Моя плохая вечеринка..

Это моя вечеринка… На липком, чем-то облитом, полу валялись исписанные, смятые, разорванные листы с обрывками стихов, которые никогда не станут песнями, не станут чем-то большем, чем просто мусор. В перемешку с листами, пол усыпан осколками и чем-то, что отдалённо напоминало какие-то куски одежды и чего-то ещё. Из-за слез плохо видно. Руки сбиты в кровь, пачкают футболку. Даня сидит на полу и закрывает лицо руками, чувствуя запах сигарет, исходящий от пальцев. Всё кажется кошмаром. Снова. Каждый день никак не отличался от других сотни таких же пережитых. Рядом садится Паша и трясущимися пальцами берёт его за руку. Ладони у него холодные, леденящие, как будто, у трупа. Здесь собрались все, кого я любил… Соболев осторожно пытается забинтовать его руку, пачкаясь в крови. Ещё пару дней назад этот, в какой-то мере, ребёнок был, казалось, самым счастливым человеком на земле, но действия веществ всегда рано или поздно заканчиваются, оставляя за собой лишь ужас. Всегда ужас. Сейчас же он выглядит так, как будто уже умер. На бледном лице с огромными синяками остались лишь следы от настоящего Паши Соболева. Поглощённый образом. Единственное, что осталось тем же — взгляд. Взгляд его завораживающих, юных, повидавших кучу всякого дерьма глаз, из которых медленно текли слёзы, падая на кофту. На Данину кофту. Коробов поворачивается к нему и невольно ухмыляется. Ты же ребёнку жизнь ломаешь. Отстань, отпусти его, дальше так продолжаться не может… Может. Здесь собрались все, кого я ненавидел. — Паш, зря ты пришёл. Зря ты начал общаться со мной — шепчет, пытаясь сжать забинованную руку. Боль. Он ненавидит боль. Соболев прикладывает палец к его сухим искусанным губам и нежно целует. Осторожно, робко и трепетно. Даня кладёт руки ему на плечи и прижимает к себе маленькое, хрупкое — почти фарфоровое — тело. Однажды, Паша признался, что чуть ли не с первого его баттла потёк, как сука или тот виски, стал инфу рыть, треки слушать и пытался проскочить на баттлы, чтобы увидеть его. Это льстило. Было круто, что нашлись такие отбитые долбоёбы, которые готовы были слушать все эти сопли, но было странно… Син просто дал ему то, чего тот так желал, не думая, что всё так повернётся. Повернулось. С появлением Паши не много вещей в его жизни поменялось. Наркотики, алкоголь, текста и депрессия никуда не делись, но теперь, рядом был человек, с которым можно было это разделить. Они убивали друг друга. Тебе 23, ему 17, и вы оба гниёте заживо, становясь друг для друга новой горстью земли на деревянной крышке гроба. Ну или же новым гвоздём в ту же саму крышку. Не особо принципиально. В квартире холодно из-за открытого окна, кажется запах крови и давящая тишина, перебиваемая только Пашиными всхлипами. Коробов приобнимает его за плечи и смотрит в одну точку, понимая, что жизнь катится в бездну. Соболев это тоже понимает, но ему, кажется, в кайф падать на дно, обнимая кого-то и прижимаясь, как ребёнок к матери. — Не уходи — тихо шепчет Грех младшему на ухо. — Не уйду. Лица не видно, но слышно, что СП тихо плачет. — Успокойся, я рядом. Он поглаживает Пашу по голове и целует куда-то в висок, пытаясь успокоить. Он не один будет умирать здесь. И это замечательно. Ведь это моя вечеринка…