицо какое-то странное, то ли вздутое, то ли опухшее. и зловещее такое, прям как у ваших сказочных чудиков. короче, он сперва много плакал, а потом стал злой, – выпалила Оля. – А что теперь делать, я не знаю. – И я не знаю, Оль, – в голове Князя творится неразбериха. Ольга легко это считывает, её состояние ничем не лучше. Только вот неприятный холодок берёт от княжеской потерянности и будто бы отрешённости. Оля ещё не видела его таким. Видела хмельным смешным заводилой и балагуром. Видела одухотворённым, упрятанным в глубинах других миров творцом. Видела серьёзным и строгим защитником, другом. И оттого, что они одинаковы смятены и уязвимы, Оле становится страшно. У них ведь как обычно, не справляется она сама – подключается Князь. Ну и Агата прицепом, хотя её помощь – медвежья услуга. Правда, сама Агата так не считает. – Как бы то ни было, Миха вроде как брат мне. Но если он сам это братство отвергает, то и хер с ним. Когда я буду нужен, я приду. Вот и весь Князь. Ольга мысленно благодарит его за это.