Ошибка за ошибкой.

             Вергилий обустроил свою комнату по последнему писку моды, этак, годов нулевых прошлого века. Отнюдь, здесь не было ничего лишнего, только самое важное.. И так, стеллаж с садовыми цветами. В большинстве своем, вся мебель либо была приведена в порядок со свалки, либо уже была здесь, но после рук Вергилия стала держаться увереннее на ногах и сняла шапку пыли. Два крупных шкафа с завидным чтивом занимали две стенки и в углу, между ними, ютилось благородное старое кресло, ничем не уступающее по красоте креслу Данте, а в удобстве даже выигрывает. Обивка, несмотря на беспощадные годы, которые отразились на дубовых ножках, великолепно держала форму и не была слишком мягкой или жесткой.. Она была удобной. Здесь определенно можно расслабиться и отдохнуть за чтением книги и теплым напитком на небольшом столике рядом. Собственно, этим сейчас и занимался Вергилий. Почти благовеющая атмосфера.       Страница коротко захрустела под аккуратными пальцами и легла к стопке других. Перед глазами разворачивались события чужой жизни.       «Глава 7. Эксплуататоры и эксплуатируемые»       Вергилий окунается вновь в это море, мягко летя по словам и строчкам дальше. Они внушают чувство амнезии, снова даря и отбирая. Книги его редко затягивают подобно – но сейчас чай, налитый до краев, по температуре, как воздух в комнате. Просто стоит. Кажется, он даже уснул.. В тишине приятно находится.       «Ж-Ж-Ж-Ж Ж Ж-Ж-Ж-Ж Ж» – Кажется, даже чашка вздрогнула.       Он кидает испепеляющий взор на металлический плоский коробок. Смартфон – одна из тех вещей, к которым Вергилию пришлось заново привыкать, и, к слову, достаточно долго. Технологии сменяли новый год, как перчатки, все больше заставляя ломать над собой голову. Кому, к чертовой матери, сдалось раз в полгода обновлять сраные прошивки, меняя все и одновременно ничего в итоге? Бесполезность.. На гране фантастики.       И да, старший сын Спарды оказывал впечатление того еще стремного интроверта, когда выяснялось, что с виброрежима он звонок никогда не снимает.       Бровь придирчиво выгибается, но он все-таки отодвигает книгу, чтобы взять в руку телефон. На экране простенькое, зажившее ранами имя.       – Данте, я же сказал предельно ясно, что не хочу участвовать в твоих промине и, тем более, не стану помогать, если ты попал в какую то историю..       Ни одно слово из заготовленной речи не успело слететь с губ Вергилия.       – Маленькая пошлая сучка.. – громко. Голос пьяный, развязный, Данте дышит в самый микрофон.       Все разумные ответы и ругательства вылетают из головы – Вергилий хлопает глазами и смотрит на экран. Где-то внутри просыпается жгучая ярость, мелько булькающая в сторону поверхности, костяшки на руках белеют и переносицу искажают тонкие морщины. Книжка складывается без закладки и падает в щель между подлокотником и сидушкой.       На периферии глухо фонят звуки, похожие на музыку.       – Я представляю, как ты развратно сидишь, расставив широко ноги..       Вергилий онемел от такой наглости, даже не обратив внимания на то, как слегка свел ноги. Несложно догадаться, что Данте хорошо успел набраться за пару часов своей "прогулки до бара".       – И я в восторге от этого, киса.. Ах – что-то шуршит, но короткий стон перекрывает это.       Все еще не веря в то, что дано ему слышать, Вергилий снова смотрит на экран, хмурится. Прозвище «киса» – с огромной вероятностью, принадлежит не ему. Его тупой брат ошибся и перепутал номера под хмелем, все понятно. Не надо делать ситуацию более неловкой, стоит сейчас же сбросить вызов. А потом, когда Данте вернется, можно будет поиздеваться над ним, мол, сам виноват.       – Ты можешь представить, как я бы целовал твои колени.. М-ах.. Кусал бедра.       Вергилий прикрывает рот рукой и хихекает, стараясь сдержать более громкий порыв. Всё, этого достаточно. Он заносит палец над кнопкой.       – Знаешь.. Я просыпаюсь каждое утро таким блядски твердым, думая о тебе.. – и палец замирает над красным, – Блять.. Я так хочу вылизать тебя.. Глубоко.. Чертовски глубоко, – дышит горячо, превращая слова во влажный стон.       Губы, изогнутые в полуулыбке, замерзают. Вергилий отворачивает голову к окну, пробегаясь невидящим взглядом по книжным полкам. Сердце забилось немного быстрее, и не понятно от чего: стыд? веселье? смущение? возбуж—нет, нет, нет, это еще слишком рано, и, фу, между прочим. Какой-то крайне недобрый черт заставляет Вергилия продолжать слушать голос, который чувствуется до гнили знакомым, но сейчас он звучит совсем с другой стороны.Это мерзко, это противно, это ужасно..       – Я был бы п-послушным..       …и это интригует! Не фраза Данте в частности, а такая искрометная ситуация. В самом деле, игрище для извращенцев и лицедеев.. Но даже так нельзя сказать, что в головушке Вергилия царствует логичное мышление в этот момент, потому что никто в здравом уме не станет слушать братские.. Терпеть такие звонки "по-ошибке". Почти никто.       – Представь, как я сижу на коленях абсолютно голый на полу, так, как тебе нравиться.. Тебе нравится..? – голос слегка вибрирует, шуршание на фоне становится более ритмичным.       Он там.. дрочит? Глаза Вергилия распахиваются вновь, теперь он зажимает ладонью себе рот, хотя.. Ни одного позыва на смешок не значилось. Ни одного. Воздух исчез из груди. Чувство веселья заменило что-то тревожно клокочущее у загривка, и в глотке завязался тугой ком.       – Или ты хочешь чтобы я что-то сделал? Ох, черт.. Я бы сделал. Я бы внимательно смотрел на то, как у тебя становится мокро между ног. Я бы обнял тебя за талию и опустил руку между твоих бедер, давя.. Вверх-вниз.. Ах.. Хах-ха..       Голос у Данте с хрипотцой, ниже, чем у Вергилия, обволакивающий, не теряющий своего шарма даже при столь отвратном состоянии. Не позавидуешь всем, кто на него попадается, как мышка в мышеловку. А потом обирается проблем по самое нехочу.       –..Тебе нравится унижать меня.. – Вергилий вздрагивает и смотрит вновь на экран, – А я.. А мне нравится с тобой бороться.. Снова и снова.. Пытаться быть непреклонным, злить тебя.. Как по-новой..       Данте сглатывает и тихо мычит, что-то там шебуршит.       – ..Хотя мы оба знаем, что я уже твой. Целиком.       Дальше слышится прикрытое чем-то и протяжное «А-а», уходящее на ломкие высокие ноты. Он старается быть тихим.       На лице старшего сына Спарды ни один мускул не смеет ожить, а глаза, как непроглядное стекло. Холодное, непроницаемое своей сути. Вергилий отчаянно не хочет думать, что его брат не промахнулся с номером, а позвонил туда, куда надо. Не хочет верить, что сейчас это уже не он готовит розыгрыш. Не хочет считать, что это неправильное, беспросветное дерьмо из ошибки.. Оказывается такое сладкое. Желудок сжимает и в руках трещит истома.       – Я твой.. Я блядь. Я отвратительный.. Я жалкий. Ты можешь говорить что угодно, потому что меня это вгоняет в мандраж.. Любой твой каприз, лишь бы почувствовать тебя.. Мне все равно, будь это твои пальцы, заставляющие меня изгибаться, как последнюю сучку.. Или ощущение внутри тебя.. Детка, я фантазирую, как ты меня сжимаешь так, что искры из глаз. Чаще чем нужно, возможно.       Грудь прерывисто опускается и Вергилию стыдно от того, как он свел ноги до тягучей боли. Не думать о том, что все сказанное – лично для него, становится все сложнее и сложнее. Вроде бы взрослые уже все, должны думать не причинным местом.. Но это слишком сложно, когда тебя уже ведет. И ведет нечестно сочно, жадно.       –..Ах.. Пожалуйста, сделай это со мной. Сведи меня с ума снова.. Кусай, души.. Трогай меня… Я бы потрогал тебя. Я так хочу тебя коснуться.. Сжать в своих руках, залезть языком по самые гланды.. И снова трогать тебя.. Снова.       Горящее адским пламенем тепло отдает на скулах, утягивая под плотный клерс все тело.       – Разве ты не хочешь этого? Разве ты не.. Ты хочешь этого. Я знаю. Тебя это заводит. Заводит.. – прерывистый выдох, ткань шуршит в быстром ритме, – ты.. Пошлая мелкая сука, которая боиться.. своих желаний. Твоя кожа такая.. чувствительная. Я бы оттрахал.. Прямо за своим рабочим столом, пока ты давишь мне на шею, заставляя задыхаться и повторять твое имя..       Руки несправедливо дергаются.       – Ты можешь делать со мной что угодно.. Я только твой.. М-ах.. Блять.. Я сейчас ко.. – Вергилий сбрасывает звонок.              …       – Блять.. – шепчет одними губами, сжимая в руке телефон.       Неправильно. Это все неправильно. Это катастрофа регионального масштаба. Он ненавидит Данте, как никогда прежде. Чтоб он сдох.       Телефон слепо отбрасывается на полку, а пальцы лихорадочно жмут кожу брюк, стаскивая их ниже, обхватывают больно изнывающий без стимуляции член. Рука двигается неаккуратно, дико, крепко сжимая, гранича на чувстве дискомфорта и сумасшествия наслаждения. Он давит себе на рот, чувствуя гневно зажатые челюстью зубы, но через нос мерзкие всхлипы проскальзывают, перебивая протяжные холмистые стоны ненависти и удовольствия. Нужно сделать это быстро, как можно скорее, иначе он начнет думать. Если он начнет думать, он осознает всю кошмарность ситуации и вырежет себе уши, чтобы больше никогда не слышать этот голос, выковырит иглой глаза, чтобы больше никогда не видеть это кокетливое не по возрасту лицо, сожжет свою плоть, чтобы больше никогда он не коснулся его своими грязными руками.       И это все возможно сработало бы. Но мозг предатель, он все помнит. И даже через полвека не забудет то, что ты хотел бы стереть из памяти навсегда, помноженным на бесконечность. Это как врожденный кошмар, скованный одной цепью с носителем, вирус, чума, патология.. Жрущая маленькими кусочками совесть, жаждущая бессмертным голодом.       Вергилий кончает себе в кулак, глубоко вздыхая. В ушах ухает. Грудь щемит, а под веками нежная чернушная пустота. Почти лечит. Было бы неплохо, если бы этим все и закончилось, думает он.       Приоткрыв глаза, смотрит на испачканную руку с отвращением и сожалением. Она слегка дрожит, будто страшась этого взора, отлично понимая свою вину. Вырвать, да в пекло.       И себя тоже. За слабость.