***
Каждый человек по-своему уникален. В каждом из нас есть что-то, что не позволяет слиться с другими в единую аморфную массу, в которой уже нельзя ничего различить. Я считал так в свои светлые годы, и хоть жизнь ясно указала мне моё место, я всё ещё частично придерживаюсь данного немного наивного и детского мнения. Просто заместо того, чтобы проявить эту уникальность, развить её во что-то большее, я решил поступить проще: окрестить себя представителем «серой массы» и плыть по течению, не делая ничего, что могло бы разорвать порочный круг от сна до сна. Как и многие другие люди. Конечно, в моём случае, я поступаю так не от сладкой жизни, но я не думаю, что это достаточное оправдание для бездействия. Даже калеки без рук и ног находят своё место в жизни, а я, относительно здоровый физически человек, сижу в своём болоте и увязаю всё глубже, постепенно становясь «никем» во всех смыслах этого слова. Конечно, всё начиналось не так. Я был умным ребёнком, которого любили родители, у которого было много друзей и хорошие перспективы в будущем. Но был нюанс… Голоса. Они появились из ниоткуда. Я, конечно, как и любой нормальный человек, иногда вёл внутреннюю беседу с собой. Но когда мне ответили… Я по-настоящему испугался. А кто не испугается?***
Шизотипическое расстройство. Именно такой диагноз мне поставили врачи при обследовании. Это расстройство, можно сказать, слабо выраженная форма шизофрении. У меня бывают галлюцинации, навязчивые идеи и ещё пару симптомов из весёленького списочка, но, как мне сообщили, они не настолько сильны, как у полноценных больных. От этого не особо легче, если быть до конца честным. А чтобы мне было проще себя жалеть и чтобы мне самому казалось, что моя доля тяжелее, чем есть на самом деле, предпочитаю называть себя просто шизофреником, минуя всякие сложные диагнозы. Конечно, без худа не бывает добра: в моем окружении остались лишь те люди, которые приняли меня таким, какой я есть, и в моей жизни появились они. Лайт, Хим и Син — по их же словам, отныне мои вечные компаньоны. Десять с копейками лет назад они появились в моей жизни, разделив её на «до» и «после». Каждый день этих десяти лет, без исключений, мы были вместе, ютясь в моей тесной голове, ссорились и мирились, они незримо стояли за моей спиной значительную часть моей жизни. Думаю, эти ребята знают меня лучше, чем я сам, а это дорогого стоит. И вряд-ли я бы захотел от них избавиться, даже если бы у меня и был шанс, хотя его, конечно, нет. Пусть они и странны даже для моего диагноза, но, кроме них, у меня нет никого, и только эти трое помогают мне продолжать существовать. — М-да-а, — прозвучало в моей голове, — вот это у тебя мысли на ночь глядя. Лучше бы с девочкой какой познакомился, а то сидишь тут и натираешь св… — я отгородился от своих мыслей, чтобы не слушать очередную тираду про то, что я до сих пор рощу розу, вместо того чтобы дать её кому-то срезать, и это в мой-то двадцать первый год жизни, или что-то подобное. Что ж, вспомни солнце, вот и лучик. И первый лучик представился как Хим. Да-да, они сами выбрали себе имена да и вообще всегда утверждали, что существовали давно до появления в моей голове. То они были людьми, такими же, как и я, умершими и каким-то неведанным образом попавшими ко мне в голову, то оказывалось вдруг, что они по своей воле поместили свои сознания ко мне, потому что в прошлой жизни мы были как-то связаны… В общем, они то и дело путались в версиях, не в силах составить внятную картину своего попадания ко мне. И это порой было забавно, так что не жалуюсь. — Нет уж, лучше бы ты от нас избавиться попытался, устал я в твоей мусорной головушке сидеть, — сразу за голосом Хима прозвучал ещё один, более грубый. Что ж, его зовут Син. Обычно он больше всех недоволен моим бездействием и показывает это подобными недовольствами и громкими фразами, хотя он на деле он намного мягче, чем хочет казаться. — И кто ж превратил мою голову в свалку? — ехидно спрашиваю, откинувшись на удобную спинку кресла. — Посмотри на состояние своей квартиры, а потом уже вполне сможешь ответить на свой вопрос, — встрял в разговор очередной голос, выделявшийся явными весёлыми нотками. Последний в списке представляемых, но не последний по значимости — это Лайт. Сегодня он, как и всегда, навеселе, бросается во все стороны позитивом и неуёмным оптимизмом. В сегодняшнем дне особо ничего хорошего я не вижу, но ему на это наплевать — вряд-ли он когда-нибудь будет спокойно сидеть на месте и не пытаться подбить меня на очередную авантюру, просто потому что, видите ли, в моей голове происходит мало интересного, а ему подавай хлеба и зрелищ. К сожалению, в ближайшее время ничего такого не предвидится, потому что я абсолютно не хочу никуда идти, ибо еды вполне хватает, а лишний раз мне лучше в городе не мелькать из-за… Определённых событий, случившихся в прошлом. Я бросил безразличный взгляд на единственный источник света в комнате — старенький монитор, на котором меня интересовали лишь цифорки в уголке экрана. 18:57. Да уж, день, считай, только начался, а мне уже абсолютно нечем заняться. Стрелка настроения уверенно устремилась вниз. Мои несветлые думы прервал звук уведомления от телефона, лежавшего на кровати. Кому это я мог понадобиться? У меня была парочка мыслей по этому поводу, и они меня даже несколько обрадовали, так что я достаточно резво встал с кресла и, потянувшись, подошёл к незаправленной кровати и взял с подушки телефон, обыденным движением положив палец на сканер отпечатка. Экран ярко вспыхнул, чуть ослепив меня, но, когда глаза привыкли к свету, из уведомлений меня ждало лишь сообщение от сбербанка. Оно гласило: «Максим Алексеевич! Поздравляем вас с Днём Рождением! Желаем вам успехов и финансового благополучия.» Не успел я удивиться, как за ним последовало ещё одно сообщение: «Максим, с Новым Годом! Успейте взять выгодный кредит!» и ссылка. Лайт дико заржал, Хим тихо хмыкнул. Я же лишь в недоумении пару раз моргнул, приоткрыв рот. Что ж, оказывается сегодня Новый Год, а, следовательно, и мой день рождения. То есть, уже девятнадцать часов как идёт. И единственный, кто меня поздравил — это бот сбербанка. А затем он предложил мне взять выгодный кредит. Только-только начавшееся выправляться настроение с треском рухнуло ниже плинтуса. Сегодня мне исполнилось двадцать два года, я узнал об этом от бота, от которого и получил единственные поздравления. Какой смысл..? — Да ладно тебе, Макс, — постарался поддержать меня Син, — это не главное. Давай мы тебя поздравим? Я не ответил, про себя подумав, что ему лучше никогда не стараться никого утешать. Хотя они всё равно слышат мои мысли, так что он в любом случае меня понял. Мой взгляд невольно зацепился за одно из моих немногочисленных увлечений — обычного размера акустическую шестиструнную гитару черного цвета с парочкой наклеек с названиями разных групп. И я решил добить настроение, сыграв что-нибудь бесконечно печальное, благо подобного материала у меня было много, ведь что-то со светлыми нотками я ни слушать, ни играть не мог, ввиду моего моего ментального состояния. Вначале я взял пачку сигарет со стола, вытащил из неё одну, затем пару минут ползал в темноте по полу в поисках зажигалки, так и не додумавшись посветить фонариком телефона. Наконец найдя её, я прикурил раковую палочку, сделал глубокую затяжку и выпустил дым парой неровный колечек, растворившихся в воздухе, стоило им подняться лишь чуть выше моей головы. Пепел с конца сигареты упал на пол. Я пошёл и открыл окно настежь. С улицы повеяло холодом, и морозный запах смешался с дымом от сигареты, навевая чувство ностальгии по каким-то неведанным мне временам. Конечно, по хорошему, стоит стоять здесь, возле окна, но… Я подошёл к гитаре, взял её и, зажав сигарету между зубов, сел на кровать. Инструмент лёг мне в руки легко, как родной, даже несмотря на то, что не играл я достаточно давно. С трепетом я вытащил медиатор, покоящийся между струн, сжав его большим и указательным пальцами. Медиатор был твёрдый, пол миллиметра в толщину. Мне всегда нравились подобные, мне казалось, что благодаря им звук становится как-то чётче и звонче, так что я старался брать именно тонкие медиаторы. Прогнав пару аккордов, тех, что первыми пришли на ум, я констатировал: — Глухо звучит… — я ещё раз провёл по струнам, до ушей донёсся немного фальшивый фа-диез минор. — Нужно подстроить, — я начал дёргать струну, слушать и крутить колок в нужную сторону. Настроив на слух все шесть струн, я задумался — а что бы сыграть? — Ну, давай уже, хватит тянуть резину! — прозвучал нетерпеливый голос Сина. Почему-то ему всегда особенно нравилась моя игра, даже не знаю, с чем это связано. Чуть усмехнувшись, я взял первый аккорд и заиграл нехитрое арпеджио, немного наклонив голову, чтобы дым от сигареты не бил в глаза. В воздухе смешивались вибрация струн, сигаретный дым и запах зимы, пробирающийся в комнату из распахнутого настежь окна. В этой причудливой ситуации меня и застал океан воспоминаний, поглотивший меня с головой.***
У нас с родителями были трудные отношения. То есть, я считал, что всё довольно однозначно: мы любим друг друга. Я хоть и был нелёгким ребёнком со странностями, всё равно души не чаял в них, до последнего думая, что это взаимно. Но для них я оказался лишь чужим ребёнком, которого на них спихнул двоюродный брат моего, как оказалось, приёмного отца — мой биологический отец — перед самой своей смертью. А мои приёмные родители вообще не хотели заводить детей и лишь наслаждались друг другом, когда на их голову свалился я, — их неприязнь вполне ясна. Впрочем, о ней я узнал многим позже, а пока наслаждался иллюзией любви. Они поддерживали меня буквально во всём, хвалили за каждую мелочь и пытались помочь, если у меня что-то не выходило. В общем, ничего плохого о них и помыслить нельзя было. Когда появились ВШи (Внутренний Штаб), так я обычно называю ту кодлу, что сидит в моей голове, отношение родителей ко мне заметно охладело да так, что даже я, человек, отождествляющий собой слово «твердолобость», понял это. Понял и принял. Ведь, когда тебе сообщают, что твой приёмный сын — шизофреник, а я уверен, они всё поняли именно так, ибо вникать во все эти диагнозы — та ещё морока, трудно оставаться собой. Особенно, если и до этого события ты его ненавидел, тщательно пытаясь это скрывать. В общем, одиннадцать лет они терпели меня одного, а потом ещё семь с прицепом в виде трёх неординарных личностей в моей голове, которые явно не пошли на пользу моему и так не лучшему характеру. Железная воля. Чуть погодя, после окончания школы меня призвали в армию. А я был и не особо против. Думал, вкушу новых ощущений, может, наконец определюсь с профессией. М-м-м… Как бы сказать? Мне не особо понравилось. Видимо, не создан я для подчинения вышестоящим людям. Особенно с говнистым характером. Как говорится, «противоположности притягиваются», соответственно, схожести отталкиваются. В большинстве случаях. «Ничего,» — думал тогда я, — «годик здесь побуду и домой поеду, искать своё призвание.» Увы и ах. В итоге оказалось, что я заключил долгосрочный контракт на служения родине. Всего на каких-то двадцать лет… Пф-ф. В голове роились сотни вопросов. Если на очевидный и самый первый «кто?», я могу дать однозначный ответ — родители, то на все последующие вопросы у меня просто не хватало интеллекта и понимания человеческого разума. Конечно, я хотел спросить их напрямую, но не мог, по понятным причинам. На все мои уговоры пустить меня позвонить ответ был твёрд, однозначен и не положителен. Так что решил отправить письмо, где и задал все мучающие меня вопросы. Следующий месяц я всё сильнее погружался в раздумье. Стал нелюдим и отстранён, будто блеклая тень самого себя — некогда позитивного и активного человека, а контакты поддерживал только с моими вечными спутниками и то лишь потому, что избавиться от них я не смог бы никак. Каждый день моё состояние было лишь хуже, и я отвлекался лишь на бесконечные построения, физические нагрузки и прочие бессмысленные занятия, которые не давали мне думать о случившемся. И вот, в один хмурый день, ответное письмо всё-таки пришло. Честно говоря, я всё это время пытался забыть его содержание, ибо даже сейчас, спустя столько времени, оно приносит мне совсем не светлые чувства. И у меня получилось — я помню содержание только в общих чертах. Но что я помню даже слишком хорошо, так это то, что каждое слово было наполнено истинной ненавистью ко мне. Я не понимаю, что я сделал не так. Я перечитывал его вновь и вновь, потихоньку осознавая, что я не их родной сын, что они и не хотели вовсе меня брать, что вся их любовь была лишь иллюзией, что им страшно находиться рядом с шизофреником, у которого с самого детства текла крыша. Тогда я так ничего и не понял. Да и сейчас не до конца понимаю. Неужели я настолько ужасен? Единственное, что я понял чётко и ясно, так это то, что жизнь дать тебе под дых в любой момент, даже когда кажется, что всё хорошо. Не то чтобы я раньше этого не осознавал, но тогда я понял, что людям доверять не стоит, ведь если даже самые близкие скрывают за улыбкой ненависть, то что будет с остальными..? Со временем я таки смог избавиться от подобных мыслей, но тогда я относился к каждому человеку враждебно и никого к себе не подпускал. Где-то через неделю меня позвали к телефону, и бездушный ровный голос сообщил, что мой отец попал в психологическую лечебницу, а мать…***
Из не самых приятных воспоминаний меня вырвал громкий звук, больно ударивший по барабанным перепонкам. Струна порвалась. Повезло, что ничего мне не порезала. Впрочем, тишина длилась недолго — её прервал настойчивый стук по батарее, а из квартиры ниже донёсся громкий мужской бас: — Дай уже отдохнуть спокойно, сволочь! Ещё даже не ночь, я вполне имею право шуметь… Впрочем, я лишь тихо выругался себе под нос, ибо не хотелось никаких криков и разборок, тем более, теперь-то я шуметь не буду, ибо играть без струны не особо хочется. Тяжело вздохнув, я поставил гитару обратно, где она и стояла, надеясь, что следующая наша встреча произойдёт не через такое продолжительное время. — Нужно за струнами сходить, — вдруг меня покинули совершенно все оставшиеся силы и стало лень даже выйти из комнаты, всё как-то резко опостылело в несколько раз, хотя казалось бы — куда больше? — Не нужно, — клином врезался в мои мысли Лайт, сбивая их и формируя у меня вопрос: — Это ещё почему? — спрашиваю я недоуменно, чуть вопросительно приподнимая бровь, даже понимая бессмысленность данного действия. Хотя, чего уж там, и вслух им отвечать бессмысленно, но я всё равно это делаю. Причём иногда даже, когда я не один. — Денег у тебя почти не осталось. Едва-ли на парочку проездов на автобусе хватит. Настроение окончательно было убито. Это просто «чудесное» чувство — знать, что, в случае чего, даже еды купить не получится, не то что струны. Благо первой пока в достатке, а там уж… Я уселся обратно в кресло, стоящее перед компьютером. Экран успел погаснуть, пока я предавался воспоминаниям под вибрацию струн, так что я дернул мышку и был ослеплён вспышкой света. — Скажи, почему, когда и так хреново, ты постоянно пытаешь ещё сильнее меня утопить? — болезненно сощурившись и ожидая, пока глаза попривыкнут к перемене освещения, говорю я. — Ну-у, возможно, далеко внутри я садист? — каким-то придыхающе-издевательским голосом отвечал мне Лайт. — Соответственно, и я тоже? — Что за логика? — Обыкновенная. Вы ведь плод моего болезненного сознания, — привыкнув к свету монитора, я начал клацать мышью в поисках браузера. — Ха, — был мне ответом громкий, но не злой смешок Сина, — а не много-ли ты на себя берёшь? Твоя бедовая голова никогда бы не смогла придумать таких исключительных личностей. — Это ты меня так сейчас скрыто недалёким назвал? — Ты чего?! Как можно?! — прозвучал возмущенный вскрик, — И ничего не скрыто! По моему сознанию раздался довольный смех и сдержанный хмык. — Ха-ха, это мой ученик! — Лайт был явно доволен нашим общим другом. Ха-х… Чего греха таить? И я усмехнулся с такой подколки. Только подобные словесные пикирования и не дают мне окончательно впасть в уныние, так что я даже благодарен трио за подобные моменты. Когда браузер наконец-то загрузился, я ввёл нужный запрос в поисковую строку и в пару кликов зашёл на свою страницу в социальной сети, краем уха слушая бубнёж в голове. — «Мессенджер»? Чем им «Сообщения» не угодили? — Людям нужно то, что будет подогревать их интерес. А если это «что-то» напрочь бессмысленно, то так даже лучше, ведь что подогревает интерес больше, чем постоянный вопрос «зачем»? — высказал Лайт своё мнение по поводу этой ситуации. — Ты стал умнее? — Вряд-ли. Тем временем, место возле «облачка» сиротливо пустовало, сообщая о том, что сегодня я никому не нужен. — Никаких новостей, значит… — тихо пробормотал я себе под нос. — Думаешь, он бы так быстро решил вопрос с документами? — спросил Хим, на что я тоже ответил вопросом. — Кто ж его знает? — Кстати, даже для тебя странно, что ты о них вспомнил так поздно, — влез со своими комментариями Син. — Как будто ты не заметил, в каком состоянии я был всё это время, — я попытался оправдаться, но сам понимал, что звучит это крайне неубедительно. Да и кого я пытаюсь обмануть? Они — это я, так что, получается, себя. — О-о-о, а сейчас ты резко оправился и готов горы сворачивать? — от количества скепсиса в его голосе можно было умереть от передозировки. Тем не менее, отвечал я спокойно и уверенно: — Нет. Но целыми днями сидеть в этой коморке в ожидании всепрощения от всевышнего — не дело. — Правильные мысли гонятся за ним, выжидают за углом, пытаются застать врасплох и иногда у них даже получается, — констатировал весёлый голос. — Спасибо за поддержку, братцы, — сжал я кулак и лениво потряс им в воздухе, выражая всю глубину своей благодарности. Итак. На повестке дня важный вопрос: чем бы заняться? Игры надоели ещё в детстве, ничего нормально из мира кинематографа на горизонте не предвидится еще год, как минимум, на гитаре порвана струна, так что она бесполезна… Найти новое увлечение, что-то типа… Аниме? Ну нет, я ещё не настолько деградировал. Я зычно зевнул, глянув на часы. Боже, только восемь вечера, а я уж готов завалиться спать. Пойду кофейку что-ли налью, а то так и не продержусь неделю без сна. — Знаешь, в некоторых аспекта жизни ты такой ребёнок. — Сочту за комплимент. Я кряхтя встал со стула, уже который раз за день. — Надо бы записать это в книжечку с моими достижениями. — Ты её заведи сначала. Размеренными шагами я вышел из комнаты в коридор, параллельно чуть не споткнувшись обо что-то (даже не хочу знать, что это), лежащее на полу. В коридоре царил непроглядный мрак, не помогало и то, что я только-только встал из-за монитора, соответственно, глаза не привыкли к темноте. Телефон я оставил на столе, а выключатель нащупать не смог, так что просто решил пройти по памяти, выставив руку вперёд. — Ты серьёзно? — Син справедливо возмутился. — Ты настолько страшишься лишних действий, что даже не можешь сделать пяток шагов, чтобы взять телефон и осветить себе путь? Я не стал ничего говорить, ведь он и так знает ответ, а просто пошёл в сторону кухни, думая о своём и стараясь не споткнуться обо что-нибудь. Слева мне послышался то ли шорох, то ли чей-то голос, но я не обратил на это внимания, такое со мною бывает, не зря же у меня справка есть. Внезапно моя выставленная вперёд рука наткнулась на что-то… Мягкое? Спереди послышалось отчётливое тяжёлое дыхание. Я только и успел устало выдохнуть, и… Началось. Противный звон в ушах. Резкая вспышка света. Коридор оказался окрашен в кроваво-красные цвета, теперь всё видно: вокруг лежат груды неподвижных тел. Их лица искажены, они гниют изнутри и выражают лишь какую-то безумную смесь боли и ужаса, их глаза готовы вывалиться из орбит. В воздухе застыл запах разлагающегося мяса, пробирающийся в ноздри и доходящий до самого мозга, въедающийся в память навсегда и бесповоротно, не оставляющий там ничего, кроме омерзения и животного ужаса. И посреди всего этого безумия стоит оно. Это сплав разлагающихся человеческих тел, но… Живых. Звон в ушах нарастает. Оно кричит. Точнее, кричит каждая отдельная его часть, они плачут и страдают, будучи соединенными в единый организм, неподвластный человеческому разуму. Их мысли и желания, как и тела, сплелись воедино и теперь они хотят лишь умереть как можно быстрее, не в силах принять свою участь. Но оно бессмертно. Бесконечное разложение подвержено бесконечной регенерации, создавая такую форму агонии, что не подвластна познанию ни одному живому существу. И оно жаждет того, чтобы я стал частью этой плоти. Звон в ушах начал рвать барабанные перепонки. Я сделал резкий шаг назад, но споткнулся о мертвое тело, упав рядом. Существо начало ползти ко мне, цепляясь торчащими из огромного куска человеческой сшитой плоти конечностями за пол. Каждую секунду оно покрывалось миазмами, которые лопались, шрамы, оставшиеся после этого заживали, и всё повторялось вновь, заставляя выть это существо всё громче. Я закрыл глаза, больше не в силах это терпеть. И очнулся на полу пустого коридора. — Я же принял блядские таблетки… — в сердцах говорю. Что ж, всё закончилось. Оказывается, в коридоре не было так уж темно, просто «кошмар» начался ещё в комнате. Да уж… Со мной такое бывает, и это далеко не самая сильная и оригинальная галлюцинация, которую смог выдать мой больной разум. Просто их давно не было, и я чуть-чуть отвык, даже несмотря на количество подобных случаев, уже со мною случавшихся. Хорошо хоть не закричал, а то потом с соседями проблем не оберёшься, у меня они к такому слишком чувствительны. Хотя, я думаю, внезапные крики ужаса в соседней квартире кого угодно покоробят. Я помню свой первый подобный момент. Пятый класс. Школьная линейка. Мы слушали не особо интересную речь директора, тихонько перешучиваясь с другом, и абсолютно ничего не предвещало беды. Хотя, забегая вперёд, оно так всегда — это невозможно предвидеть или как-то предотвратить, ведь галлюцинации происходят в произвольный момент и никак не зависят от моего эмоционального состояния… В большинстве случаев. Хотя, у меня они, бывает, случаются, когда я уж в конец подавлен, но то, скорее, исключение из правила. Так вот, линейка, пятый класс. Именно тогда и проявилось моё шизотипическое расстройство в полное мере. Для любого другого человека, присутствующего на том мероприятии, со стороны это выглядело так: обычный черноволосый мальчик начинает дико кричать ни с того ни с сего, падает на землю, закрывает голову руками, будто пытаясь спастись от ударов, сыплющихся на него сверху. Я же в этот момент видел… Я даже не знаю, как это описать, то был абсолютный хтонический ужас, разъедающий личность и изменивший меня навсегда. Недавняя галлюцинация ни в какое сравнение не идёт с самым первым проявлением моего шизотипического расстройства. У меня даже седина пробилась и это в пятом-то классе, так что я с тех пор крашусь в чёрный, чтобы её скрыть. Но это неважно. Важно то, что с тех пор вся школа стала относится ко мне с опаской, ибо после этого события моя личность начала обрастать слухами и каждый новый был хлеще предыдущего. В конце концов, со мною не осталось почти никого, хотя появились они — мои вечные спутники. Я наконец-то смог отдышаться, собраться с силами и встать с пола. Перекинувшись парочкой дежурных в таких ситуациях фраз со ВШами, я, медленно переставляя ватные ноги, побрёл на кухню. Своё прибытие туда я оповестил несильным ударом по выключателю. В люстре вспыхнула одна из трёх лампочек, освещая комнату рассеянным жёлтым светом. — Да уж, надо вставить новые… — пробормотал я себе под нос. Внезапно раздалось радостное и звонкое «Гав!», со стула соскочила миниатюрная такса и побежала ко мне, весело стуча коготками по потрёпанному ламинату. Вмиг оказавшись у моих ног, она села, чуть поскребла пол, и посмотрела мне в лицо, чуть щуря свои налившиеся маленькими слёзками глаза, как бы прося у меня ласки. Я устало вздохнул и уселся возле собаки на корточки, начав поглаживать её за ухом.***
На самом деле, я никогда не любил животных. И никогда не понимал тех, у кого они вызывали чувства, вроде «ути-пути, какой милый, сейчас так заглажу, что тебя потом откачивать придётся». Они ведь мерзкие, бесполезные, постоянно требуют внимания, да и ухода за ними нужно много. Может, я, конечно, переменю своё мнение, когда… Если когда-нибудь заимею себе спиногрыза, в чём я очень сомневаюсь, ведь этих существ я не люблю не меньше, но пока только так. Зачем же тогда я взял его себе? Заставили. Друг, благодаря которому я сейчас сижу не в колонии строгого режима, а во вполне уютной квартирке на краю не самого маленького города России, однажды, а именно год назад, попросил меня взять щенка. Я отбивался всеми правдами и неправдами, говорил, что утоплю его в туалете на второй же день, но одна лишь угроза, что мне придётся жить на улице, и вот собака уже у меня дома, а я натянуто улыбаюсь этом другу в лицо, заверяя, что всё с псом будет в порядке. Таксы считаются одними из самых добрых пород собак. Вот вся эта доброта и перешла на моё тело в виде множества укусов, царапин и даже парочки шрамов. Между нами была самая настоящая кровопролитная война, причём кровь, конечно, терял я. Этой псине был всего какой-то месяц, но сколько же проблем она мне доставила… Ранее мне казалось, что ненавидеть животных больше я уже не смогу, но чёртова такса меня переубедила. Да, сначала мы относились друг к другу плохо. Но затем я то ли попривык, то ли… Просто перестал считать эту собаку за животное, и она стала для меня… Семьёй. Именно так. Животных я до сих пор и ненавижу. Но именно эту особь люблю. Всеми фибрами души. Длинноног, кстати. Год назад мне показалось смешным, назвать так собаку породы, которая славится своими короткими ногами. Да, чего греха таить, и сейчас смешно. Лайт всегда говорил, что с юмором у меня плохо. Ну ладно, не особо и хотелось.***
— Всё-всё, вали уже отсюда, — я мягко хлопнул Длиннонога по голове, получив в награду обиженный взгляд, — я не хочу гладить тебя всю ночь на пролёт. Собака высокомерно фыркнула и пошла обратно к стулу, запрыгнула на него и, приняв удобное положение, улеглась. — Ты точно не кот? — закатил я глаза и подошёл к чайнику, по дороге ухватив единственную чистую кружку из кучи давно немытой посуды. — Когда получу первую зарплату, сразу же найму служанку. — Вряд-ли можно, — решил Син вставить свои пять копеек. — Тогда найму домработницу и переодену её в служанку, — лениво парирую. — Чтобы она встречала тебя после тяжёлого трудового дня в прихожей и спрашивала: «Хозяин, вы устали? Хотите ужин? Ванную? Или ме..?», — это активизировался Хим, но я быстро оборвал связь с моим головным штабом, чтобы не слушать влажные фантазии одного из его обитателей, благо, я так научился делать, жаль, действует это ненадолго. Струя горячей воды медленно полилась в кружку. Молотые кофейные зерна, в своем немногочисленном количестве найденные мной в небольшой банке с надписью «Соль», начали неспешно растворяться в кипятке, разнося по кухне не настолько приятный запах, как от настоящего кофе, но, тем не менее, далеко не отвратительный. Где-то со стороны стола раздалось жалостливое поскуливание. Помню, Длинноног однажды среагировал на этот прекрасный запах, вот я и налил ему в миску чуть кофейка. Син и Хим (Лайту было интересно узнать, что будет) меня, конечно, отговаривали, но тогда был период Гражданской Войны, так что ничто меня остановить не смогло. Ничего с ним в итоге не произошло. Ему даже понравилось. Тем не менее, здравый смысл подсказывал, что слишком часто давать ему столь несвойственный для его пищеварительной системы напиток не стоит. Но немного можно. — Из тебя бы вырос отличный живодёр, — хмыкнул Лайт. — Да-да, — отмахнулся я. Взяв миску для воды и промыв её, налил туда живительного напитка, сыпанул туда сахара, размешал, чуть подул и поставил на место. Длинноног же посмотрел на меня с обожанием и, подбежав к чашке, начал лакать из неё кофе. Свой уход из кухни я оповестил всё тем же ударом по выключателю. Но не успел я дойти до комнаты, как вдруг вокруг моих ног начал носиться ураган, поднимая в воздух тонны пыли. — Чёрт, он же сейчас всю ночь носится будет… Тем не менее, запал собаки иссяк, как только я пришёл в спальню и уселся на стул: Длинноног запрыгнул мне на ноги и, помяв их лапами, принялся досматривать десятый сон. Видимо, невосприимчивость к кофеину у него от меня. Хоть и частичная. Хлебнув из кружки, я было задумался о былом, но меня прервал громкий, особенно в тишине квартиры, звук уведомления. Я чуть приподнял левую бровь, а собака на моих ногах немного шевельнула ушком, но быстро успокоилась. — Кто у нас там? — задал я вопрос, на который и не хотел слышать ответа, но, тем не менее, он последовал. — Наверняка очередной бот, который «уже устала находиться дома» и который «столько времени без потрахушек не может». — Лайт… Специально для тебя мы когда-нибудь проведём лекцию по теме «Риторические вопросы и их назначения», но сейчас я промолчу. Всё оказалось более прозаично: сообщение было от знакомого, который меня и приютил в этой квартирке. «Есть разговор» — писал мне он. После долгой переписки, опустошившей не только кружку с кофе, но и мою душу, я понял одно — ничего с документами не выйдет. По крайней мере, не в этот год, так как его знакомый, занимающийся поддельными документами, слёг с какой-то болячкой и надолго уехал за границу. Даже рефлексировать сил не осталось, поэтому я просто сидел и безжизненно смотрел в монитор, изредка поглаживая Длиннонога, недовольно кривившегося на каждое моё прикосновение. В таком положении я просидел где-то час, ровно до восьми часов вечера. И сидел бы, скорее всего, до утра, если бы не телефонный звонок, разбивший вдребезги как кромешное беззвучие квартиры, так и мой покой. — Давно мне никто не звонил. У меня даже рингтон заводской стоит, — но посмотрев на мобильник, спокойно лежавший на столе, я внезапно понял, что звонит не он. — Точно, у меня же есть домашний. Значит, номером ошиблись. Но что я потеряю, если подниму трубку? Разве что, пару нервных клеток и немного энергии для того, чтобы дойти до прихожей, а взамен поговорю наконец-то… С бабушкой лет под семьдесят, перепутавшей цифры. Длинноног громко тявкнул, будучи сброшенным с удобного лежака, и не больно царапнул мою ногу лапкой. Я же, не обратив на это внимание, поспешил к трубе, минуя комнату и коридор, попав в итоге в прихожую, где подошёл к небольшой тумбочке, на которой и стоял разрывающийся от звонка дисковый телефон. М-да, и где он раскопал этого динозавра? Даже я еле-еле такие помню. Мгновение раздумий над текстом приветствия и трубка уже у моего уха. — Вы попали на линию телефона резиденции Румянцевых к её единственному представителю — Максиму Румянцеву. Оставьте сообщение после звукового сигнала или говорите сразу, — произнёс я излишне официальным тоном. И уже готовый услышать старушечий голос, извиняющийся за ошибку, очень удивился, услышав сухой вопрос, заданный молодым женским голосом: — Ты пойдешь со мной? После этого вопроса голова начала буквально раскалываться на части. Казалось, мне прямо в мозг вставляют иглы по одной, каждый раз увеличивая их размер. Я чувствовал много боли в этой жизни, но этот момент — явно новая веха в моём понимании того, что такое есть эта самая боль. Ещё немного и, кажется, я потеряю сознание. Вот и ноги перестали слушаться, и я грузно рухнул на колени. — Что..? — слабо просипел я, собравшись с силами и приложив телефон к уху. Ожидание услышать что-то новое разбил тот же безжизненный голос: — Ты пойдешь со мной? — Я… Я пойду… — сейчас мне показалось это единственно правильным ответом, — но куда..? Из трубки телефона послышались протяжные гудки, оповещающие меня о конце приятного диалога, и наваждение исчезло, оставляя после себя слабость, пульсирующие виски и отголоски той боли, что настигла меня во время звонка. Я немного отсиделся на полу, приходя в себя, а затем встал, схватившись за тумбочку и используя её как опору. Трубку, которую всё ещё крепко сжимал в правой руке, я небрежно кинул на её законное место. — Так… — я немного отдышался и решил задать вопрос моим единственным собеседникам, ведь больше и некому, — что это было? — Без понятия, — была мне ответом неестественно спокойная фраза Сина. Ого, попытка уйти от ответа… Что-то тут нечисто. Но сейчас… У меня абсолютно не осталось сил на перепалки или пререкания с голосами в голове, так что я отложил это у себя в памяти до лучших времён. Это всё, несомненно, странно, но они просто плод моей больной фантазии и не могут знать больше, чем знаю я сам, так что, скорее всего, их подозрительное поведение лишь последствия моей обострённой паранойи, которая заставляет меня думать, что собственный разум пытается меня обмануть. — Напомню, что мы тебя слышим, — весьма сухо произнёс уже Лайт, голос которого до этого всегда был наполнен красками. — На то и был расчёт. Они, вроде, говорили, что-то ещё, но я уже не слушал. Усиленно думая над произошедшим на пути в комнату, я пришёл к мысли о том, что это была лишь очередная галлюцинация. Даже не самая странная, которая у меня была, правда, та боль несколько выбивалась из общей картины, но и такое у меня было, не столь сильное, конечно, но тем не менее. Размышления мои прервались, стоило мне только переступить порог своей комнаты, ведь раздался очередной телефонный звонок, на этот раз на мой мобильный. — Да что за?! — я подбежал к телефону и, быстро взяв его в руки, нажал «принять». — Да?! Что надо?! — крайне грубо поприветствовал я звонившего. На той стороне повисло молчание, видно, мой напор стал неожиданностью для моего собеседника, но молчание длилось недолго: — Воу-воу, спокойней! — голос показался мне до боли знакомым, но никак не получалось вспомнить, кому он принадлежит. — Не напрягайся, надо радоваться! — Так… Ты кто? — в ответ на это от моего неожиданного собеседника раздался разочарованный вздох. — Как так-то, а? Лучших друзей забываем, значит? — Только не говори, что… Агафон?! — говорил я голосом, излишне сочившимся радостью, из которого улетучились бывшие усталость и озлобленность. Ответом мне стало непродолжительное молчание, вскоре прервавшееся протяжным «м-да-а». Что ж, пора уже дать правильный ответ, а то обидится ещё, я-то его знаю. — Сёмка! — назвал я наконец имя друга. — Не прошло и года.***
Семён — мой лучший школьный друг, единственный, кто принял меня с моими бедами с головой до конца. Вроде, говорят, что в жизни может быть только один настоящий друг — и, если это правда, то в моей жизни им был бы он. Познакомился я с ним, как понятно, в школе. Было дело в первом классе. Тогда я оказался душой компании, уже сейчас и не вспомню, что послужило катализатором для этого, но ко мне тянулись все ребята, и, в общем, проблем с общением я не испытывал. Скорее даже наоборот, общения мне стало слишком много. Пустая болтовня неинтересных мне детей казалась утомительной, и тогда я отстранился от одноклассников. Тогда-то и увидел его. Он, словно вросший в парту в самом конце класса, сидел и смотрел в одну точку, смешно нахмурив брови. Это был тот самый парень, что на первое сентября представившись Семёном, рассказал о себе в таком ключе, цитирую: «Есть много вещей, которые мне не нравятся, и ещё больше вещей, которые я ненавижу. Мечты у меня нет, потому что мечта — это что недостижимое. Зато у меня есть цель — возродить свой клан и уби…». На этом моменте его прервал учитель… Оно и к лучшему. Парень был примечателен лишь за счёт гнетущей атмосферы, витавшей вокруг него и не присущей детям его возраста, но, тем не менее, что-то в нём было ещё… Что-то, что тогда заставило меня подойти к нему и попытаться завести разговор. Впрочем, попытка та была безрезультатной. На все задаваемые мной вопросы этот индивидуум отвечал односложными фразами, наподобие «Да» или «Нет», глаза его остались в том же положении, в котором и находились, когда я только подошёл к его парте: казалось, что он совсем не заинтересован разговором и, что, в общем, он против моего общества. Но по натуре человек я упёртый, так что не сдался и на следующую перемену тоже стал его доставать. И на следующую. Да и следующую вниманием не обделил. А когда пришло время расходиться по домам, подбежал к нему и, не замечая убийственного взгляда, позвал его куда-нибудь сходить в моей компании. В итоге, он тогда отослал меня куда подальше и сказал держаться подальше. Конечно же, я не сдался, и уже на следующий день ждал Сёмку, сидя за его партой. Да уж… Я был достаточно надоедливым ребёнком. Но, благодаря проявленной мной твердолобости, мы и подружились. Хотя из-за упёртости Семёна, ни капли не уступавшей моей, нежелания впускать кого-то в его маленький, одинокий, но свой внутренний мирок, зарождение дружбы проходило долго. Год общения и нас можно было считать знакомыми, через два товарищами, а через три стали не разлей вода. Семён оказался мировым парнем, весёлым и дружелюбным с близкими людьми, а главное душевным. Та же мрачность и напускная угрюмость оказались лишь маской, скрывающей его настоящую личность. А уже под окончание школы набралось столько всяких совместных воспоминаний, что и не счесть! Чего мы только не делали… На спор разбить окно? Легко. Засорить санузел школы? Никто из тогда учащихся не забудет матерящегося директора, который искал по всему учебному заведению виновника. И парты мы поджигали, естественно, ради благих целей, чтобы проверить, как работает система пожаротушения. Ну и пару раз даже пришлось подраться, спиной к спине мы выходили победителями в схватках с дурной школьной гопотой. Ах-х, ностальгия… Всё удивляюсь, как нас тогда вообще взашей не выгнали? Но учебные времена не вечны: вскоре мы ушли из стен родимой школы. Оба с красными дипломами, оба планировали поступить в Высшие Учебные Заведения, вот только если Семён практически сразу мотнулся в Москву и принялся её штурмовать, взяв на вооружение физику и информатику, то мне не так повезло. Мест на бюджет не осталось, ибо родители, которых я и попросил этим заняться, слишком поздно подали документы. Как тогда они заявили: «Платить сверх меры мы не собираемся», а я, дурак, запасными вариантами не озаботился, будучи слишком самоуверенным и свято убеждённым, что всё идет по плану. Сейчас-то уже понимаю, что в родительском просчёте далеко не забывчивость сыграла роль. Целых четыре месяца я устраивал пляски с бубнами, пока наконец, где-то в октябре… Мне не пришла повестка. Дальше слёзное прощание с некоторыми знакомыми, с которыми у меня сохранились приятельские отношения и большинство из которых я видел в последний раз, как, собственно, и родителей, затем сборы. А про Семёна я, затерявшись во всей этой веренице событий, благополучно и позабыл. А он вот, как оказалось, не забыл, и даже как-то откопал мой номер…***
— Как ты вообще узнал про этот номер? Я его не очень-то и афиширую, — наверное, надо бы мне потеплее поприветствовать друга, поговорить на отвлечённые, менее тривиальные темы, по типу: «как жилось?», «как дела?» и всё в таком духе, но… Как-то не додумался. Видимо, сказывается долгое отсутствие общения с кем бы то ни было, кроме голосов в голове. — Мне помог один наш общий знакомый… — туманно ответил он, а я попытался вспомнить, про кого это он сказал, но Семён сбил меня с мысли, продолжив говорить: — Так, теперь я: чего кричал-то? — Да так… Какая-то ненормальная звонила, — решил не говорить ему, что просто словил очередной приступ. Жалеть себя — это одно, а когда меня жалеют другие — совсем другое. Такое мне не по нраву. — И что говорит? — Да спрашивала, не пойду ли я с ней, — обыденно отвечаю. — И что, пойдёшь? — усмехнулся Семён. — Ну-у-у… — затянул я, плюхнувшись в кресло, — знать бы ещё куда и с кем… Ай, да ладно, будто это сейчас важно. Сам-то ты чего позвонил? — я перевёл разговор с не особо интересной темы на главную, что стояла сегодня повестке дня. — Чего-чего… Позвонить старому другу нельзя? — несколько обиженно отвечал он, но я знал Семёна давно и знал, что это напускное, что и подтвердилось через секунду: — Ладно. Наши бывшие одноклассники решили устроить что-то вроде, ну знаешь, вечера выпускников. Когда эта информация попала в мои руки, я сразу понял, что это будет отличным поводом увидеться с тобой. И чтобы ты уж точно не отказался, я узнал, в каком городе ты сейчас живешь, спасибо нашему общему знакомому, и попросил ребят провести этот вечер здесь! Так еще и сообщаю тебе об этом в самый последний момент: всё начнётся уже через час! — от предложения к предложению его голос делался всё более радостным. — От каков жук, а! — посмеивался в моём сознании Лайт. — Ты… — только и выдавил я, удивляясь провёрнутой Сёмкой операцией. — Тот ещё жук, да. Так, что? — он теперь и голоса в моей голове слышит. Что ж, ситуация двойственная. С одной стороны, я был бы, конечно, рад увидеть друга, которого не видел… Это сколько получается? Целых четыре года. А с другой стороны, там ведь будут одноклассники, которые открестились от меня при первом неприятном случае. Конечно, их понять вполне можно, но от понимания, в большинстве случаев, лишь сложнее простить. Хотя они всё-таки согласились провести встречу именно здесь, все приехали уже… Да и ничего плохого они мне не сделали, не издевались надо мною никогда даже (в первую очередь из-за того, что я сам над кем угодно поиздеваюсь, но всё же), может, стоит дать второй шанс? В крайнем случае, не будет просто обращать на них внимание. Ладно, тогда решено. — Говори уж адрес, — сказал я после минутного раздумья. — Я верил, что ты не подведёшь! — Если верил, то не нужно было собирать всех в моём городе и сообщать мне об этом в последний момент. — Подстраховаться лишним не было. В общем, время не резиновое, да и наговориться теперь мы ещё успеем. Так вот, знаешь, где кафешка «Солнышко»? — В душе не ведаю. — Отлично. Значит, едь на Комсомольскую 11, а я тебя там встречу, хорошо? — Ладно, буду. — И только попробуй не приехать! — Да-да. До встречи, — я нажал на кнопку сброса звонка, чтобы следующие полчаса не слушать что-то вроде «ты едешь?», «ты уже приехал?», а то есть у него такая черта. Даже не знаю, что и думать. Как-то слишком много событий на один день. Я обычно за компьютером сижу или на гитаре поигрываю, а тут и два приступа подряд, и новости про то, что документов не будет, и неожиданный звонок от старого друга. После которого нужно переться в другой конец города, да уж… Если я правильно помню, до Комсомольской ехать где-то полчаса, так что стоит собраться побыстрее и выходить, дабы не заставлять Семёна долго стоять на холоде. Хотя, после таких манёвров, ему было бы полезно немного проветриться на улице… Пару часиков. Но мне, конечно, остатки совести так поступить не позволят. На сборы я потратил где-то десять минут. Одел незамысловатую чёрную футболку, поверх кофту, затем джинсы, а в довершение — длинное пальто, всегда питал к ним страсть, а сегодня и день не особо холодный, тем более, что иду на важную встречу. В левый внутренний карман пальто я положил полупустую пачку сигарет и зажигалку, а в правый практически целую пачку. Обычные нейролептики, которые прописывают при шизофрении, депрессии и подобных расстройствах. Удовольствие не из дешёвых, именно на них тратится львиная доля моего бюджета, но лучше так, чем изо дня в день жить в постоянных галлюцинациях, неконтролируемой агрессии и апатии. Конечно, этот весь спектр приятных чувств и эмоций не пропадает, сегодняшний случай в коридоре тому подтверждение, но без таблеток было бы многим хуже. Я обулся и стал возле двери. Меня посетило какое-то странное чувство. Казалось, что если я открою дверь, то ничего там не увижу. Буквально ничего — пустоту. Стало быть, всё, что у меня есть — оно здесь, в этой квартире, а за дверью у меня мало того, что ничего нет, так там я ещё и чужеродный элемент, который в любой момент может перестать вести себя как нормальный человек и навредить кому-нибудь, как уже было… Я медленно положил руку на железную ручку двери. Она вобрала в себя то уютное тепло, что царило в прихожей, которого очень не хотелось лишаться, меняя его на колкий холод улицы. Конечно, постоянное пребывание в этой своеобразной зоне комфорта приведёт лишь к стагнации, и это ещё самый лучший исход, ведь там и до деградации недалеко. Так что нужно всегда искать силы и гнать себя на мороз. Хотя в моём случае всё не так однозначно, и лучше просто отгородить себя от мира четырьмя стенами… А, может, это в очередной раз жалею себя и придумываю оправдания для бездействия. В любом случае, на саморефлексии времени не осталось, пора бы и знать честь. Дверь отворилась быстро, впуская в квартиру жгучий холод подъезда. Быстро и закрылась, отрубая путь для отступления. Выйдя во двор, я внимательно осмотрелся. Большинство окон сверкали ярче всяких фонарей, улицы были усердно украшены всякими разноцветными блестяшками, в воздухе так и царила чуждая мне праздничная атмосфера, а неподалёку раздавались удары чего-то твёрдого о металл, как раз в той стороне, где и находилась остановка. Снег приятно захрустел под ботинками. Немногочисленные снежинки кружились в воздухе, время от времени попадая мне на лицо и обжигая его своим морозным прикосновением. Вообще мне всегда нравилось то, как выглядит зима. Она может преобразить любое место, даже на первый взгляд некрасивое, своим бесконечным покрывалом из снега. Её можно любоваться вечно, сев за окном с кружкой горячего кофе и просто слушая завывания метели на улице. Хотя внешность — это единственное хорошее, что есть в зиме. Тем временем, по мере прохождения к концу улицы, звук, что я услышал ещё когда вышел из своего дома, всё усиливался. Вскоре я увидел и его источник: перед дверью своего подъезда, спиной ко мне стоял пожилой мужчина в ушанке и видавшем виды бушлатике. Сосед держал в руке силикатный кирпич, то и дело нанося удары по домофону. — Здравствуйте, Пётр Фомич, — решил соблюсти я приличия и поздороваться с мужчиной. — Привет, Максим… — буркнул он, вытирая испарину со лба и поудобнее перехватил кирпич. Я в знак уважения кивнул ему и продолжил свой путь, а через несколько секунд за спиной послышались всё те же удары, со временем становящиеся всё тише и тише. Чем дальше я удалялся от дома, выходя на более оживлённый участок города, тем больше видел украшательств на улицах и попыток сделать всю эту серость чуть ярче. — Новый, мать его, год. Не то чтобы я так ненавидел этот праздник, но как-то не по себе мне становилось, когда мы с семьёй усаживались за большой стол, заставленный до верху всякими вкусностями, ждали обращения к нам главы нашей страны, сыпавшего оптимистичными словами и обещаниями, большинство из которых не исполнялось, а затем выходили на мороз, смотреть на таблицу Менделеева, яркими огнями разных цветов рассыпающуюся по зимнему небу. А всё ради чего? Ради фразы «Ого, в этот раз всё было вкусно, да и фейерверки не подкачали, с нетерпением жду следующего года!» и мимолётного чувства состоявшегося празднества? — Нет, ради шанса уйти от обыденности, пускай и скоротечного. Людям нужна разгрузка, ведь вокруг проблемы, ссоры и депрессии. Может быть, и тебе стало бы чуть легче, хотя бы купи и наряди ты елку в преддверии Нового Года, — начал философствовать уже Хим, что было для него крайне несвойственно. — Уйти от обыденности можно в любой промежуток времени, никаких праздников для этого не надо. — Это ты целыми днями кукуешь на квартире, пусть у тебя и есть для этого оправдание, а у других людей времени не так много. — Не вижу смысла продолжать этот спор, всё равно останемся каждый при своём мнении. — Как это у вас там говорится? — Что? — Ах, да… Слился-слился, бедный петушок! — О, боже… Улица, ведущая к нужной мне остановке, была безлюдна. Акцентировать своё внимание на ней мне не хотелось, но тем не менее пришлось. Ведь по дороге медленно и вальяжно, словно наплевав на весь мир, брела кошка. Она не была породистой и не отличалась какими-то особыми чертами, обычная бродячая кошка. Но почему-то она притягивала взгляд, всё её естество будто кричало, что не всё так просто, как кажется на первый взгляд. Внезапно она остановилась и повернулась ко мне, посмотрев прямо в мои глаза. Её взор был успокаивающим. Вертикальные чёрные зрачки, то сужавшиеся, то расширявшиеся из-за моргавшего рядом уличного фонаря, заставляли холодок пробегать по спине и одновременно бросали всё тело в жар. Кошка величаво отошла с середины дороги на её край, пропуская тут же выехавшую из-за угла машину. Животное почему-то удовлетворённо на меня посмотрело и чуть наклонило маленькую головку в сторону, где находилась остановка. — Почему сегодня всё так странно? — задал я вопрос своим вечным спутникам, который, к сожалению, или к счастью, остался без ответа. Оказавшись у остановки, я более-менее привёл голову в порядок. От шизофрении избавиться не удалось, конечно, но хотя бы собрал мысли в кучу. А на улице, кстати, и вправду оказалось тепло: холодный воздух едким паром не проникал в глотку, ноги не нужно было согревать постоянным движением, а руки не хотелось быстро спрятать в карманах от греха подальше. — Но ты бы всё равно лучше остался дома? — задал каверзный вопрос Син. — Не думаю. Почему бы не повидаться со старым другом? — Резонно. Я достал телефон и нажал на кнопку включения. — Пол девятого. Надеюсь, успею. Я повернул голову влево и стал высматривать автобус. Через примерно пять минут я уже отчаялся и подумал, что опоздать всё же придется, как вдруг на горизонте таки показался общественный транспорт. Он подъехал к остановке и, скрипнув тормозами, остановился возле меня. Автобус был ярко-оранжевым, на каждом окне имел причудливые рисунки, полученные в награду за тяжкий труд от тетушки Зимы, а ещё жутко тарахтел, озаряя дымом из выхлопной трубы всё ближайшее пространство. — Да это же шедевр Ликинского автобусного завода… — пробормотал я, заведя руку в волосы. Сам я ЛиАЗ шестьсот семьдесят седьмой модели не застал, потому что родился не в то время, но парочку раз подобные видел… На кладбищах техники. Но видеть его на ходу да ещё и в относительно здравом духе — очень странно. Говорили, вроде, что ещё в середине девяностых его с производства сняли… Мои размышления были прерваны скрипом шарниров. Двери автобуса открылись и из нутра его повалил пар, скоро смешавшийся с воздухом и полностью растворившийся в нём. Укрыв все противоречивые чувства глубоко в себе, я шагнул в транспорт. Ну, что ж, старичок, отвези меня навстречу «Солнцу». Я, как и всегда, уселся в хвосте автобуса. Почему-то там мне всегда было спокойно здесь, хотя статистика показывает, что садиться лучше в середине салона. К слову, в самом салоне я оказался абсолютно один, если не считать водителя. Что, учитывая население города, в котором я проживаю, немного необычно. Я прислушался к тому, что проигрывает магнитофон. Всегда интересно, что слушают люди, столько раз уже объехавшие город и дорабатывающие последние часы смены. Особенно когда наушников с собою нет, и музыка сама лезет в уши. В этот раз играло что-то приятное. Незамысловатое, но приятное. Словно из тех времён, когда слушатели были разборчивее, а музыканты старались чуть больше. Возможно, эта самая музыка или, наоборот, песнь колёс, либо завораживающие узоры на окне, что я всё это время рассматривал, и стала причиной начала моего сражения с Богом Сна. Впрочем, сражение длилось недолго: я быстро растворился в объятиях сладкой неги, зазывающей меня в увлекательное путешествие по миру сновидений.