I'll stay here

      Противный звук скорой, пронзающий тишину спального района, звенел в ушах, даже когда подъехавшая машина наконец выключила сирену. Я понимал, что бояться нечего, но всё равно было не по себе. В центре города звук скорой помощи смешивается с остальным гулом и воспринимается не так тревожно, скорее просто как данность. Здесь же он чужероден, особенно опасен. Этот звук ассоциировался у меня с одним вечером из детства, когда мужчине из соседнего дома стало плохо. Я вышел, чтобы выбросить мусор, и остановился, не в силах отвернуться. Сосед, огромный и покрасневший, тяжело дышал и сипел что-то невнятное своей жене; врачи отстраненно подталкивали его к машине. Одна санитарка искренне морщилась от запаха вспотевшего тела, вторая мерзко ухмылялась то ли тому, что говорит мужчина, то ли чему-то своему. «Бедолага, как же он расплатится» — сказала мать, вышедшая из дома. Её голос вернул меня к реальности, я дернул плечами и пошел к мусорному баку. Сейчас вопроса о деньгах точно не стояло — я не думаю, что кто-то из моих друзей в целом когда-либо сталкивался с трудностями в оплате здравоохранения.       В этом случае мне показалось, что сирена была лишней, но, наверное, диспетчеры, услышав истеричный голос Фрэнсиса, решили перестраховаться. Врачи зашли в дом и устремились к с виду спокойно сидящему в кресле Генри. Если не всматриваться, можно было подумать, что он просто задумался над чем-то плохим; на самом же деле миг до этого он лежал, разбросав руки по подлокотникам, неудобно закинув голову на спинку — что угодно, лишь бы не напрягаться. Казалось, что он был без сознания — а может это и правда было так, — но с поворотом ключа в входной двери буквально соскаблил себя в приличное положение. Ему быстро вкололи что-то — я не успел проследить, хотя Фрэнсис подробно расспрашивал врачей на выходе — и постепенно напряжение на его лице стало спадать. Мы помогли ему передвинуться на кровать, правда, едва не уронив в проходе, за что потом очень долго извинялись, пока он не прогнал нас неожиданно громким «Да заткнитесь уже» перед тем, как провалиться в сон. — Я останусь с ним, наверное, — сказал Фрэнсис, когда за нами закрылась дверь комнаты. — Уверен? Чарльз с Камиллой ведь ещё у тебя, — в этом не было ничего такого, но почему-то в последнее время Фрэнсис слишком щепетильно стал относиться к своему личному пространству, да и могла возникнуть проблема с тем, чтобы закрыть квартиру, если близнецам вдруг понадобится уехать — ключи были здесь. Он закусил губу. — А ты сможешь? — Смогу, конечно. Я думаю, он будет не против, — я в любом случае собирался это сделать. Мы достаточно долго жили с Генри, чтобы я мог позволить себе оставаться на ночь без опаски навлечь на себя гнев хозяина квартиры.       Фрэнсис кивнул. Усталость проступала в мешках под глазами и легкой заторможенности движений. Этим вечером мы собрались у него, спонтанно и без повода, номинально привязав это к наконец-то сданным Джулиану черновикам итоговых работ. Генри попросил заехать за ним, но, когда мы оказались у него дома, стало понятно, что ехать никуда он не сможет. Он встретил нас на пороге, опирающийся на стену с расфокусированным взглядом. — Господи, что с тобой?! — воскликнул Фрэнсис и, поддерживая под локоть, потащил его в кресло. Тот не сопротивлялся. — Я чуть переоценил свои силы, пожалуй, вы сегодня проведете вечер без меня, — кажется, столь длинная фраза исчерпала его ресурсы и Генри закрыл глаза, тяжело вдохнув и сжав переносицу пальцами.       Фрэнсис испугался его болезненной бледности и сразу принялся судорожно рыться в аптечке, потроша всё содержимое. Я остановил его, и попросил принести холодное полотенце и стакан холодной воды. Генри рассказывал мне о своих редких приступах и мельком упоминал, что в таких случаях делать. Когда я приложил компресс к его вискам, лицо немного расслабилось, но через минуту он сказал, что его тошнит. Фрэнсис, с свойственной его ипохондрической натуре нервозностью, стал вызывать скорую. Генри попытался что-то возразить, но я махнул ему рукой и быстро сказал Фрэнсису название препарата, который должен помочь. Сейчас, когда я остался в квартире один, вернулась зудящая тревога, которая родилась с первым звуком сирены скорой помощи, выезжающей на улицу. Я знал, что Генри станет лучше через пару часов и утром, скорее всего, я найду его на кухне у плиты, с двумя дымящимися кружками свежего кофе; но сейчас всё равно было не по себе. Я вернул в порядок разворошенную Фрэнсисом аптечку и убрал её на место, поставил чайник, помыл пару тарелок, которые лежали в раковине — это помогло немного отвлечься. Заварив себе кружку чая, я пошел в комнату Генри. Он так и лежал на кровати: пластом на колком покрывале, в костюме и не очень удобной позе. Я замешкался, обдумывая, стоит ли его тревожить, но возможность поспать в комфорте победила над минутным передвижением. Я подошел к нему и осторожно потрогал лоб — я знал, что у него нет температуры, но будто бы это было самым безопасным и обоснованным поводом попробовать объявить о своем присутствии и разбудить его. Он бездумно промычал что-то. — Может ляжешь нормально? — я замер, не зная, могу ли я просто так начать снимать с него одежду. — Да… да, давай, — он распахнул глаза, чем напугал меня, но я понял, что это было целенаправленно — чтобы на минуту вернуть себя в чувство и сфокусировать взгляд.       Я помог ему снять пиджак, положил его на спинку стула. Он снова попытался что-то сказать и я ответил, что повешу его позже. Он потянулся рукой к штанам, кое-как смог расстегнуть ремень, но пуговица издевательски выскальзывала из пальцев. Задавливая титаническую неловкость, я расстегнул её сам и помог ему стащить штаны, откинуть покрывало и забраться наконец под одеяло. Я убрал вещи, поставил на прикроватный столик стакан воды — к этому времени Генри, кажется, наконец-то спокойно заснул. Я взял случайный томик поэзии, который лежал на столе (повезло, что это оказался всего лишь Гесиод, а не какой-нибудь редкий арабский (или какие там языки он еще знает) текст), сел на кресло в углу и включил лампу, постаравшись максимально закрыть её собой, чтобы как можно меньше света попадало в комнату. Кажется, я прочитал всего пару страниц перед тем, как провалиться в сон.       Утро залезло в комнату тонкими полосками, просочившимися сквозь недостаточно плотно закрытые шторы. Я проснулся от ноющей боли в шее — что не удивительно, учитывая то скрюченное положение, в котором я отключился. Выключил лампу, отложил книгу, упавшую на ноги, на стол, и посмотрел в сторону Генри. Тот сидел на кровати — взъерошенный, сонный, ещё чуть растерянный, но уже явно более живой, чем вчера ночью. — Доброе утро, — с хрипотцой в голосе проговорил он, заметив меня в углу. — Доброе. Как самочувствие? — Вчера меня били наковальнями по голове великаны, — усмехнулся он. — Сегодня немного мутит и всё. — Это хорошо. Мы помолчали. — Ты меня раздел? — Да, подумал, что проспать всю ночь в парадном будет не очень приятно ни тебе ни костюму, — я попытался отшутиться, но чувствовал, как порозовели уши. — Прости, но ты не особо был готов давать сознательное согласие на вторжение в личное пространство. — Всё так, — снова ухмылка. — Спасибо, Ричард. Можешь поставить чайник?       Это было элегантной просьбой выйти из комнаты, и я не имел ни одной причины, чтобы ему отказывать.