Юноша двадцати лет с пышной копной волос на светлого ума головушке сворачивает на Итальянский бульвар, поправляя лямку небольшой сумки на плече, в которой покоятся лишь мобильный на беззвучном режиме и ключи от дома. Сегодня у Чонгука выходной, в университет не надо, однако, несмотря на беззаботность своих лет, он спешит на подработку в небольшую кофейню, принадлежащую любимому папе. В разгар туристического сезона посетителей слишком много, а сотрудника, что должен был выйти сегодня, одолела болезнь, о деталях коей Чону неизвестно, да и не особо интересно, если честно.
Улицы Франции пышут ранней весной, цветущей и всеми глубоко долгожданной после темной зимы. Студент первого курса, одетый в рубашку цвета молока да простые темные джинсы, местами потертые, переходит дорогу, стоит зеленому загореться на светофоре, и уже почти заходит в место, где его ожидает отец, но останавливается рядом с дорогим с виду автомобилем и мужчиной, что бедрами опирается о капот. Сигарета в руках дымится, точеные брови слегка нахмурены. Видимо, думается Чонгуку, день у него начался совсем не с радостных новостей.
Рядом с незнакомцем виднеется и второй, в костюме-тройке, который выглядит куда менее дружелюбно — на недоброжелательного секьюрити похож, — чем тот, что с сигаретой стоит. Однако юнец, который всегда был до одури (но в рамках приличного, конечно же) любопытным и разговорчивым, тем самым не боящимся грубости в свой адрес в случае чего, тихонько подходит к мужчине в коричневого цвета рубашке с классическим, остроконечным воротником, и аккуратно привлекает его внимание к своей персоне. На него смотрят две пары глаз: один взгляд цепкий, почти уничтожающий, и от него Гуку не по себе становится — почти жалеет, что подошел вовсе, но второй, того мужчины, который о машину, до блеска намытую, опирается, вмиг из хмурого становится любопытным и внимательным, таким, словно его действительно не затруднит выслушать незнакомого мальчишку, нарушившего покой их делового диалога, явно не являющегося приятным.
— Мистер, вы такой обворожительный, но такой безрадостный, — начинает Чонгук, переминаясь с ноги на ногу под внимательным взглядом темных очей. — Хотите, я покажу вам место, в котором самая вкусная выпечка?
— Ты хоть знаешь, с кем разговариваешь?!
Мужчина, которого юноша сравнил с секьюрити, одним шагом приближается к нему в явном желании отогнать своевольного малолетку, но второй господин резво руку между ними выставляет, так и не позволив своему телохранителю непозволительно близко подойти к незнакомому мальчишке.
— Не к тебе обращались, — чеканит тоном, не терпящим каких-либо пререканий со стороны служащего. Судя по приказной фразе, брошенной красивым незнакомцем, Чон убеждается в том, что тот отвечает за безопасность богатого мужчины. Чонгук ловит момент, когда взгляд этого самого господина меняется: с любопытством смотрит на него, но хмурится, заметив, что секьюрити хочет что-то ответить. — Покажешь дорогу к тому самому месту, крошечка?
И Чон наблюдает изумленным взглядом, как тот самый господин чуть наклоняется к нему, ровняясь с ним уровнем глаз, смотрит на него с легкой улыбкой на смуглом лице, красивом таком, что у мальчишки сердце куда-то вниз ухает, заставляя молча рот открывать без слышимых звуков. Красивый.
Правда обворожительный, боже! Гук с несколько секунд изучает чужую красоту: подмечает родинки, по которым хочется подушечками пальцев провести; натуральные волосы цвета спелого каштана — он уверен, они до приятного мягкие на ощупь; пушистые ресницы, от изящного взмаха которых мальчишка приходит в себя, моргает несколько раз, понимая, что откровенно пялился на незнакомого господина, показал себя в неприличном свете. Чонгук извиняется тихо, натягиваясь резко в чувствительную струну, а сигаретный дым наполняет легкие до неприятного чувства осадка в груди, заставляя юношу кашлянуть в ладонь.
Чонгук желал лишь поднять настроение незнакомцу, но, кажется, вляпался по самые уши.
Они у него алые сейчас от смущения, такие, что не могут не бросаться в глаза. Юноша почти уверен, что прекрасный незнакомец не мог не заметить его стыда и растерянности, и спешит протараторить, лишь бы сдвинуться с этой ужасной метки под названием «неожиданная симпатия»:
— Конечно, господин! Пройдемте сюда. — Чонгук указывает ладонью на дверь, напротив которой они все это время стояли, — то была кофейня его отца, куда он так спешил. Сигарета, что все это время была зажата в пальцах, тут же отправляется в урну.
— Тэхён. — Алые губы растягиваются в улыбке, лаская уши застенчивого парня столь мягким на звучание именем вместе со звенящим над ними колокольчиком, покачнувшимся от раскрытой двери. — Зови меня просто Тэхён, крошечка.
Гук замечает папу за стойкой, кивает ему в знак приветствия, а на немой жест получает непонимающий взгляд, с явным неодобрением и щепоткой отчаяния изучая мужчину за спиной сына. Видимо, узрел их через широкие окна. Юноша принимает протягиваемый ему отцом черный фартук с логотипом кофейни, надевает его спешно, завязывая кривой бантик сзади, и провожает двух мужчин за свободный столик, цепляя по пути меню, чтобы сразу раскрыть его перед гостями заведения.
— Крошечка, так ты здесь работаешь?
Тэхён подбородок кладет на руку, локоть на стол ставит, щурится, словно лис, а Гук удивляется, что мужчину не смущает даже присутствие своего подчиненного, который и звука более не издавал. У богатых собственные замашки, думается юноше. Он кивает на вопрос, подтверждая очевидную догадку господина, на которого более старается не засматриваться, чтобы не смущать ни себя, ни его.
— Чонгук. — Студент пальцем указывает на свой бейдж с именем. — Так меня зовут.
Тэхён ему представился — невежливо будет отмалчиваться, словно бы не услышал его. На его слова мужчина кивает, говорит, что запомнит обязательно, и Чонгук улыбается ему со всей своей дружелюбностью, отходя за барную стойку, за которой начинает тряпочкой вытирать намытую посуду. Он взглядом наблюдает за двумя особенными гостями, видит как Тэхёнов рот открывается — о чем-то переговаривается со своим секьюрити, вздрагивая от тихого отцовского голоса за спиной:
— Не надоело тебе гостей с улицы тащить к нам? Это уже не впервые, Гу-гу.
— Я лишь предлагаю испробовать отменной выпечки, не волоку же я их сюда насильно, — фыркает недовольно, однако прекрасно понимает опасения отца.
Чонгук уже не впервые приглашает незнакомцев к ним — что правда, то правда, но он правда не может пройти мимо какой-нибудь девчушки, которая замерла посреди оживленной улицы Франции с застывшими на глазах слезами! Бывало дело, он попадался под горячую руку, его обливали словесной нецензурщиной, но зачастую люди добрые попадаются, улыбаются смущенно, благодарят его за ненавязчивый комплимент и не отказываются от теплого перекуса. В глазах же отца это может выглядеть слегка в дурном свете.
— Прошу прощения. — Чонгук привлекает внимание, когда подходит к
особенному столику. Теперь в его руках сжаты листочки и ручка: он готов записывать пожелания гостей. — Вы определились с заказом?
Американо, капучино с шоколадной крошкой и два одинаковых десерта в виде эклеров с заварным кремом — юноша все это торопливо записывает, и взгляд поднимает, лишь когда вновь слышит этот бархатный голос, который уже в сердце занял особое место, как бы стыдно ни было это признавать.
— Крошечка, — снова тянет Тэхён это слащавое прозвище, несмотря на известность ему об имени миловидного официанта, — ты очарователен. — Комплимент возвращает, понимает Чонгук и алеет пуще прежнего, спеша скрыться за стойкой от незнакомца, который издает ему смешок в спину.
Чону остается лишь Бога благодарить за то, что отец обслуживает столики в другой части зала и не слышит этого, иначе беды было бы не избежать. Подумать только, он лишь хотел подбодрить незнакомого мужчину, заставить его улыбнуться в день, который у него начался не столь хорошо, а теперь вынужден исподтишка поглядывать на некого Тэхёна, гадать, почему же ему так понравилось дразнить его столь смущающими прозвищами, и готовить кофе в купе с мыслями влюбленной девицы.
Мешает, изводит, у Чонгука недомогание физическое, но, черт, как же ему это нравится!
Тэхён сидит за столиком, закинув ногу на ногу, уже расслабленно улыбается мужчине напротив и, когда юноша приносит заказ, благодарит его вежливо. На ухоженном лице уже нет и намека на злость, нет более тех хмурых бровей, которые Чону пришлось лицезреть на улице всего двадцать минут назад. Его задача выполнена на «ура» — ему удалось сделать чье-то времяпровождение лучше, а значит, день уже выдался хорошим.
Стоит Чонгуку отвлечься от своих влюбленных дум, перестать наконец разглядывать красоту молодого богача и начать работать, обслуживать других гостей, как в какой-то момент, обернувшись, он видит уже Тэхёнову спину за дверью кофейни. Он ушел, даже не попрощался! Но должен ли был? Нет, точно нет. Они ничем не обязаны друг другу, да с чего бы вообще?
Перестань витать в облаках, Чонгук, он просто был с тобой вежлив.
Студент на поднос складывает посуду, вытирает столик и из-за расстройства от произошедшего совсем не сразу замечает щедрые чаевые и записку на белоснежной салфетке с набором цифр в конце.
«выпечка и правда пришлась мне по вкусу, ты не обманул меня, крошечка Чонгук».
«напиши мне, если будешь искать встречи».
Чон широченную улыбку скрывает от подошедшего отца, вопрошающего о том, почему сын вдруг застрял у одного пустого столика, и записку в карман спешно прячет. Это его небольшой секрет от взрослого, да такой, которые часто бывают у юношей в его возрасте от любопытных родителей.
Это их с Тэхёном секрет будет, потому что Чонгук обязательно напишет ему, ведь позабыть о таком обворожительном мужчине ну просто не выйдет. 
