Бинты и иллюзии

Проследовав в дом, Такао принялся разматывать окровавленные запястья — последнее колдовство отняло немало сил. Тотчас же Мэй сама взялась за край бинта. Уже давно Такао не боялся смутить её неприглядным зрелищем, а она не колебалась, опасаясь, не сочтут ли её помощь дерзостью. Разглядывая ладони, сплошь испещрëнные множеством порезов, которым не суждено было зажить, Мэй ощутила, как в душе поднимается острое сочувствие. И вопрос без ответа: почему? Почему люди вынуждены платить за магию кровью, тогда как подобным ей существам этого не требуется? Не торопясь браться за склянку с мазью, Мэй прижала ладонь Такао к своей щеке. И не заметила даже, как с губ сорвалось: — Я хотела бы, чтобы ты никогда не страдал. Да, да, она сознавала, что не над всеми обстоятельствами она властна, что без тягот нет движения вперёд… но искренности подобных мечтаний это не отменяло. Сам Такао, тоже понимая это, вероятно, проглотил реплику о полезности страданий, и лишь улыбнулся. Мэй пропустила между пальцев прядь его пепельных волос — тонких и лëгких. Словно перо сокола. А ведь когда они познакомились, Мэй и в самых смелых мыслях не могла предположить такой исход. Мудрый колдун, творивший чудеса, о которых она не слышала даже из сказок, строгий, но справедливый учитель, терпеливо тренировавший её магию — таким предстал перед ней Такао. Привычный к ëкаям, он не выказывал и тени опасения и тем паче осуждения. А Мэй, только-только успев порадоваться, что у неё получается создавать пусть слабые, но всë же иллюзии и даже не падать от этого в обморок, с неудовольствием начала замечать, что концентрация даëтся ей сложнее. И виновник тому — её учитель. «Учитель», — упрямо твердила про себя Мэй, не позволяя себе проваливаться в неуместные грëзы. Он всегда держался с ней вежливо и учтиво, и не следовало видеть за этим никакого подтекста. Хитрый дедушка Чонган требовал закрыть дверь, чтобы не морозить дом — а Мэй чудилось, будто это тон Такао студит её своим холодом… И всё же однажды кажущаяся пропасть между ними — суровым дзëнином, опытным магом, и обыкновенной кицунэ — обернулась всего лишь расстоянием вытянутой руки. Которое тоже исчезло. Позже, трогая свои горящие губы, Мэй размышляла: точно ли это был не морок, не иллюзия? Расставание, новая встреча, их вечная спутница — неловкость… Даже после того, как они стали совсем близки, Мэй при любом затруднении в беседе по привычке цеплялась за спасительную тему магии. Будто стараясь до последнего отрицать, что их связь уже давно зиждется не на ней одной. Перед сражением с óни к Мэй пришло твëрдое осознание: она не хочет потерять Такао. И не позволит ему умереть. В той битве он чудом не лишился глаза, но главное — сохранил жизнь. И, как выяснилось, готов был разделить её с Мэй. Однако на плечах каждого из них лежало бремя: Такао никогда не покинул бы клан Наито, а Мэй должна была решить, взойти ли ей на престол на правах законной наследницы Ириса, или сбежать (голос в голове глумливо добавлял эпитет «позорно»)? Мэй догадывалась, что Савада едва ли приведëт империю к процветанию. Не ждала жертвы от Такао: её возлюбленный не был бы собой, если бы отрëкся от роли главы клана — практически семьи. Тщательно взвесив все «за» и «против», она всё же последовала за ним. Не оттого, что женщина должна следовать за мужчиной — а оттого, что правление не было её судьбой. О своём решении Мэй не жалела ни секунды. Однако порой её терзали мысли о том, что со временем Такао станет схож со стариком не одним лишь цветом волос. Что лицо его избороздят глубокие морщины, что поступь его сделается медленнее и неувереннее… Что она переживëт его. И всë-таки Мэй отгоняла от себя эту преждевременную печаль. Огненно-рыжая лисица и серебристый тигр гонялись друг за другом, резвясь подобно игривым щенятам. Наконец настигнув тигра, лисица извернулась и куснула его за холку. Тявкание, которое она издала при этом, отдалённо напоминало смех.