письма.

У Кости лет в пять был котёнок, на этого чем-то похожий. Белобрысый точь в точь. Мелкий, шустрый, царапался постоянно. Костя любил по детству — грешен, каюсь — хватать его за шкирку и смотреть, как он лапами в воздухе туда-сюда болтал и шипел. Костя уверен, что этот бы также делал. Да вот беда: мальчик какой-то ёбанный акселерат, два метра уже ростом. Гром вздыхает тяжело и переводит взгляд на семнадцатилетнего пацана: — Ну и что мне делать с тобой? Третий раз за полгода, Вадим. — В душе ниебу, гражданин начальник, - скалится, на спинку стула откидывается. Наглый весь такой, от этого Гром вздыхает ещё сильнее. Ну родители же у него нормальные, чего ж сын такой... такой! — Не выёбывайся, - грозит синей шариковой ручкой как будто бы строго и устало потирает виски, - Мамка с папкой опять уехали? — Не знаю, - ага, вот оно! Вадим поджался весь — Костя успел заметить. Но всё ещё морду наглую держит. Только она вот-вот треснет от почти подступающего страха. — Не коси под дурачка, Вадик, тебе это не идёт, - от «Вадика» он едва не шипит. Ну точно, прям как его Барсик, - Я же знаю, что ты всегда попадаешься, когда они из города уезжают. Хреновый способ внимание привлечь к себе, знаешь. — А может мне не их внимание нужно, гражданин начальник? - снова скалится так широко-широко, кажется, что и без того хреновая лампочка треснет сейчас от перенапряжения. Гром снова вздыхает и до цветных точек жмурит глаза. — Вадик. — Костик, - подмигивает и тянется к нему через стол. Грому ничего не остаётся, как ладонью легко толкнуть морду от себя подальше. Барсик, кстати, также делал, когда в настроении хорошем был. Что тот, что другой, фыркали почти обиженно от такого метода защиты. Но не сдадутся оба ни за что, Костя знает. — Давай так. Я звоню твоему деду, он у тебя мужик вроде нормальный. Заберёт тебя, и мы с тобой больше не увидимся никогда. — Это с чего бы? Я приду скоро снова, начальник, - и едва тот успевает предпринять попытку опять к нему потянуться, Костя перебивает. — Тебе ж восемнадцать через две недели, а там в армию пора. — Нахуя? — Тебе она не повредит, - тот хмурится, пытаясь представить, тушуется весь, а Гром продолжает, - Дурь выйдет вся. Тебе понравится, армия не так страшна, как её малюют. — Да я в науку вообще хотел... История, все дела. Бонапарт там. Костя еле сдерживается, чтобы глаза по пять копеек не округлить. Науку?! — Ну... Потом и Бонапарт будет. Успеешь всё. Ты ж не дурак. — А говорил, что дура-а-ак, - хмыкает до того самодовольно, что в двойном дне фразы ощущается ещё двойное дно. Костя снова вздыхает. — Ты очень умный парень, Вадим. Но будешь таскаться сюда, как на работу, останешься дураком. — Ждать из армии будешь? Ответ на этот вопрос Гром сопровождает громким отчаянным стоном. *** Письма приходят одни за другим, и Косте почти что страшно: ему там что, совсем нечего делать? Мысль быстро отходит на второй план: да нет же, это тётя Нина совсем обленилась. Приходит раз в две недели, вот и писем скопилось так много. Только даты говорят об обратном. Он писал каждые сука выходные. В сентябре чаще. Наверное, в госпиталь попал — эта мысль отзывается неприятным холодком под рёбрами — вот и время нашлось. Костя старается не открывать конверты. С первыми пятью сработало. Дальше — нихуя. Вскрывал, заглядывал внутрь с явной опаской, будто ждал сибирскую язву, и выбрасывал. Игорёк начал любопытство проявлять. Настоящие письма у них перестали водиться, когда перестали выпускать «Шахматы в СССР». — Па, тебе там чё, Наталья Орейро пишет? Макулатуры-то вон сколько. — А... Да не. Почтальонша опять адреса перепутала. — Н-ну-ну, — хмыкает сын, а Костя еле сдерживается, чтобы смачно не выругаться. Точно подозревает что-то. Игорь умный у него, далеко пойдёт со своими причинно-следственными связями. Всё видел. Это аккуратно-точёное «от: Вадима Д.». И как у пацана может быть такой красивый почерк! Гром почти завидовать начал, рассматривая череду неоткрытых до конца конвертов. К апрелю писем становится реже — Костя начинает волноваться.  В июне перестают приходить совсем. Ему хочется пробить все части в Ленобласти, написать парочке знакомых в Нижний, сделать уже хоть что-то, но в мае у мужика сорока пяти лет, недавнего «выпускника» из Кащенко капитально снесло крышу, и пришлось плотно заняться тем, чтобы информация о десяти трупах за одну только неделю не утекла в газеты. И как, блять, они лечили его. Позор отечественной медицине. До августа Константин Гром забывает о Вадиме Д., но только вот Вадим Д. не забывает о гражданине начальнике. *** — Товарищ майор, по вашу душу тут прибыл человечек! - и вот в середине августа, когда ни работать, ни дышать сил не остаётся, в кабинет к почти собравшемуся уходить домой Грому (в раннюю рань, в одиннадцать вечера!) влетает младший сержант Зайцев. — В смысле «по мою»? — Не знаю, буйный дембель какой-то. Вас все требует. — Прям меня? - с сомнительным, но всё же с интересом, Костя решает приостановить сборы домой. — Ну... Начальника, - Зайцев макушку задумчиво чешет, - А вы тут из начальников один остались. — Справедливое замечание, - хмыкает, - Так что там наш дембель? — Так вот! Он бутылки бил, в фонтан, прошу прощения, ссал. Говорит, у него сегодня тройной праздник. Костя вздыхает тяжело. Праздник. У него, может, тоже праздник мог бы быть... Футбол, например, посмотреть. Но вместо этого идёт в комнату дознания. И едва не разворачивается на пятках в обратную сторону. Этот всё замечает, зараза. — Ну куда же вы, гражданин начальник! Только пришли, а уже уходите. Садитесь, чего как не родной? - наглости остаётся только позавидовать. Ничуть не изменился. Гром подчиняется, закусывает щёку изнутри. Нельзя так, он ведь должен задавать правила, а выходит как всегда. Прям какой-то Акела. Не промахнуться бы только. — Смотрю, дождался меня, - скалится Вадим широко-широко, откидывается на спинку стула расслабленно и ноги и без того длиннющие вытягивает так, что почти касается его собственных. Прям нарочно...! . — И какой из трёх твоих праздников позволил тебе справлять нужду в общественном месте? - игнорирует комментарий Константин и впервые осознанным взором разглядывает пацана напротив. Хотя какой там пацан. Вполне себе молодой окрепший мужчина. Черты лица огрубели, что нисколько его не портило. Над бровью шрам появился. (Непрошенной в голове пролетает мысль об остальных шрамах на теле. Думать её никак нельзя.) Плечи стали вдвое шире, чем помнил Гром. И в целом Вадим стал... больше. Он готов был поклясться, что недавно высохшая от воды, но при этом практически чистая армейская форма была ему впритык. Но в целом изменения ему очень шли. Дальше — наверняка больше. — Я так понимаю, дембельнулся сегодня? — Двойка вам по логике, гражданин начальник, - хмыкает и с наигранным презрением закатывает глаза, - Неделю назад уже как. — Оно и видно... - копирует его вид Гром и морщится будто бы от терпкого запаха пота. В серой комнатушке ничем, кроме сырости, на самом деле никогда не пахло. — У меня день рождения сегодня, вообще-то, - говорит после недолгой паузы. Молчаливый упрёк о непрочитанных письмах зависает где-то в воздухе. Наверняка Вадим писал про это. И не раз. Грому почти что стыдно. — Поздравляю. А я-то тут причём? - хмурится Костя и снова закусывает щёку. Знает же, какой ответ прозвучит. — Тебя хотел увидеть. Блять, ну вот опять началось. Он всегда поражался этому смелому лавированию между тыканьем и выканьем. — Вадим... — Не вадимкай, - Гром удивлённо вскидывает брови. А малый-то, что называется, повзрослел. Научился прямолинейности и строгости, будто бы сумел обуздать прущую из всех щелей наглость. Наверняка командиром каким-нибудь успел побывать. Это хорошо, это полезно, - Я столько всего передумал, пока в армейке был. Вообще неплохие мысли меня посещали, зря ты не читал... Костя вздыхает, готовый выдать череду оправданий и взрослых комментариев. Всё-таки это же у него тут жизненный опыт, мудрость на его стороне должна быть! — Но ты прав, наверное. Первая любовь нормальной должна быть... В смысле, чтобы один за другим в отдел не бегал просто. А не цветы и вот это вот всё, что ты себе подумал, - цокает громко и пальцем грозит, будто бы Гром возразить что пытался. Наоборот. Он в стул свой вжимается так, будто бы исчезнуть планировал вот прямо сейчас. Сражённый своей жизненной глупостью и осознанием того факта, что ему только что про любовь сказали, - Так что радуйся, больше меня не увидишь тут. Считай, третий праздник для тебя организовал, - и довольный до жути, аж светится весь. — Ну, - кашлянув, отзывается глухо. Вся строгость начальника испаряется за считанные секунды, а вот ощущение ничтожности - тут как тут, - Спасибо, удружил. — Ты был прав, кстати. В армейке не страшно. А даже интересно, - на последнем слове Вадим скалится как-то странно, и Грому это кажется как будто бы подозрительным, - Спасибо за это хотел сказать. — А я тут причём, ты бы всё равно рано или поздно пошёл туда... — Да-да, само собой, - он рукой машет чуть небрежно в ответ, поднимается под противный скрип стула о пол, - Ладно, бывайте, гражданин начальник, - Вадим по-хозяйски хлопает его по плечу и в какой-то момент сжимает чуть крепче, - Свидимся может ещё как-нибудь. Но с тех пор про Вадима Д. Константин Гром не слышал ни-че-го. *** В тот вечер Костя напивается до жутчайшего на утро похмелья и стыдливого облегчения от того, что Игорёк у своего Игната. Ни к чему ему видеть отца в таком состоянии. Даже когда она... Гром стонет громко и запоздало ощущает боль в челюстях от тесно сжатых зубов. Не сметь сравнивать! И это так неправильно — сравнивать их, что имеет смысл поставить самому себе фингал под глазом. Заслуженно, справедливо. Но непрошенные ассоциации так и лезут в похмельный ум. Тогда ведь точь в точь такая же тянущая пустота была. И ощущение выбитой из-под ног почвы. Будто бы не успел чего-то такого важного, которое бы могло изменить ну просто... всё. Тогда-то изменилось, правда... Не к лучшему, увы. Но они с Игорьком смогли справиться, стать сильнее, а теперь... А что в этот-то раз? Да ещё и с этим?! Он ведь сказал, что любит! Это ведь так много меняет! Значит, и то тупое желание обыскать все близлежащие части в поисках этого что-то да значило?.. Гром сам погряз в этом болоте, нечего примазываться к Игорю. Мальчик взрослеет и сам строит свою жизнь. Это только его дело, и разбираться придётся самому. И потому он стал писать письма. Ну как «писать». И как «письма». Так, пару строк черкал на обратной стороне чистового варианта отчёта за месяц. В итоге выкидывал всё: и сумбурные порывы души, и вымученные часами строки для начальства. Злился, курил, но продолжал повторял тот же ритуал месяца так два. На исходе третьего даже вспомнил адрес деда этого. Корил себя за то, что не сообразил раньше, может быть, этот бы ещё увидел, прочитал бы... Потом дал себе мысленный подзатыльник: как будто бы смог решиться. Игорь в свои тринадцать и то смелее: уже двух девчонок успел на свидание в кино пригласить. Даже завидно. И в начале четвёртого месяца Гром поехал туда. Благо не так далеко, два часа на электричке от города. Обыкновенный частный дом, небольшой огородик, чуть покосившаяся баня. Всё бы ничего, но хозяйство давно поросло травой. Желание спросить зудело до невозможности. Но Костя снова решил пойти в отрицание: наверное, дед давно умер, а супруга его (Гром ещё с тех времён помнил) скончалась, когда Вадиму было лет пятнадцать. (Тогда-то всё и началось. Подростковый, мать его, бунт.) Вряд ли бы такой уютный домик забросили просто так. Но письма всё равно сунул в когда-то выкрашенный синей краской почтовый ящик. Тоже облупившейся со временем. А потом как-то всё подуспокоилось. Наверное, у него также было, когда Костя не отвечал. Спокойствие и тишина. Как будто бы на море после шторма. Только почему-то Грому иногда казалось, что за ним следят. Не как обычно — он ведь мент, за ним постоянно кто-то, да наблюдает: бабка у подъезда или главный по основным точкам на Апрашке. Теперь как-то... по-другому. *** Большая вода унесла за собой всё, и наступил полный штиль. Гром был рад. И некогда было тревожить себе мыслями о той поре. Игорь рос и набивал шишек всё чаще, и Косте пришлось вспомнить о том, что мудрее, старше и опытнее всё-таки он, а не его взрослеющий сын. Так и жили. Работали, ругались, но шли к своей тихой гавани. Костя стал негласной правой рукой нового большого (не буквально!) начальника участка Прокопенко, Игорь — делал первые уверенные шаги на службе. И всё было хорошо. Пока не наступил очередной день ВДВ. Костя не сразу почуял неладное, хотя стоило бы. Прямо как тогда: августовская жара, духота в отделе, первый — за последний месяц! — рабочий день без горы важных дел и простое желание вместе с сыном посмотреть футбол. — Па, бегом сюда! - доносится до размякшего от жары мозга вдруг голос Игоря. Первое, что захотелось — нарычать, ведь сколько раз говорил, что никакой я не «па», мы на работе... Второе — осознать, что в отделе практически никого не было, а третье — понять, что не просто так Игорь позвал его не по званию. Обеспокоенный, Гром залетает в допросную и почти разворачивается на пятках. Прямо как тогда. Быть того не может. Огромный, широкоплечий и в этой дурацкой дембельской — опять мокрой! — форме, которая от любого неосторожного движения готова прорваться на этой раскаченной груди. Когда-то светлые волосы красиво выгорели на далёком ярком солнце. Шикарная картинка. Заметил ли Игорь неосторожную реакцию? — Ну что вы, гражданин начальник, - скалится этот широко-широко и жестом зазывает внутрь, приглашая сесть напротив, - Как не родной, а? — Он вообще бешенный, - шепчет Игорь на ухо, чуть выводя его к выходу, - С остальными своими не пил, они вообще его боялись походу. Он специально как будто бы нарывался. Орал что-то там про свидания, про праздники, годовщину какую-то. Пусть посидит может тут, а мы пойдём?.. — Не, ты иди, Игорёнь, - коротко улыбается в ответ Костя, похлопав сына по плечу, - Я тут сам разберусь, а ты и так молодец, такой шкаф допёр сюда. — Спасибо за комплимент, гражданин начальник! - кричит ему вдруг этот, а Игорь порывисто отзывается: — Да ты хоть знаешь, с кем... — Он знает, Игорёнь, иди, - вздыхает тяжело и, дождавшись, когда шаги сына затихнут вдали, садится напротив. — Хорошенький у тебя сын вырос. — Спа... — Но ты всё равно лучше, - перебивает Вадим стандартный акт вежливости и тянется через стол с широченно-довольной улыбкой, наклоняется близко-близко, - Скучал? — Нет... - в ответ этот вскидывает бровь, - Да. Где ты был? — Следовал твоим советам, гражданин начальник, - не сдержавшись, Гром пинает его ногой под столом, - Служил! То здесь, то там. Деньжат заработал. — И где ты сейчас? - хмурится Костя, сам не уверенный, что подразумевает под этим вопросом. Где служишь? Где живёшь? — Я в отпуске, Костик. Праздник всё-таки, как никак. — Годовщина? - вспоминает сказанное Игорем, не реагирует на это знакомое, уже не раздражающее Костик. — Ага. Нашей первой встречи. Забыл? - а глаза хитро-хитро горят, так что Гром догадывается. — Ты читал письма! — Не то, что ты! - дразнится Вадим и откидывается на спинку стула. — Когда? - теперь уже Костина очередь тянуться к нему в ответ, - Неужели ты сразу их забрал? Сука, я так и знал, что за мной кто-то следил! — Не злись, Костик. Может, я был обижен после нашего разговора. — Может, заглажу вину свиданием? И вдруг воцаряется тишина, которая прерывается собственным возбуждённым дыханием. Гром почти успевает пожалеть о поспешности сказанного. — Чур плачу я. А то знаю я ваши зарплаты, - прищурившись, урчит в ответ Вадим. — На пиво хватит, не переживай.