Десерт

Сабо на четвереньках — неловко, да еще и кровать удивительно накрахмаленная и жесткая, давит на колени, делая их красными, раздраженными. Неровную кожу холодит, воздух следует по зажившим и давно не тревожащим ожогам, а мурашки начинают свой бег от спины и заканчивают на голенях. В каютах у революционеров сегодня прохладно. В обычный день спать пришлось бы под одеялами, но сейчас оные мешались бы непозволительно сильно. Он почти ничего не говорит, стоя так, ожидая, под звуки застегивающихся ремешков и шуршания постельного белья. Но жар окутывает его в тот момент, когда на поясницу нежно опускается ладонь с постуками пальцев, они еле слышны — кожа вмиг вспотела и липкая пленка начала делить себя меж пальцами и спиной, звуки были характерными. — Че-е-ерт. — И ни одного нецензурного слова, ты меня поражаешь, — пальчики бегут ниже, к мошонке, начинают оглаживать. Сабо рвано дышит, поджимается. Вечер еще впереди. — Не могу себе позволить выражаться перед леди. Хоть и хочется, прямо... Ох, да как так, — шипит, и Коала тихо смеется, продолжая неторопливые ласки. Наблюдать, как Сабо сдерживается — упоительная картина, которая кормит всех внутренних демонов девушки. — Зато стоять вот так, повернувшись задом, можешь? — Коала, ты... Просто, это ты, — будто бы это все объясняло, — перед тобой не стыдно. — Может сразу приступим к десерту? Ты не проголодался? Сабо вытягивает голову вбок, выползает, как улитка из раковины, из-за своего крепкого тела, смотрит на рыжие пышные волосы возлюбленной с поволокой и плещущимся в глазах желанием. Видно, что терпит. Видно, что хочет попробовать что-то новое. Отведать десерт. А потом еще и отобрать вишенку, чудом не проглотив вместе с косточкой. Как раз, когда Коала капает смазкой из баночки с яркой наклейкой и надписью "без ароматизаторов" ему на зад, Сабо скулит. Затихает, удивленный, что может издавать нечто подобное, и повторяет протяжный скулеж, ведь пальцы вновь скользят по гладкой мышце. Даже проникают, так ново, так необычно, на фалангу. Крутятся, двигаясь по стенкам слизистой, смазывают и массируют. Всего два пальца, неглубоко и резво — зато ощущений, в основном, конечно, потому, что это делает его любимая Коала, огромное множество. Наслаждение сыпется с его губ, превращаясь в звуки, и он ничего не может с этим поделать. Потому что приятно. С кончика члена Сабо обильно капает предэякулят на простынь, влажные пятна ползут по постели. Пальцы скользят благодаря лубриканту все глубже, действительно тянут тугие мышцы. Те еле поддаются — плотно-плотно охватывают узелки суставов хрупкого пястья и конвульсивно сжимаются. Коалу устраивает такой расклад. Сабо принимает два пальца полностью без всяких проблем, значит, и резиновый фаллос, упруго дергающийся меж ног — болезненным ему не покажется. Коала любовно вытирает бегущую каплю лубриканта с примесью секрета, поглаживает промежность мягкими пальцами, чуть царапая кожу отросшими ноготками, чувствуя дрожь ласкаемого тела. Они оба влюблены до нескрываемых глаз-сердечек; пробуют все, что угодно, идут на поводу у каждой приходящей в их головы идеи — лишь бы вместе. Балансируют на грани озабоченности и привычных их обществу отношений. И это не пугает ни Коалу, ни Сабо. Как одно целое: одни мысли, чувства. Одно мнение, что они понимают друг друга как никто иной. Высшая форма проникновения и единения. — Как тебе? Прекратить? — Нет-нет, все чудесно. Уже начинаешь? — говорит с придыханием, прекрасно зная, что воздух из его легких в следующие секунды выбьется моментально, и дышать придется лишь меж приступами жгучего и запретного. — Думаю, ты готов, — вновь смеется, держа за ягодицу, в который раз за вечер пробуя упругость на пальцах. У Сабо для парня слишком мягкая задница, это незаконно. — Говори, если будет неприятно, ты знаешь... На пробу касается закругленным концом. — Конечно. О-о-ох, оно... черт, оно больше, чем я думал, — на спине под причудливыми узорами шрамов видны напрягшиеся вмиг мышцы. Проникновение скользкой головки резкое, совсем немного болезненное, но Сабо терпит. Через пару минут оклемается. Сжимаясь, он чувствует лишь то, что сжиматься, в общем-то, не очень получается. Плотный материал проникает в него все глубже, заполняя, немного приносит дискомфорт и вместе с ним — ничего. Может, Коале и приятно, что она берет его сзади. Где-то на мысленном уровне она получает усладу от того, что владеет им. Но вот сам он почти не чувствует наслаждения, которое получал, например, от ее пальцев. Заминку почувствовали оба. — Больно? — Да нет, в общем-то. Но и не чувствую особо ничего. — Потерпи немного. И толкается еще глубже, вводя фаллос больше, чем на половину. Сабо гнет на пополам. Как озлобленного кота складывает, тот выгибает спину и кричит. Почувствовал. Твердая резина все еще плохо прогрелась, доходит до нужного градуса прямо внутри него, и это не то, чтобы приятно. Сабо почти уверен, что настоящий член ощущался бы не так — был бы всегда горячим, и ждать приятных ощущений — дело не нужное. Ему, если честно, и не хочется проверять, какой по ощущениям настоящий чужой детородный. Лишь мысль, что Коала сзади обнимает своими нежными руками и вбивается в него, приводит в восторг. А ведь это не просто мысль — толчки ощущаются вполне реально, влажность хлюпает и стекает по его сильным бедрам, путается в светлых и тонких волосках на ногах. Слишком глубоко, и тот роняет голову на скрещенные руки после очередного сильного толчка. Будоражит сама мысль, что такая сила была приложена его девушкой. Искусственный член елозит по простате, и это кажется одним из самых приятных моментов сегодняшней близости. Чувство новое, всполыхнувшее под грудиной, греющее все тело больше, доводя до предельной температуры. Это даже приятней, чем пальцы. Он громко стонет, крышу сносит окончательно. Она неожиданно прижимается сильнее, до конца, почти соприкасается тугими темными ремешками молочного зада. Хватается за светлые волосы и тянет на себя, заставляя Сабо подчиниться и подняться за нею вслед. Он отрывается от своих рук, от пропитавшейся потом и слюной подушки, чувствуя, как его хватают за тазовые косточки и трахают грубо. Он чувствует бусины сосков позади, после — прикосновения мягкой груди к его давно забытым шрамам на лопатках. Склоняет голову, представляя их близость со стороны. "Насаживают почти как бабочку на иголку", — со смешком думает он. Чужая рука без мозолей и рубцов — полностью отличающаяся от его, сначала спускается по плоской груди вниз, переходит на пах, двигается медленно, дразнит, но и старается подвести к самому пику. Ощущается, будто он забрался на самую высокую лыжню и собирался махом спуститься с нее, скользя по опасной тропе — немного опасно и завораживающе. Неловкие толчки в чужой кулак оросили сжатые пальцы прозрачным и тягучим, словно липовый мед. Двигаться после этого стало еще удобнее. Она вновь толкает его ладонью на коленно-локтевую. Ощущения мешались. Член, бьющий точно по простате сзади — Коала нацелилась, привыкла, и стимулировала точно ее, слыша напряженные вздохи исходящие из подушки, которую подтянул к себе Сабо и уперся всем лицом в мягкость. С момента на момент он кончит, взорвется искрами в глазах и упадет без сил. Вся ее кожа покрылась не меньшим слоем пота, чем его, в каюте стало жарко и душно от их дыхания. Размашистые движения напрягали мышцы, делая их деревянными и болезненными. Рыжие волосы растрепались и лезли в лицо; приходилось сдувать надоедливые прядки, чтобы продолжать любоваться спиной с темно-розовыми бороздами ожогов. Пара движений до конца, Сабо длинными каплями оставляет следы преступления, выдыхает рвано и задыхаясь — воздух кончился прямо в момент грехопадения. Мучительного и нужного. Елозит широко растопыренными пальцами по белой наволочке, скребет ее ногтями и тянет на затылок, закрываясь и от душноты морской ночи, и от спрашивающей все ли в порядке Коалы. Стон должен был получиться оглушающим, таким, что даже Драгон через несколько кают услышал бы, но тот захлебывается в мягких перьях набивки. Да, у Сабо все в порядке. Лишь мышцы резко расслабились, позволяя искусственному члену выскользнуть. Он рухнул на пропитавшуюся потом кровать. Задница будто бы навечно готова была остаться влажной и растраханной. Он побывал на грани своих идей. И это было чертовски круто. Краем шумящих ушных раковин было слышно кляцанья застежек, некогда держащих дилдо на Коале, ее облегченный стон и за ним — несколько похожих, легких и расслабляющих. Доводит себя до предела. Та падает рядом с Сабо, глубоко дыша. Он — с смешной щекой, надувшейся от прикосновения с подушкой — смотрит на нее, оглядывает выбившиеся локоны и глухо смеется. Коала целует его мягко-мягко в надувшуюся щеку, почти мажет по краю губ, дразня, ведь Сабо очень слаб к нежностям с ней, а сейчас его нагло лишают еще одной капли неги в посторгазменной опустошающей вспышке. — Прости, что не помог закончить. — Да ты издеваешься! И без этого было очень-очень! Как себя чувствуешь, а, лапочка? — Хорошо, только вот, в душ хочется...