что, если бы всё было иначе?

' — Не переживай, Баам. Как только разберусь кое с чем, сразу вернусь к вам. ' Темнота всегда открывает взору самые жуткие очертания и даёт волю не самым лучшим мыслям, надавливающим на плечи. В ней привычный стул, на котором аккуратно сложены вещи, кажется монстром, сверлящим пустоту взглядом, в ней же и беспорядочно раскиданные подушки на смятой постели предстают телесами подозрительного незнакомца. Даже искрящиеся электроды, торчащие из цоколя побитой лампочки, мало чем помогают, как и камера со вспышкой в темную ночь. Тяжело успеть разглядеть местность в объектив, пока загорается её яркий свет, скорее, ослепляющий, чем освещающий мрак. Агеро чувствует себя одной из этих фотографий, тех, где хочется запечатлеть ночные красоты, а не получить в итоге размазанные темно-серые пятна на пленке, перебитые бледной полосой отказавшейся нормально работать вспышки. Одной из таких, которых со злостью сжимают в кулаке и, не глядя, швыряют в мусорное ведро позади себя, не считая за произведение искусства. Кровь на его рубашке ещё теплая, и если бы фотоаппарат находился в руках господина детектива, он, определенно бы, орлиным глазом своим заметил на размытом черно-белом снимке скапливающуюся под носками туфель жидкость, густеющую у краев. Он бы определённо пораскинул мозгами, кивнул, придерживая пальцы у подбородка с умным видом, как и каждый другой офицер, проработавший много лет, и сказал: — ' Кун Агеро Агнис — преступник. ' И ушёл бы, продолжая держать свою команду в напряжении. А Кун тем временем утирал бы черно-алые капли на щеках, больше размазывая их по своему бледному личику, хватался бы за волосы, роняя нож в паре сантиметров от своих ног, и пытался бы придумать сотни правдоподобных оправданий, чтобы, конечно же во благо, как всегда солгать. Рахиль больше не причинит Бааму вреда. Точнее, она уже никому причинить его не сможет; никогда больше не будет использовать доверяющих ей людей, никогда больше не надавит никому на больное. И это всё — ещё одна ложь, которая не в состоянии утешить даже её же выдумщика. Конечно, смерть Рахиль принесёт Бааму ещё больше боли, не говоря уже и о том, что обнаруженное по случайности им некрасиво изрезанное тело отложится в памяти, заменяя кошмары об одиночестве на кошмары о беспощадном монстре, рисующем нелицеприятные узоры на так дорогом для кандидата в убийцы теле. И монстр этот никто иной, как его драгоценный друг. ' — Если мне снова придётся иметь дело с Рахиль, не уверен, что она это переживет. — Господин Кун. . . ' А что толку от предупреждений, выдвинутых годы назад? Имеют ли они смысл сейчас и имели ли смысл тогда, когда только были сказаны? Теперь Агеро ни в чём не уверен. Ни в правильности своих действий, ни в глупой привязанности к Бааму, подтвержденной такой сильной ненавистью к Рахиль. Настолько сильной, что острие ножа втыкалось в её грудь больше десяти раз, и каждое сопровождалось вполне уместным комментарием — она бы точно заслужила, если бы заслуживала смерти вообще. Не стоило ли ужесточить наказание? Стоило ли вообще наказывать её? А кровь теперь такая холодная. И запах в комнате какой-то гнусный. Сколько Агнис простоял вот так, вцепившись взглядом в мертвое тело так ненавистной ему подружки Баама? Ах, да, кажется, до прихода сюда он обещал ему вернуться сразу же, как только покончит с этим. Но сейчас дорожка спутанных мыслей хочет привести его только в Ад.

***

Как и тогда, Кун снова промахнулся. Вместо того, чтобы спасти своего самого драгоценного друга от жестокости этого мира, сам того в него же и окунул. А затем нырнул следом, ведь не ему ли не понимать, каково это — быть преданным самым дорогим тебе человеком? Воздвиг вокруг себя стену, позволяя кромешному мраку комнаты свести его с ума, закрыл все окна, загнал себя в угол, от холода которого спасти не может даже пара одеял, искусал до крови все губы. Вертелся, изворачивался, делал всё, лишь бы во время очередной вылазки за едой или в уборную не попасться никому на глаза, в которых одновременно читались страх, отвращение и жалость. Сколько времени нужно человеку, чтобы оправиться от ошибок прошлого? А сколько времени нужно разбитому вдребезги сердцу, чтобы суметь срастись? Ему, кажется, ни время, ни рассудительность помочь уже не смогут. ' — Ты же знаешь, что это я её убил? — Да, знаю. ' И всё-таки, это даже немного смешно. То ли то, как Баам слёзно умолял его остаться, не прекращая кричать даже после выхода из корпуса, то ли то, что Агеро всё-таки остался. ' — Вы правда никуда не уйдёте? — Нет, конечно нет. Раз ты просишь меня об этом. ' И если бы он сейчас рассмеялся, то его сумасшедший смех эхом раздался бы в этой душащей тишине. А ему ведь, если честно, всё ещё хочется сбежать. Нацепить маску на лицо, обрезать волосы, окрашивая их в новый для себя цвет, сменить имя, собрать команду, члены которой ничего не будут знать о друг друге, а затем бросить и их, закончив своё путешествие на одном из этажей, где продолжает бурлить совершенно обычная жизнь. И всё ради того, чтобы наконец суметь забыть прошлое и никогда больше с ним не пересечься. ' — Я понимаю, почему вы сделали это, Господин Кун, только. . . — Лучше я выслушаю это в другой раз. ' Только вот, было бы лучше, если бы этого 'другого раза' никогда не существовало. Точнее сказать, лучше бы не существовало и самого Куна, умудрившегося прослыть как и нелюбимым сыночком, так и самым мерзким товарищем в своей истории.

***

Коротать время, наблюдая за сменяющимися на циферблате цифрами, нервно сжимать кулаки, считая дни до прибытия на следующий этаж, с волнением провожать каждый голос, доносящийся из коридора, пока чьи-то шаги не утихнут под самой дверью совсем ненадолго, прежде чем раздастся стук. ' — Господин Кун, можно войти? ' И затем снова станет смешно. От того, как Агеро поднимается с пола, спотыкаясь о сбитое под ногами одеяло, и торопится убрать стул, спинкой подпирающий дверную ручку. ' — Так Вы и правда. . никуда не ушли. ' И как только Агнис мог позабыть о том, что натворил, пока бежал сюда, словно за последним выдавшимся ему шансом? ' — Естественно. Ты ведь попросил меня об этом. ' — слова едва проталкиваются через колючий ком, застрявший в горле, и оттого не могут звучать спокойно и уверенно. ' — Да, Вы правы! Кажется, я тогда привлек много внимания. ' — Баам виновато улыбается, неловко почесывая затылок, и заглядывает внутрь комнаты, позволяя Куну разглядеть синяки под его глазами и мысленно схватиться за сердце. Наверное, Кроко был бы очень зол, узнав о том, что черная черепашка снова связался с синей, а затем разозлился бы ещё сильнее, узнав, до чего эта синяя черепашка себя довел. ' — Господин Кун, ' — Баам тут же мчит к окнам, по-детски злобно отодвигая занавески, будто бы они виновники всех проблем — ' я открою окно. ' Комната наполняется теплым светом, в лучах которого пляшут встревоженные пылинки, и, наконец, свежим воздухом, прогоняющим сырость и холод. Агнису требуется немного времени, чтобы привыкнуть к внезапным изменениям и вдохнуть полной грудью, провожая поднимающего одеяло Баама до глупости ошарашенным взглядом. ' — Разве ты пришёл не из-за Рахиль? ' Баам останавливается, сминая тяжёлое покрывало, и, вздыхая, скидывает его на кровать. ' — Нет, я пришёл сюда из-за Вас. Я уже говорил, что понимаю, почему Вы сделали это. — Только? — Только все ли теперь счастливы? ' Кун переводит взгляд за окно, пытаясь сыскать ответ, который был ясен с самого начала, среди белоснежных облаков, безмятежно плывущих по голубому небу, и отвечает тихим 'нет', снова погружаясь в мертвую тишину. ' — Пожалуйста, возвращайтесь к нам, Господин Кун. ' — кандидат в убийцы поднимает с тумбочки поднос, крепче сжимая бортики, дабы показать полное намерение забрать его с собой, и движется в сторону выхода — ' Я вернусь за Вами к ужину, и если узнаю, что Вы закрывали окна, то очень рассержусь! ' — ' Ты уже решил всё за меня? ' — ' Просто подумал, что Вы мне не откажете. ' — ' И оказался чертовски прав. '

***

В ту ночь Рахиль спросила его: ' Думаешь, Баам так просто оставит мою смерть? Думаешь, он простит тебя? ' И, наверное, тогда Агеро думал только о том, как заткнуть эту стерву раз и навсегда. Тогда он пропускал предупреждения о том, что только испортит всё, мимо ушей, подкармливая свою ненависть словами Рахиль о том, что чудовище здесь только Баам, и он один должен наконец умереть, чтобы никогда больше не вернуться в башню. Только вот Баам, оказывается, действительно очень хороший парень. И умение прощать — одно из главных его отличий от Рахиль.