Любовь (не)победимая

      — Госпожа, я слышал, что они хотят пойти против Вас! Они считают, что это Вы были виноваты во вспышке смерти глаз бога. Почему Вы не хотите им рассказать, кто виноват? — пылкий юноша вбежал в зал, где на троне сидела женщина удивительно холодной красоты. Она была необычайно грустна и хрупка на вид, а ее большой кокошник будто был соткан из заледеневших слез. В последнее время в Тейвате было неспокойно. Глаза бога попеременно погасали, а их обладатели, подчиняемые Селестией через эти милые артефакты, которые даже в названии имели элемент божьей слежки, готовили, пусть и не по своей воле, нечто ужасное. Царица грустно улыбнулась, смотря на своего юного предвестника таким взглядом, будто перед ней было неразумное дитя. Конечно, он не понимает. Он уверен, что справится со всем, не ведает поражений и безумно влюблен. В нее, в Родину, в свои силы.       — Глупый мой, ты разве не понял? Они контролируют каждого, кто имеет силу. Только вы, мои близкие, можете сопротивляться влиянию божьего слова. Разве можно доказать что-то тому, у кого нет и своей воли? — побитым щенком юноша садится у самых ног женщины, смотря на нее снизу вверх. Его взгляд — драгоценные камни — кричит о том, что ему абсолютно все равно, делает кто-то свои решения или действует по желанию кукловода, он просто не хочет терять свой огонь, который согревает, не дает пасть в пучину абсолютной слепой ярости. Богиня Любви — кто же может лучше потушить огненное сердце? Выдать смертельно опасные артефакты, которые, как оказалось, могут и спасти — например, оторвать божьи очи от судьбы, отклеить влияние тех, у кого человечности не было даже на момент рождения из бесконечности Вселенной. Только она, мать холода и тепла, та, что слишком добра, чтобы не сеять зло, могла стать главным врагом всего порядка Небес.       — Но Госпожа, что, если они придут сюда? Что, если им кто-то поможет? Что тогда делать? Я… я обещаю Вас спасти в любом случае! Даже если мне придется самому умереть, я не дам Вас в обиду! Я люблю Вас! –по его бледному лицу катятся крупные слезы, а рыжая голова прислонилась к тонкой открытой щиколотке, ища поддержки. Но, увы, она не могла ее дать. Длинная узкая ладонь с тонкими пальцами, украшенными перстнями, коснулась его головы. Она бесконечно любила его в ответ — даже, наверное, немного больше других ее верных товарищей. Вот что-то было в этих ярких волосах, которые не стали тусклее даже спустя то горе, которое пришлось пережить юноше. В ответ он только становится ближе, абсолютно беспомощный в своей откровенности, мягкий и послушный, такой, каким не бывает ни с кем другим.       — Я знаю, что верность твоя безгранична, Аякс, я вижу это. Но даже ты не в силах справиться с горечью предательства, которую я чувствую в воздухе всей своей душой, — они услышали, как кто-то выбегает из зала. Кажется, послевкусие поражения доносилось именно с той стороны. Но теперь лишь ветер вторил скорым шагам, подобно призраку, который пытался открыть глаза на то, что они были не одни. Увы, было поздно.       — Сегодня. Я умру сегодня, — парень вскочил на колени, с решимостью смотря в холодные глаза, в которых застыли старые не пролитые слезы, и хватая ее руки, которые тихо отстранились и легли на колени, в свои. Сжимает до боли, может даже и до синяков, но это мало кого волнует. Последние часы, минуты, мгновения? Что есть важно перед смертью?       — Я буду драться! Я буду делать все, чтобы Вы остались живы! Этот мир нуждается в таких безгранично добрых людях. А я! Я бесконечно нуждаюсь в Вас! Я не смогу жить… Без Вас! — его трясет, а, собеседница лишь опускает голову, с теплотой убирая руки из его и проводя рукой по лицу, снимая маску, что она сама когда-то дала ему. Сейчас она была совершенно лишней, она хотела видеть его лицо целиком. Наслаждаясь острыми чертами лица, Царица могла только радоваться, почему-то с соленым привкусом на губах. Это ее слезы? Она почему-то была уверена, что с ее смертью все не закончится, а только начнется, что-то екнуло в сердце, говоря — мир будет жить, будет любить, но без тебя, о лишь одна из Семерых! Остальные, даже те, кто не смог уберечь себя от лика Неба, будут счастливы, но точно не ты, любовью проклятая, нежностью и скорбью объятая!       — Пообещай мне одно. Что когда я умру, ты будешь готов впустить в свое израненное сердце ту, что будет достойна всей твоей преданности, — ее взгляд наполнен решительностью и смирением. Она знала, что так будет. Она верила, что он сделает все, что бы она не сказала. Вот такой простой ребенок, которого лишь попроси — и он умрет, но закончит до конца. И что-то подсказывало, что в конце он будет счастлив. Даже так, через приказ, он обретет что-то новое взамен тому, что потеряет навсегда.       — Но… — Царица смотрит на него серьезно, и под таким взглядом уверенность предвестника плавится. Он не может согласиться, он не может ослушаться. Внутри него бушует настоящий пожар. Как же быть?       — Это приказ. Я отпускаю тебя, Аякс. Ты можешь быть счастлив и без меня, — она сходит с трона, опускаясь перед бывшим слугой на колени, от этого становясь сразу какой-то маленькой и хрупкой, почти беспомощной. Кажется, именно такой она и была. Совсем юная дама, которой пришлось вознести себя на престол, сотканный изо льда, заморозить сердце и раздать душу по кусочкам своим верным Предвестникам, которые эти самые осколки бережно хранили, посвящали им победы и забирали с собой на тот свет после поражений. Она медленно, будто ее холод поразил ее тело, гладит ладонями его лицо, прикрывая его такие грустные глаза и стирая подушечками больших пальцев слезинки. Неслышно приближается, потрясающе-нежно касается его губ своими. Она не забирает и не отдает, она не напориста и не страстна. Поцелуй больше похож на утешение, ее губы на ощупь мягкие и ледяные, как рыхлый снег. Потом богиня, что по ошибке звалась одной из самых жестоких, отстраняется, и ее губы, порозовевшие как от близости с огнем, изгибаются в легкой улыбке. Уже с коридора слышатся звуки напряженной борьбы. У ее верных слуг не хватило даже времени, чтобы предупредить об опасности.       — Я обещаю.       Это был первый и последний раз, когда Аякс, он же Чайльд и Тарталья, видел, как сама Архонт Снежной плакала. Нет, она даже не плакала, она ревела, абсолютно уродливо склонив лицо на ладони в приступе слабости. Ее яркие эмоции ранили в самое сердце, эмоции той, что всегда была легка и спокойна, как блестящий новогодний снегопад, что неостановимой стеной падал за окном, и он твердо понимал: он не сможет жить без этой женщины, не то что любить. Ему казалось, что он не сможет даже дышать, если она вдруг исчезнет, умрет. И он должен ослушаться приказа. Он должен защищать ее! Иначе он не сможет уважать себя. Ложь своей богине, своей любви, яркой болью терзало каждую клеточку тела, но этот приказ был просто невозможным!       Об этом же он думал, когда будто в замедленной съемке наблюдал, как потолок рушится на его идеал. Стекло, подобно хрустальным осколкам льда, посыпалось сверху смертоносными острыми иглами. Он побежал к ней, прижимая ее к полу, чтобы принять удар на себя. В последний момент используя глаз порчи, он жалел, что не смог спрятать ее от опасности. Резкая боль пронзила все тело, а дальше следовала бесконечная пустота, как лабиринт. А потом… а кто знает, что было потом? Увы, не все сказки заканчиваются хорошо. А эта может и не закончиться вовсе, но если хорошо подождать — может станет возможным подсмотреть за ширму самого переплетения Вселенной, которое напоминает узел из бесконечного количества разной плотности и ширины веревок.