Франция
Le manoir de Popov
2011 год
Яркое небо смотрело глазами игривого ребёнка, яркими, чистыми, совершенно невинными. Редкие белые облака медленно путешествовали по нему, как по бескрайнему кристально-голубому полотну. Словно они были красками, что так часто разливались по белоснежному холсту на уроках рисования. Густая растительность, преобладающая в отдалении от города придавала большому поместью ещё более благородный вид. Вьющиеся вдоль длинного забора растения сплетались одно с другим, в начале, у ворот, гостей всегда встречали пышные бутоны плетущихся роз, хозяйка дома с трепетом относилась к тому, чтобы цветы владели этими землями в полной мере. Чуть дальше, ближе к гостевому дому и саду забор плотным коконом укутывал садовый плющ, насыщенного, зелёного оттенка. Настолько пышный, что, казалось, он и являлся декоративным забором, ограждающим от лишних глаз гостей дорогого особняка. Завершающим обитателем на изгороди являлся бугенвиллея, его ярко-пурпурное цветение окутывало не только забор, но и некоторые части внушительного здания, в частности, оплетая колонны на заднем дворе. Особенно прекрасным это зрелище было летом, в тёплые дни, когда хозяйка дома настоятельно выводила всех завтракать и обедать на веранде. Маленькому мальчику казалось, что это внушительное растение заменяет небо, или, быть может, оно просто так охотно старалось укрыть гостей знаменитого поместья в тени своих пышных цветов. Несмотря на всю красоту, что окутала их именной участок, Арсений иногда мечтал, чтобы они жили на пустыре, быть может тогда его бы не заставляли рисовать. Уроки рисования он совершенно не любил. А иногда и вовсе, решительно доказывал матери и ворчливой няньке, что это ему никогда не пригодится, не понадобится. Он ведь не художник. Матушка только ласково улыбалась на препирания любимого сына, поглаживая мальчика по всклоченным тёмно-каштановым волосам. Агафья, старая женщина, воспитывающая уже второе поколение этой семьи, извечно ругалась на мягкую женщину за её чрезмерную любовь к сыну. «CA ne devrait pas être! Il doit étudier!» — постоянно ругалась на французском старуха. Её голос был пропитан старческим скрипом, и в то же время отзывался аристократической кровью, делая его бархатным. Голос матери был, словно в противовес, тихим, ласковым, таким мягким, что хотелось обнять её и никогда-никогда не отпускать. Матушка не любила громких звуков, не переносила на дух, а потому в споры с Агафьей не вступала, тихо говорила сыну «Упрямец», и, скоропостижно удалялась в сады. Она не ругала его всерьёз, не хватало духу, или, быть может, она понимала его. Понимала его нежелание подстраиваться под аристократические нормы, он, совсем молодой, такой свободный, яркий, ему хотелось убегать в театр в центре города, чтобы полюбоваться на то, как опытные, настоящие актёры отыгрывают пьесы о любви и горе, о горечах и счастье, о проигрышах и победах. Арсений обожал всё, что было связано со сценой, их мастерство передавать эмоции, чувства, их полные эмоций и слов глаза, жесты, голоса. Как жаль, что отец его порыва совершенно не понимал, настаивая на том, что сын должен думать о делах, об учёбе, о том, что скоро он будет вхож в то общество, в котором нет детских мечт, где не летают в облаках и не думают о том, как бы сбежать с очередного «нудного» мероприятия в театр. Сад. Это место Арсений любил намного сильнее. Здесь всегда стоял невероятный запах смеси цветов, гул воды из озера неподалёку, радостные крики детей за забором, непрекращающийся гул разговоров на французском. У каждого человека можно было заметить какой-то свой, собственный акцент, но люди, очевидно, друг друга понимали. Возможно это место мальчик любил именно потому, что оно было ближе всего к людям. Охранники у особняка и ворот никогда не выпускали его даже посмотреть сквозь решётки на улицу. И что от него так прятали? Он не знал, и навряд ли узнал бы. Сказать откровенно — это место так любимо им не только за природу. Именно здесь появилась его первая муза. За которой он долгое время мог просто наблюдать. Сам того не замечая, он повторял пропитанные аристократичной лёгкостью выверенные движения, каждый изгиб и восхищённый взгляд бурых глаз, направленный в небо. Это была Анабель, кажется, так её звали другие дети, что прибегали на улицу возле её дома по вечерам. Матушка как-то рассказала ему, что она дочь важного человека во Франции. Арсений обожал наблюдать за её небольшими выступлениями по вечерам, она читала книги и стихи из дорогих книг для простых детей, отыгрывала это так, словно была в театре, словно все пришедшие дети были наполненным залом, с трепетом и предвкушением ожидающим от неё всё нового и нового выступления. Её открытость к простым людям, несмотря на аристократический род и ругань семьи за связь с ними, безумно восхищали молодого мальчика. Намного больше утомительных игр на фортепиано или рисования однотонных пейзажей. Арсений ненавидел уроки рисования до момента, пока старый садовник Бернар не показал ему секрет, тщательно оберегаемый всей прислугой. Живущий в небольшом сарайчике, чуть в отдалении от самого особняка, Бернар редко попадался на глаза семье, хотя, насколько Арсений мог судить, именно старая Агафья была ему ближе всех. Сбежав однажды с очередного урока, мальчик решил спрятаться в саду. В густо растущих цветах найти его было особенно сложно, и он охотно пользовался этим, ныряя в большие кусты и затихая до момента, пока ворчливый голос Агафьи не замолкнет. В тот день Бернар вытащил его из кустов совершенно неожиданно, выдернул так, словно собирался наказывать и выдать старой ворчливой няньке. Но, к огромнейшему удивлению молодого Арсения, он решил спасти непослушного мальчишку. Именно в этот день младший Попов впервые оказался в подземных катакомбах, что залегли под старинным особняком. Как странно завернулась история. Бернар помог ему выбраться из сада незамеченным, но покрывать явно не собирался, предостерёг, что лучше бы Арсений всё же вернулся, и занялся делами, а не вёл себя как маленький мальчик. Младший Попов не видел в нём врага, и даже после его слов злиться долго не смог, выпалил сразу, что ему это не нужно. Что будь у него уроки актёрского мастерства — он бы ни один из них не пропускал. Старый садовник в тот момент остановился, смотрел на мальчика задумчивыми серыми глазами, потирал густую седую бороду, а после махнул рукой, зазывая мальчика за собой. Спуск в катакомбы скрывался, на удивление, за одной из внушительных картин, что весела в гостевом доме. Спуск по серым, бетонным лестницам в конечном итоге привёл их в место, увидеть которое Арсений точно не ожидал. Это была мастерская, с высокими потолками, тусклыми лампами, словно никто не планировал проводить сюда нормальное освещение. Бернар показал ему секрет, так старательно оберегаемый старым человеком. Именно в этой мастерской мальчишка впервые увидел не первый портрет матери, в доме он был всего один. На нём ей не было и года, а на руках её держала её мать, бабушка Арсения. Здесь же всё было иначе, на этой картине она была молодой, в таком нежном, летнем платье, с венком на голове, отчего-то смущённая. Садовник рассказал, что старший Попов тоже ненавидел рисование, считал это глупым и бесполезным для мужчины занятием. Арсений сразу узнал в этом поведении черты строгого отца, хотя и помнил его довольно плохо. Какого же было его удивление, когда он узнал, что портрет матери, как и мастерская, принадлежали именно отцу… — Мам! — звонкий мальчишеский голос догоняет женщину уже у пруда. Она оборачивается к нему с безмятежной улыбкой на бледных губах. Присаживается на корточки, лёгким движением расправляя длинный подол бежевого платья. Мягко протянутые на встречу руки как бы призывают сына провалиться в нежные объятия любящей матери. Арсений, направляемый лишь одним желанием, останавливается, смотрит на неё без былой воодушевлённости, спотыкается о её уставший, измученный взгляд. Он не сопротивляется, хватается за её белоснежную блузку ручонками и заглядывает в бледные глаза. Улыбка с его лица медленно сползает, уступая место только бесконечному волнению и беспокойству, — Тебе плохо, мам? — женщина качает головой. Улыбается такой невинной улыбкой, что на глаза просятся горячие слёзы. Арсений ещё не знает о страшном враге, преследующим его мать по пятам вот уже сколько лет. И куда бы она ни бежала, злое чудовище находит её везде, висит хмурой тучей над головой. — Всё хорошо, милый, — мягкие пальцы бережно растирают румяные мальчишеские щёки. Её улыбка застынет перед глазами на долгие годы. Улыбка здоровой, из последних сил притворяющейся счастливой, женщины. Кто же знал, что всё получится именно так…Франция
Le manoir de Popov 10.01.23
Раннее зимнее утро встречает холодным солнечным светом, пробивающимся сквозь узкую щель плотных штор. Комната, до этого полностью погружённая во мрак, наполняется этой полоской света так, будто нуждалась в ней больше всего остального. Белоснежный комок из двух одеял ворочается, издавая недовольные звуки от того, что солнце решило повадиться на его тёмную обитель. Солнце ему совершенно ничем не отвечает, но и самостоятельно уходить, видимо, не собирается. Чудище на кровати разочарованно стонет мужским голосом, и начинает слегка тормошиться, стараясь избавиться от нежеланного солнца. К моменту, когда последний намёк хоть на какой-то свет исчезает, у холодных лучей зимнего солнца успевает появиться подельник. У него, на удивление, был очень знакомый женский голос, со странным, плохо распознаваемым акцентом. А ещё, судя по стуку в дверь, у него были руки. Одеяло тихо ворчит на подлецов, обещая себе наказать каждого, кто был причастен к этому пробуждению, как только появится хоть капля желания выбраться из надёжной берлоги. — Monsieur! Il est temps de se réveiller! — робко говорит из-за двери всё тот же женский голос. Арсений открывает глаза так резко, что закрывает их обратно быстрее, чем успевает об этом подумать. Если прислуга будит его так рано, значит, на то есть веские причины. С другой стороны можно закрыть глаза и продлить свой сладостный сон ещё хотя бы на часок… — Monsieur! Vous serez en retard pour la réunion! — Арсений переворачивается на спину и удручённо стонет. Из-за двери выглядывает маленькая женская голова, обеспокоенно оглядывая взглядом кровать, больше его и искать негде. Мужчина неохотно выбирается из плотного кокона двух одеял и целых несколько минут бесцельно смотрит в белоснежный потолок, выводит на месте рядом с собой какие-то странные узоры, а после, видимо, смирившись, всё же отвечает бедной девушке, даже не повернув к ней голову. — Je me lève. Apportez-moi des vêtements et demandez le petit-déjeuner, — девушка, робко выглядывающая из щели приоткрытой двери кивком головы обозначает понимание, и тот час же скрывается за дверью, закрывая её максимально тихо, не желая ещё сильнее раздражать господина шумом. По большой комнате проносится тяжёлый, удручённый вздох. Голубые глаза мечутся по потолку, пытаясь найти там хоть что-то интересное, кроме резных узоров и идеального порядка. В голову приходит лишь одна хорошая новость. Встреча будет не по работе. И как бы рано она ни начиналась, эта мысль заставляет сесть на краю большой кровати, свесив ноги на пол. Зачем ему, одинокому одиночке такая огромная кровать? Как часто шутили «друзья» Арсения — для него и его таланта. Навряд ли они и правда считали так, как говорят. С большей вероятностью пускали за спиной сплетни о том, что он спит со слугами или того хуже, пользуется услугами дешёвых альф. От этих мыслей на лице появляется отвращение, а по всему телу бегут противные мурашки. Внизу живота скапливается холодный, липкий страх, от чего? Голова на пару мгновений проваливается в омут каких-то старых, неприятных воспоминаний, картинок отвратного прошлого, когда ребёнок видит то, от чего хрупкое, детское наивное сознание ломается, лопается подобно хрустальной вазе, разбивается на миллион осколков, болезненно впиваясь в подкорку, болезненно покалывая в моменты, когда этого хотелось бы меньше всего. Вздрагивая всем телом Арсений обнимает себя руками, решительно выдыхает, уверяя себя в том, что он никогда бы не позволит себе и пальцем окунуться в подобную грязь. От пустого взгляда в пустоту и раздумий над чем-то неприятным его спасает всё та же служанка. Она мягко, доброжелательно улыбается, удерживая в руках чехлы с несколькими костюмами, что часто любит брать на подобные прогулки Попов. — Merci, Anna, — с мягким поклоном отвечает ей мужчина. Её, как и, в целом, всю прислугу очень смущает то, что их сир иногда может отвечать им мягкими поклонами, выказывая таким образом уважение. Но спорить боятся, потому только широко улыбаются, принимая этот приятный жест. Девушка смущённо отворачивается, когда Попов начинает расстёгивать чехлы с одеждой, рассматривая каждый, и думая о том, что на нём сегодня будет смотреться лучше, — Anna, est-ce que mon chauffeur est prêt? — через плечо спрашивает Арсений, элегантным движением вытаскивая из чехла идеально выглаженную белоснежную рубашку. — Bien sur monsieur. Et le petit déjeuner est déjà servi. Agafya vous a conseillé de prendre le petit déjeuner avant de partir. — Попов улыбается её заботе, вспоминая, что, будучи ребёнком, всегда злился на неё, но в конечном счёте оставался благодарен за то, что она заставила доесть последние пару ложек супа. Иногда энергия кончается быстрее, чем ты рассчитываешь. С возрастом эта мысль засела в подкорку и тесно ютилась с данностью, что любой лишний килограмм будет тщательно оговорен на первом же мероприятии. Позориться не хотелось, а потому приходилось следить за желаниями и тягой к еде. Снимая с себя спальную футболку, Арсений крайней мыслью думает, какие бы ощущения испытал, если бы на него смотрели. Не глазами безразличной служанки, выполняющей работу, не глазами матери или отца, а глазами другого… Глазами заинтересованного альфы. Какими бы они были? Холодными? Как из тех современных книжек о неразделённой любви. Или, может, любящими, мягкими, как из старинных романов, что так много было в библиотеке у Агафьи. Щёки омеги покрываются лёгким румянцем, ему стыдно. Что за мысли? Арсений корит себя за шалость, и скорее накидывает на плечи прохладную ткань белоснежной рубашки. Она идеально ложится на фигуристую талию, практически облегая её. — Agafya n'arrête pas de me chouchouter? — после пары минут молчания всё же задаёт вопрос мужчина, всё так же не оборачиваясь, то ли чтобы не смущать её, то ли чтобы не смущать себя. Однако он практически всем существом почувствовал, что этот вопрос напряг девушку. Она смущённо опустила глаза, насупила брови, словно её оскорбил вопрос Арсения. Тонкие пальцы нервно мяли ткань коричневого платья, выдавая её нервозность. — Je pense qu'elle se soucie juste de toi, monsieur… — Арсений бархатно смеётся на её смущённое уточнение, всё же оборачивается через плечо, застёгивая ремень на тёмно-синих брюках. Она смотрела всё так же в сторону, будто порыв ответить был вызван желанием защитить старую женщину от Арсения. Он, смотрит на неё несколько испытующе. Всё ожидая, что она поднимет глаза, скажет, о чём думает, что сделает тот дерзкий манёвр, о котором, судя по виду, просто мечтает. Но она остаётся покорной, только с большей нервозностью перебирает ткань платья между пальцами. — Peut-être que tu as raison, — коротко отвечает мужчина, всё-таки прерывая диалог и позволяя ей облегчённо выдохнуть. Она выскакивает из комнаты сира, попрощавшись кивком головы, и быстрым шагом удаляется дальше по длинному коридору. Младший Попов разминает плечи, поправляя запонки на пиджаке. Подходит к большому зеркалу, осматривая себя с ног до головы. Удивительно, но при всей серьёзности слова «костюм», имея хорошего друга портного, его можно превратить во что-то достаточно яркое, красивое, а что самое главное, изящное. Арсений улыбается своему отражению неожиданно тепло. Отец бы явно не гордился его внешним видом, ярким расстёгнутым пиджаком и почти облегающими брюками. «Так не подобает ходить достойному омеге» — парадируя грозный голос отца Арсений строит страшную гримасу в зеркале, а после усмехается так самоуверенно, будто действительно отвечает отцу в лицо, — Достойный омега определяется верностью и честностью, а не одеждой, отец, — он ещё несколько секунд смотрит на своё отражение и всё же решается, покидая свою спальню с приподнятым настроением. Арсений спускается на первый этаж медленно, скорее из-за того, что витает в своих мыслях. Они роятся подобно неугомонному рою пчёл, не желающих найти спокойствия и умиротворения. Роящихся странными догадками, предположениями, думая о чём-то настолько далёким от всего происходящего, что хотелось куда-то спрятаться. Как в детстве. Словно он всё ещё ребёнок, который может сбежать от ответственности, от всего происходящего. Но груз, возложенный на плечи, переложить на другие было подло, это его бремя, он один должен его нести. Пора вырасти из состояния, когда можно было спрятаться от гнева отца за юбку матери. Остановившись у лестницы, Арсений наконец смог выдохнуть. Прислушался, пытается понять, почему на первом этаже сейчас так пусто. У лестницы его совершенно никто не ждёт, спускаясь ниже, мужчина обнаруживает, что холл пустует, и даже двери в столовой оказываются пустыми. Судя по всему его удивление уловила одна из слуг, что расставляла тарелки с едой по столу. Она почтительно поклонилась, кротко складывая руки на животе. — Monsieur, Agafia est partie pour la ville, emmenant plusieurs personnes avec elle. Elle a dit qu'elle arriverait dans la soirée, — младший Попов коротко кивает, в знак благодарности за пояснение. Завтракать в одиночестве ещё большая пытка, чем со старой Агафьей. Мысли вновь собираются в голове большой серой тучей, намереваясь вылиться грозовым дождём нерешительности и уныния на хрупкие плечи. Стараясь не концентрироваться на пустоте большого зала, мужчина решает перевести внимание на еду. Но, как бы грустно ни урчал живот, мысли стопорятся только об одну единственную догадку. Если Агафья поехала в город — она хочет связаться с отцом. И от этого вставал самый главный вопрос — Зачем ей это? Кусок в горло не лезет, еда кажется ему безвкусной, не источающей совершенно никакого привлекательного аромата. Желание питаться возникает только на задворках сознания, призывая к благоразумию. С другой стороны встречу назначили в ресторане, если аппетит всё-таки проснётся, он сможет поесть там. Тяжёлый вздох проносится по большому залу, глаза погружаются во тьму, иногда желание испариться из этого мира кажется ему слишком реалистичным.Франция
Le Pre Catelan 10.01.23
Когда водитель на французском сообщает о том, что они приближаются к цели, Арсений всё же удосуживается раскрыть глаза и посмотреть на окружение сквозь затонированное заднее окно. Машины знатных людей всегда сопровождала охрана, младший Попов, в целом, исключением не был. Хотя угрозы своей жизни никакой не видел. Мало кто вообще знал о его существовании. Отец слишком яро сохранял приватность своей жизни. Однако машина с охраной всё равно неустанно следовала за ним по пятам, показывая, что в любую секунду он окажется защищён. Горькая ухмылка отчего-то накрыла его губы. Укутанные в белые тряпки очертания прекрасных растений туи проносились мимо его глаз, они растения чувствительные, обязательно отреагируют на лёгкие ночные заморозки. Жаль, что сейчас не лето, в это время года они смотрятся особенно интересно, идеально ровные очертания, издалека это дерево кажется таким мягким, словно живая перина, так и заманивающая прикоснуться. На деле же всё, как всегда, обманчиво. Белые коконы мельтешили ещё недолго, наконец открыв вид на парковочную зону возле большого, двухэтажного ресторана. Это здание было особенным, словно чей-то особняк, постоянно поддерживаемый в идеальном порядке, каждый раз казалось, будто он новый, открылся вот-вот на днях, а на деле стоял здесь невозмутимой глыбой не одно столетие. Парковка была наполнена редкими автомобилями, очевидно сейчас был слишком ранний час, не все соблюдали нормы аристократического приличия и вставали в такую рань. Не все, но не тот, кто вытаскивал Арсения на завтрак каждый второй день. Машина остановилась, учтивый водитель открыл дверь, призывая выйти на улицу. Снег лежал тонким слоем под ногами, на ветвях, белоснежных мешках, в которых кутали растения, погружали их в спячку, из которой предстояло выбраться с приходом тёплых деньков. Один из охранников остался у машин, водитель покорно вернулся за руль своего автомобиля, не желая мёрзнуть, второй охранник поравнялся с Арсением, как бы оповещая о том, что пойдёт с ним. Младший Попов только кивнул, согласный с решением не оставлять его одного. Внутрь заходили в сопровождении суетящейся молодой официантки. Он не понимал от чего в ней столько нервов, это дорогое заведение, популярное у равной степени злачности аристократии, он, кажется, не был таким уж важным человеком. Однако понял блеск в её глазах, когда услышал до боли в ушах родной акцент, девушка была русской. — Bonjour monsieur! Avez-vous une table réservée? — её глаза светились робким восхищением, почему-то это вызвало в Арсении мягкую улыбку. Он мельком осмотрел её, рыжие длинные волосы, убранные в высокий, строгий хвост, идеально выглаженная одежда, но подрагивающее в слабых руках меню красноречиво говорило о её явном волнении. — Bonjour, non, mon ami m'attend, — она замешкалась ещё сильнее, очевидно вспоминая, не передавал ли её кто-то об ожидании. Мягко всполохнувшись, она произнесла имя, которое, звуча во французской манере, всегда вызывало ухмылку у Арсения. — Monsieur Sergueï? — однако от неё оно прозвучало практически по-русски, отчего-то это придало Арсению некой задумчивости. На её вопрос он лишь кивнул, обозначая согласие. Покосившись на охранника, девушка шустро юркнула перед ним, призывая последовать за ней. Дорога на второй этаж мимо шикарных залов не вызвала у мужчины никакого интереса. Он бывал здесь достаточно часто, чтобы привыкнуть к окружению настолько, что оно начинало надоедать своей однообразностью. Дорогу до столика в приватной зоне, в отдалении от всех остальных, всех взглядов и ушей он провёл в странных раздумьях о родине и отце. Однако, оказавшись в паре шагов от заветного места, его накрыл ураган по имени Сергей. Шумный, яркий, вечно смеющийся и находящий поводы лишний раз подколоть Арсения по поводу и без. — Какие люди! Ты всё-таки выбрался из кровати! — легко хлопая друга по плечу, воодушевлённо заявил мужчина, растягивая губы в довольной улыбке. Он не хотел задевать его, да и чётко знал, на что Арсений способен обидеться, а где будет просто притворяться. Младший Попов смог выдавить из себя улыбку. — Здравствуй, Серёж, — Матвиенко моментально опустил руки, застыв на месте немного удивлённо. Ему явно не понравился тон и вид Арсения. Шустро усаживая друга за стол мужчина постарался быть как можно осторожнее. Он знал этого человека достаточно хорошо, чтобы понимать его настроение, понимать его состояние, знал достаточно, чтобы видеть его душу. Арсений понимал, что врать человеку, знающему его почти с детства было практически бессмысленно, однако, каждый раз ставил противоречия, пытаясь врать снова и снова. — Рассказывай, — обеспокоенно выпалил Сергей, усаживаясь рядом с ним на бархатную ткань большого дивана. Арсений несколько мучительных секунд метался по своей голове, надеясь найти в ней хоть какие-то чёткие ответы, которых от него хотели добиться. Иголочка кольнувшая старую рану на сердце поджидала его на задворках сознания как маньяк в тёмной подворотне. Появилось совершенно детская тяга к объятьям, ему хотелось, чтобы его пожалели. Ему хотелось почувствовать руки матери, что так трепетно обнимали каждый раз после тяжёлого разговора с отцом. Его учили быть будущим лидером, учили его бизнесу. Пусть он был омегой, пусть в России подобное было нонсенсом. Отец готовил его к чему-то, а Арсений каждый раз оказывался его разочарованием. Слишком мечтательный, слишком мягкий, сердобольный. Он хотел свободы, хотел жизни, хотел сбегать в театр. Он не мог ответить на вопрос отца о том, чей он сын. Очевидно не своего отца, как бы странно это не звучало, — Арс… — Серёжа коснулся его руки осторожно, с такой робостью, что названный даже не вздрогнул. — Я не знаю, — честно ответил Попов. Голос его предательски дрогнул, выдал слабость, он моментально отвёл глаза, но это, очевидно, не укрылось от внимательного Матвиенко. Когда его пальцы чуть сильнее сжали холодные пальцы друга, к столу не вовремя подошёл официант. Арсений зацепился за него, как за спасение, вытягивая руку. Заказывал то, что берёт обычно. Что-то, чего не много, что не стоило бешеных денег, и что он мог съесть без нравоучений о том, что он ничем не питается. — Ты сам не свой, — тихо добавил сидящий рядом. Арсения на мгновение болезненным уколом совести. Врать о своём состоянии свободно и легко, можно вплоть до момента, пока это не начинает всерьёз беспокоить хорошего друга. Он не мог позволить себе приносить боль тем, кто ему дорог. А потому нерешительно, тихо, но всё же поделился. — Агафья сегодня рано уехала в город, обычно она делает это только для экстренной связи с отцом, и, конечно же, чтобы я этого не узнал, но… Глупо прозвучит, но у меня очень неприятное предчувствие… Будто что-то случилось… — мужчина смотрел ему прямо в глаза, замечая, как меняется лицо Серёжи. Он не перестал волноваться, но и насмехаться явно не собирался. Из него не вырвалось даже какой-то язвительной шутки на тему гадалок и прочих небылиц. — Думаешь что-то серьёзно- его голос совершенно бесцеремонно прервал телефонный звонок. У Арсения практически остановилось сердце в этот момент. Руки моментально покрылись испариной. Мысли в один момент исчезли, оставляя тотальную тишину в голове. Люди на фоне словно затихли, будто они могли ощутить всю напряжённость ситуации. Сердце начало бешено отбивать ритм, голова гудела, в ушах словно застыла вода. Он ответил на звонок, даже не удосужившись посмотреть кто это. Испуганный, до боли в груди надрывный голос Агафьи в трубке заставил мир окончательно померкнуть. Сердце бешено билось в ушах, практически заглушая все звуки. Однако, её слова он услышал отчётливо. — Он мёртв! Арсений перестал слышать её горестное рыдание в трубке. Руки моментально ослабли, голова шла кругом, кровавая плёнка нервов застилала глаза. Сердце бешено билось, противный писк. Картинка перед глазами предательски поплыла. Мысли померкли, померк страх, боль. Мир стремительно провалился во тьму. Густую, спасительную, такую приятную. Он больше ничего не чувствовал.