Не отцы и не дети

Чан под утро возвращался домой, чуть пошатываясь от усталости. Редкие ночные смены были его любимыми, потому что находиться дома последнее время было совершенно невыносимо. Жена постоянно жаловалась на боли во всем теле, несмотря на то, что все ее анализы и жизненные показатели были даже лучше большинства ее ровесников. Стоит, пожалуй, уточнить, что последнее время — это два года. Два года прошло с того дня, как Чан на ней женился. Он не жалел о своем решении и всегда был готов помочь ей и сыну, и старался обеспечить безопасность и заботу, но Лин все равно медленно угасала, теряя вес и блеск в глазах. И даже сегодня утром, когда Чан сообщил, что нашел хорошего специалиста, который согласился принять ее в частном порядке, она отказалась, считая таких (всех) специалистов шарлатанами, которые могут лишь навредить. Чан уже давно понял, что Лин не заинтересована в исцелении, потому что отвергала любые предложения мужа, но он продолжал бороться и заботился о ней за двоих. По дороге к дому он зашел в магазин за свежими булочками и молоком, и возле подъезда понял, что не взял ключи. Он достал телефон и позвонил Лин. Длинные гудки озадачили Чана, он поднял глаза на окна и набрал еще раз. А потом снова и снова. Набирал на домофоне номер квартиры, хоть и помнил прекрасно, что самолично отключил на трубке звук, но все равно ждал ответа, слушая мерзкий гудок и уже теряя самообладание. Чан начал нервничать, вспоминая, куда могла уйти Лин, не предупредив его. В больницу она не собиралась, в магазин отправила его, на работу она тоже не ходит. Он разволновался и позвонил Джисону, зная, что он на уроках и вряд ли ему ответит, но шепот в трубке буквально оглушил его. — Я на уроке. — Ты не знаешь, куда мама могла уйти? Она ничего не говорила утром, что собирается куда-то? — Нет, ничего такого. А что? Ее нет дома? — Она не подходит к телефону, а я не могу попасть домой. Ключи забыл. — Может не слышит? Позвони соседям, они откроют тебе подъезд. Чан услышал рациональное решение проблемы и даже опешил, что сам до этого не додумался. — Точно. Ладно, учись хорошо. До вечера. — До вечера. Чан убрал телефон в карман и ему не пришлось звонить соседям, дверь уже была открыта, соседская девочка с собакой выходила из дома и Чан, поздоровавшись кивком головы, забежал внутрь. Он поднялся на второй этаж и остановился у двери, понимая, что без ключа внутрь все равно не попасть. И просто на всякий случай дернул ручку двери и удивился, что она оказалась открытой. Войдя в прихожую, Чан увидел Лин стоящую лицом к стене, будто ее наказал кто-то. — Лин, ты чего? Только сделав шаг вперед к женщине, которая никак на него не отреагировала, он заметил, что рядом лежал опрокинутый стул, а от ее шеи к турнику над ее головой тянулся пояс от банного халата. — Нет… Лин! Он кинулся к ней, надеясь, что еще есть шанс вытащить ее из петли, но взгляд застыл на ее посиневших кулачках, так необычно сжатых: большой палец был зажат внутри остальными четырьмя, а на кончике носа висела прозрачная капля. Чан в ужасе шагнул назад и споткнулся об пакет, который сам же выронил, и упал. Он попятился назад, толкаясь ногами, пока не уперся спиной в шкаф, подтянул к себе колени и закричал, в отчаянии хватаясь за голову. Слезы душили его, ему никогда прежде не приходилось сталкиваться с подобным и он поверить не мог, что Лин вот так ушла из жизни. Прошло несколько минут прежде чем он сумел взять себя в руки. Поднявшись с пола, он сначала закрыл дверь, чтобы соседи не совали свой нос и не задавали вопросов, отвечать на которые он не был готов. Позвонил в полицию. Затем набрал номер скорой помощи и пытался их поторопить, на что диспетчер ему грубо ответил, что покойнику скорая помощь уже не нужна, поэтому придется немного подождать. Чана это сначала взбесило и он едва не сорвался, но вовремя остановился и просто сбросил звонок. Осталось только позвонить матери Лин, это было сложнее всего. Женщина его недолюбливала, считая, что именно Чан виноват в том, что ее дочь несчастна. Мужчина вздохнул, набрал номер тещи и стал ждать. После третьего гудка ему ответил женский голос. Это была Джина, жена старшего брата Лин. Она была врачом и иногда помогала Лин проходить различные процедуры, чтобы установить причину ее болей. Джина выслушала его, а потом обвинила в том, что он недосмотрел, что нельзя было надолго оставлять ее одну, что он должен был понять, что его жена что-то задумала и еще много других «должен» были заготовлены в длинном списке претензий к Чану. На что мужчина, прервав этот нескончаемый поток пустой болтовни и повысив голос, послал ее нахрен без компаса и отключил телефон. Чан заставил себя успокоиться, чтобы решить, что делать дальше, и первое, что пришло на ум — найти паспорт и другие документы, которые могут понадобиться. Для этого ему пришлось пройти мимо Лин, прижимаясь к стеночке, чтобы не задеть ее. Ему не было страшно, он уже видел покойников, но те были в гробу, а как реагировать на такое, Чан не понимал. Оказавшись в комнате жены, он не удивился, что кругом были чистота и порядок. Кровать заправлена, вещи разложены по своим местам, пыль протерта. На тумбочке лежала книга в черном переплете. Чан посмотрел на название и удивился: это был молитвенник. В голове произошел конфликт мыслей, но он отвлекся от них, когда увидел клочок бумаги, вырванный из блокнота, на котором не очень аккуратным почерком было написано: «Я больше не могу. У меня все болит от головы до пят. Простите меня». Чан посмотрел в коридор. — Как ты могла? Чан нашел документы жены и вышел снова в прихожую. Он не стал ничего трогать, оставив стул валяться рядом с телом, а сам сел на пол возле входной двери, ждать приезда полиции или скорой. А в голове так и завис на повторе вопрос: как ты могла? Он все еще не верил в происходящее. В его голове не укладывалась набожность женщины и самый страшный из грехов, на который она добровольно решилась пойти, наплевав на наказание божье. Но даже если для Чана существование рая и ада — спорный вопрос, то он не понимал, как у нее хватило духу оставить своего ребенка сиротой. По сути она же просто бросила его. У мужчины сжалось сердце, он уже не жалел ее. Ему было больно за пацана, который лишился матери. — Как же ты могла? *** Чан сидел в кресле, устало растирая лицо, сказывалась усталость после ночной смены и тревожное утро. — Ну, ты как, Чан? Старший брат Лин примчался сразу, как только узнал о смерти сестры. Лион появился одновременно с участковым, пришедшим снять показания и опросить свидетелей. Он задавал много вопросов Чану, пока Лион звонил нотариусу и в ритуальную контору. А когда на пороге дома появились Джина с матерью, начался какой-то шабаш. Вой и причитания лились не переставая от обеих родственниц, заполняя тишину всех комнат. Чан все понимал, но слушать это было все равно невыносимо. Когда полицейский сделал записи в протоколе и несколько снимков места происшествия, он дал добро, чтобы тело умершей сняли с петли и перенесли на диван в зал. Чуть позже подъехала бригада скорой помощи и после тщательного осмотра дежурный врач написал заключение, передав его вдовцу. Мать Лин заголосила, требуя вскрытия и выяснения обстоятельств смерти, отказываясь верить, что ее дочь добровольно наложила на себя руки. Чан не спорил, он сидел на кухонной табуретке, курил в форточку и составлял для себя план дальнейших действий. Он молился, чтобы весь этот балаган поскорее закончился, чтобы Джисон ничего этого не видел. Ему еще с ним надо было как-то объясниться. Когда все процедуры были соблюдены, тело Лин увезли в морг, женщины поехали следом, а Лион остался поддержать Чана. — Я собираюсь скрыть от Джисона обстоятельства смерти его матери. Я не хочу, чтобы он знал об этом. Ты сможешь убедить этих женщин молчать? — Я попробую, Чан. Сделаю все возможное. — Спасибо. Я буду очень благодарен. — Я могу еще чем-то помочь? — Лион был старше на несколько лет и примерно той же комплекции, что и Чан, они даже внешне чем-то были похожи, возможно поэтому неплохо ладили. И он единственный из родственников Лин знал все об их браке. — Да. Подбрось меня до школы, надо забрать Джи. Во мне столько успокоительного, что я вряд ли смогу сесть за руль. — Конечно. — Лион обнял Чана, когда тот поднялся со стула, пытаясь его как-то поддержать. — Надо придумать, что мы скажем пацану. Он ведь спросит от чего умерла его мама. Чан закивал головой, а на глазах вновь выступили слезы. — У меня нет ни одной мысли. — Мужчина отодвинулся от друга, заглядывая в его лицо сквозь мокрую пелену. — Мне придется врать, глядя ему в глаза. Голос Чана дрогнул, он действительно не представлял, что сказать мальчишке, чтобы хоть немного смягчить удар. Как вообще говорить ребенку, что его мамы, самого родного человека на свете, больше нет. — Я что-нибудь придумаю по дороге, Чан, идем. *** Чан ждал сына возле ворот школы, морально настраивая себя на самый тяжелый разговор в своей жизни, когда увидел среди толпы ребят серьезное лицо мальчишки. Он помахал ему рукой и, дождавшись, когда он подойдет ближе, обнял. — Ты чего? — Давай пройдемся пешком. Джи с тревогой во взгляде посмотрел на Чана, он был бледный и уставший, но все равно пришел забрать его из школы, чего не делал уже давно, поэтому молча согласился, предчувствуя не очень хорошие новости. Они долго молчали, пока шли по тропинке вдоль забора и оказались на футбольном поле, обошли его по кромке, чтобы не топтать траву и свернули к школьному скверу. Часть дороги была оцеплена сигнальной лентой, поэтому ее тоже пришлось обойти, чтобы, наконец, покинуть территорию школы, где прошел первый день нового учебного года. — Бать, случилось чего? — Джисон не выдержал напряженной тишины. Чан остановился в нескольких шагах от скамейки и, кивнув в ее сторону, предложил присесть. Когда они сели под раскидистой елью, Чан посмотрел парнишке в глаза. — Сегодня утром твоей мамы не стало. — Чан взял его за руки. — Врачи предполагают, что это тромб. Джисон переменился в лице, но не заплакал. — Она дома? — Увезли в морг, с ней бабушка и тетя Джина. — Они позаботятся о ней? — Да. Завтра ее тело привезут домой, чтобы попрощаться. — Хорошо. — Джисон заметил, как Чан пытается сдержать слезы и, глядя на него, сам чуть не разревелся. — Ну, ты чего, бать? — Мне очень жаль, малыш. Чан не справился и слезы снова потекли по его лицу. Джисон, скинув рюкзак, потянулся к нему и обнял. Ему не хотелось плакать. Он безусловно любил свою мать, но всю свою сознательную жизнь Джи видел, как она раскачивается из депрессии в стресс и обратно. Лин не очень-то заботилась о своем сыне, погруженная в собственные проблемы, из-за этого они не были достаточно близки, как это обычно бывает в нормальных семьях. Поэтому Джисон чаще всего был предоставлен самому себе, а когда она вышла замуж, Чан сумел заменить ему и мать. И никого ближе у него никогда не было. Чан усыновил его, несмотря на незначительную разницу в возрасте, чтобы у Джисона не было проблем в будущем. Он стал самым лучшим отцом, которого можно было себе представить. Джисону тоже было жаль, что мамы не стало, но еще больше ему было жаль Чана, который так за него переживал. Мужчина отодвинулся, чтобы посмотреть на парнишку. Тот с грустью спросил: — Это плохо, что у меня нет слез? — Нет. Каждый человек по-разному переносит боль. Возможно, у тебя просто шок, и ты будешь плакать всю ночь в подушку, а может не будешь вовсе. Не зацикливайся на этом. Джисон покивал головой и закусил губу, испытывая неловкость. — Я не хочу сейчас идти домой. — Я тоже. Может, сходим в лапшичную? — Да. А потом домой, ты ведь не спал после смены? — Не спал. Они поднялись со скамейки и направились в сторону дома, где неподалеку располагалась их любимая кафешка. И лишь глубокой ночью, когда Чан, наконец, уснул на коленях Джисона, парень тихо спросил, мысленно обращаясь к матери: — Теперь ты счастлива?