***
— Уэйд. Наемник замер, цепенея от обращения. Он до сих пор не привык к тому, как Паутиныч легко и непринужденно звал его по имени. И, если обычно голос того звучал с улыбкой и по дружески-добро, то сейчас он ощутил непривычную нежность, просочившуюся в всего-то одно слово. Сердце же предательски заныло от щемящей, бестолковой любви и Уэйду хватило сил только мягко промычать, давая понять, что слушает. Паучок, почуяв отклик, пододвинулся ближе, буквально вжался в него бедром, опаляя и без того горячее тело Уэйда щекочущим теплом. Дэдпул нерешительно кинул на него взгляд, подметил, как и сам Питер сидел: немного сутуло, опустив сцепленные в замок руки между болтающихся с парапета ног. Вдохнул глубоко и медленно, протяжно выдохнул, словно готовился сказать что-то важное, трудное. Нервничал. И Уэйд запаниковал, не понимая причин. Он же, ну, не скажет, что пора прекращать? Не скажет же? Или… Может, Питер устал? От вечных подколов, его сталкерских замашек, глупых отсылок и в придачу еще букет из шизофрении и безнадежной влюбленности (о которой тот конечно ни сном ни духом, ибо Дэдпул могила). Уэйд знал, что далеко не сахар, даже, блять, не сахарозаменитель, но Паучок так спокойно держался рядом с ним, что Уилсон поверил, мол они друзья. Настоящие. Но, видимо, любая дружба заканчивается, рано или поздно, пусть Уэйду и хотелось, чтоб никогда. Только вот имеет ли он право как-то осуждать или обвинять Питера? Нет, о нет. Он понимал, уже морально готов (боже блядский нет, к такому он никогда не будет готов) и ждал слов, которые разобьют его хрупкое сердце. Паучок молчал, нервно кусая нижнюю губу, как всегда делал, когда особенно сильно волновался. Глупая привычка, сколько Уэйд его не журил, тот лишь кивал, что да-да, перестану, но никогда не переставал. И это маленькое, крохотное движение, заставило воспаленный мозг звенеть тревогой: «Где же я накосячил?» Дэдпул так старался измениться, перестал убивать, прям вот совсем-совсем, только немного калечил, но умерщвлять? Да больше ни в жизни. Даже к тупым Мстителям вступил, стал типа героем, хоть его и тошнило от всей этой бюрократической беготни с документами, договорами. Пришлось давать интервью, ходить на различные мероприятия, работать над имиджем и популярностью. Хэй, да с его рожей, пусть и в маске, теперь продают хлопья и даже шоколадное, мать его, печенье с крошкой. Похоже, этого оказалось недостаточно. Слишком мало, чтоб перекрыть все промахи и недостатки. И почему-то от этих мыслей внутри всё сжалось, мешая спокойно дышать. Гадкое, липкое чувство никчемности затопило, словно цунами, омывая леденящими волнами страха. Уэйд зажмурился добела, устало вздохнув через нос, сминая ткань костюма на коленях. Он ждал слов, что ранят, слов, которые сломают его. — Уэйд… — Паучок вдруг резко к нему обернулся, всё еще нервный и взвинченный, но определенно решительный. Неловко потерся боком и коснулся ладонью его руки в перчатках, от чего Дэдпул вздрогнул. — Хэй… Уэйд-ди. — голос у Питера странно ласковый, пусть и забавно дал петуха в конце. Уилсон повернулся к нему лицом. Медленно, в попытках отсрочить последние секунды, которые мог бы находиться рядом. Потому что Паучок явно собирался покончить все их дружеские патрули и посиделки, а учитывая, насколько он старался быть осторожным в словах… то хотел сделать все менее болезненно для него, вероятно, из жалости. Что ж, Уэйд был благодарен и за такой маленький жест доброты. — Знаешь, наверное, прозвучит дико! И странно… и, черт, да, ты часто шутишь о том, как тебе нравится моя задница, — Питер говорил пылко, сильнее сжимая ладонь Уэйда, поглаживая большим пальцем изнутри. — Надеюсь она и правда тебе нравится… — с тихим смешком прошептал он. — Блядь, Уэйд, да почему это так трудно?! — Паучок резко прижал ладони к лицу, при этом всё еще держа в одной руку наёмника. Дэдпул же смотрел немигающим взглядом, пусть это и незаметно за маской. Неустанно наблюдал, пока тот касался его, сжимал руку так, словно боялся отпустить. И пусть внутри заполошно билась тревога, это движение сладкой нугой разошлось по кровотоку. Печально усмехнувшись, он продолжал наблюдать за тем, как трепыхался Питер и решил прервать, чтоб самому поставить точку. — Послушай, Паучок. Я, типа… всё понимаю, — пусть Уэйд старался храбрится, но дрожащий голос определенно сбивал всю спесь с его попыток. — Так что, ну… спасибо? За то, что попытался и вообще столько меня терпел. Было круто, прям, реально круто! Даже почувствовал себя нужным… Хех… — он аккуратно освободил ладонь и нервно пожал плечами, мол, да всякое бывает, не ссы. Но Питер и не ссал, потому что уставился на него, забавно морщась даже через маску. — Что? Я правда был счастлив проводить с тобой время! Было охуенно! Лучше, чем охуенно! Невъебенно охуенно, вот! — наемник неловко почесал затылок, не зная, как закончить разговор. — И я понимаю, что хорошего понемногу, так что, спасибо за всё. Вот это всё, знаешь. Наши патрули, дурацкие передряги, гонки в марио карт! Ох, ну и тако, да. Буду скучать, — еле слышный выдох. — Сильно скучать. Уэйд собирался встать, дабы не услышать ранящих сердце слов, но его остановили, сжав предплечье. — Какого хуя, Уилсон?! — Питер вскрикнул так отчаянно и зло, отчего в груди расползлось болезненное чувство вины. Он и так настрадался, так почему же его не отпускают? — Нет, Паутынич. Это ты скажи мне, какого хуя?! — наемник крикнул в ответ, уязвленный чужой злостью. — Я пиздецки стараюсь сделать эту ситуацию менее неловкой! Потому что вижу, как тяжело тебе дается послать меня нахер! Думаешь мне легко?! Хватка на предплечье становится слабее и он быстро вскакивает, думая о том, не сигануть ли сразу с крыши, утонуть в блаженном покое, после того, как расшибется, но надломленный голос Питера вырывает из фантазий. — Ты… ты подумал, что я хочу всё прекратить? Бросить тебя? — Паучок задыхался, хватаясь за ткань костюма в районе груди. — Но… Уэйд, нет. Я не хочу всё заканчивать… наоборот… Уилсон перебил его: «Всмысле не хочешь?» — Да в прямом! Сука! — герой поднялся тоже, срывая в порыве маску и упрямо смотря на него. В глазах Питера плескалось что-то мягкое, от чего в животе пузырьками расходилось странное тепло, заполняя его до остатка. Каждую чертову клеточку тела. Он бестолково рассмеялся на пару секунд и бросил маску под ноги, чтоб обвиться вокруг Уэйда. Сжать в объятиях и выдохнуть прямиком в грудь: — Ну ты и дурак. Я... Люблю тебя, Уэйд… Люблю, слышишь? Дэдпул замер, глухо глотая воздух, будто получил удар под дых. Попытался переварить услышанную информацию, но в голове было тихо. Оглушающе тихо. Вдох. Выдох. Обнимает Питера, прижимая ближе, дабы уткнуться ему в макушку, в эти пушистые волосы. Вдох. Трепетный выдох. Питти сказал, что любит его. И от осознания сердце взорвалось, распускаясь бутонами по крови. Уэйд ощутил, что его трясет, будто в лихорадке и его малыш тоже дрожал. Вжимает еще ближе, словно хочет стать одним целым, никогда не отпускать. И страшится, что минутой раньше думал уйти. Оставить, распрощаться с чем-то настолько нужным. — Хэй, Питти-бой, малыш, скажи… скажи ещё раз. А то я думаю, что у меня галлюцинации. — Дэдпул прошелся ладонью по лопаткам, оглаживая спину, а второй подхватил край своей маски, сминая и кидая куда подальше. Пару мгновений стоит с закрытыми глазами, всё ещё борясь со страхом. Страхом, что он ошибся, ослышался. Но Питер, такой податливый в его объятиях, издал короткий, полный счастья смешок, после чего поднял на него взгляд. Совершенно влюбленный. Чуть зажмурился, вглядываясь. — Люблю тебя, Уэйд. Люблю твою болтовню, все глупости, которые ты делаешь. Люблю блинчики по утрам, как ты шутишь обожаю. Люблю в тебе всё. Слова, такие тихие и полные безграничной привязанности, прошлись исцеляющей волной внутри. Дэдпул выдохнул, выцеловывая признание с губ. О боги! Он часто представлял момент, когда смог бы прикоснуться к ним, узнать, насколько те мягкие. И сейчас понимает, что ни одна фантазия, ни одна мечта не сравнится с этим пьянящим вкусом. Дэдпул истинно верил, что лучше не будет, но Питер издал такой мурлычущий полу-вздох, отчего все естество Уэйда вздрогнуло. Мой. — Питти, малыш, Паутиныч. Мой мальчик, сладкий, такой хороший… — Уэйд готов утонуть в этом поцелуе, сминая податливые губы, шепча как нуждается в заминках на глоток воздуха. Уэйд ощутил каждой частичкой тела, что счастлив.***