Метаморфоза

      — В королевских архивах не существует протокола, которому можно было бы следовать в данной ситуации. — Король переплел пальцы, увешанные кольцами, и весь обратился в серьезность и сгусток размышлений. Эдвард, сидящий рядом, изо всех сил старался ему подражать. Выходило плохо: принца колотила нервная дрожь. Его глаз отчаянно дергался. — Я и не знаю, что думать. — Король сокрушенно покачал головой. — Слишком уж это неожиданно. Сынок, ты уверен в этом?       Генри собрался было возмущенно фыркнуть на это наглое «сынок», но решил сменить гнев на милость; черты его лица смягчились, как смягчается обычно лицо лисы, готовой вонзить свои зубы в нежную шею потерявшего бдительность зайца.       — Уверен.        «Тик-так», — неловко подали голос часы. Хью взглянул на циферблат. Девушки с длинными волосами изгибались вокруг цифр, создавая круг своими телами.       — Точно?       — Ты сомневаешься в решении героя, спасшего сердце волшебства и свое королевство?        «Тик-так», — в смущении брякнули часы.       Эдвард невнятно крякнул, закашлявшись. Взглянул на часы и раскраснелся, распахнув глаза. Хью изо всех сил подавил смех.       — Что ж, я полагаю… — Лоренс взглянул на часы, на мгновение потупил взгляд, но взял себя в руки, списав увиденное на усталость. — Полагаю, что могу тебе довериться, Генри. Как герою, рыцарю, младшему принцу и своему сыну.       Генри вежливо улыбнулся. Хью трактовал изгиб его губ как «Назови меня своим сыном еще раз, и я тебе глаза выжгу», и остался доволен своим умозаключением.       Король внимательно оглядел сидящего на стуле Хьюго. Щуплый мальчишка со скучающим, вяло заинтересованным видом осматривал богатое убранство кабинета, крутя мельницу большими пальцами. Запястья были закованы в наручники. Все равно, что нацепить на бешеного медведя бантик вместо намордника.       — Хьюго, ты являешься преступником…       — Я уже посещал три суда. — Хью скрестил худые ноги. — Уже знаю, что вы хотите сказать.       — Три суда?.. — Лоренс недоуменно взглянул на Эдварда.        Тот неловко пожал плечом:       — Не знаю, о чем он. Слушание будет только через неделю. Суд ожидает твоего вердикта…        Лоренс разочарованно вздохнул. Глаз принца дернулся так, что у того хлопнули ресницы.       — Жители Хейверхилла устроили надо мной самосуд, — заговорил Хью. — Сначала меня линчевали, но существовать с разбросанными по поляне конечностями было довольно неудобно, поэтому я предложил им меня утопить. — Он запрокинул голову на спинку стула, являя собравшимся острый кадык и тонкую кожу. — Полежал денек на дне, а потом устал, порвал веревку. Я предложил старейшине меня повесить. Повисел денек со свернутой шеей; потом меня отпустили, устав пытаться.       — Ты говорил, что гостил в родной деревне, — проскрипел Генри, представляя, как вороны выклевывают Хью глаза.       — Было весело, — пожал плечами Хью. — Ваше величество, вы какой-то бледный.       — Генри, делай, что угодно.        Генри восторженно заулыбался.       — Можно отменить суд?       — Я не… — Лоренс унял дрожь в пальцах. — Эдвард, отмени сей процесс.       — Но это же горы бумажной волокиты!.. — Хью сочувствующе наблюдал за тем, как принц съеживается под острым взглядом отца и мямлит: — Будет сделано, мой король.       — Хорошо. Все свободны. Хьюго…       — Слушаю? — сделал небольшое одолжение Хью, замерев.       — Твой дар, да и сила, которой ты оказался наделен, может составить королевству хорошую службу…       — Да.       — Скоро во дворец нагрянут мастера и мастерицы, которые в сопровождении Алфорда будут искать свое место в жизни.       — Верно.       Король поерзал на стуле и рвано выдохнул — скривившиеся губы выглядели красиво на его аристократическом лице:       — Как вы смотрите на предложение помогать расцветающему дворцу?       — Положительно. Мне понадобятся определенные условия для работы. Покои, достаточная сумма на расходы и позволение жить у вас во дворце.       — Это все само собой, Хьюго, — тонко улыбнулся Лоренс.       — Благодарю. — Хью впервые за все время пребывания в кабинете показал хоть какие-то признаки эмоций, улыбнувшись — и в улыбке не было мальчишеской неловкости, только насмешка и желчь: — Можете не беспокоиться, я клянусь, что более не посягну на жизнь королевства. Уже наигрался.       Юноши покинули кабинет — сперва выскользнули Хьюго и Генри, а после, выждав неуютные пару минут, и Эдвард, который, едва прикрыв за собой дверь, перевел дыхание; он хлопнул стражника по плечу, проходя мимо, дабы хоть как-то себя успокоить.       Лоренс, оставшись один в кабинете, вновь взглянул на часы. Ему казалось, что там были девушки, а не юноши, изгибающиеся в экстазе… Он потянулся было к шнуру, чтобы позвать слуг и, как всегда, попросить подать горячего вина, но засомневался и окончательно передумал.              Дверь оказалась приоткрыта, и Эдвард осторожно зашел внутрь и окинул покои быстрым взглядом. Застеленная кровать тут же бросилась в глаза разом помрачневшему от неудовольствия Эдварду. Слугам надо бы шепнуть, чтобы убирались в этих покоях через раз. Гобелены на стенах едва заметно колыхнулись из-за сквозняка, и Эдвард поспешил закрыть за собой дверь, пока со стола не слетели все листы — Хью отнесся весьма серьезно к должности придворного архитектора. Каждое собрание он ловил на себе настороженно-восторженные взгляды, буквально кричащие о том, какой он интересный и непредсказуемый; а отец вовсе относился к Хью как к своей самой лучшей гончей. Разве что за ухом не чесал, едва Хью раскладывал новые чертежи и объяснял, чем его решения будут полезны. Он был уверен и нетороплив, и Эдварда это раздражало.       — Вам случайно не известно, где пропадает Хьюго? — обратился он к девушке, которая сидела на полу у кровати.       Эдвард слишком устал, чтобы возмущаться тому, что она читала книгу и находилась в мужской одежде, да и Агата на своем примере убедила его в том, что столь непривычные для женщин брюки способны весьма… выгодно подчеркивать их фигуру. Словом, он тут же закрыл глаза на брюки этой девушки. На служанку она была не похожа — больно приятным и невозмутимым было ее лицо, совсем слегка тронутое веснушками. Пассия Хью?.. Эдвард смутился от этой мысли.       Девушка пару секунд помолчала, перелистнула страницу и положила книгу на кровать в развернутом положении, корешком кверху. «Звезды в рукавах», сборник любовных канцон Дириона. Чего он еще ожидал от девушки?..       — Известно. — Девушка подняла на него темные глаза и заправила за ухо выпавшую прядь бесцветных волос. Медленно она поднялась с пола и прошла к столу. Эдвард невольно засмотрелся — рубашка была заправлена в брюки с лампасами. — Чего вы хотели, ваше высочество?       — Могу я узнать ваше имя? — нежно улыбнулся Эдвард, стараясь улыбкой компенсировать мешки под глазами.       Девушка диковато на него взглянула. В выражении ее лица появилось что-то, отдаленно напоминающее испуг и смятение.       — Увы, нет. Хью… скоро вернется.       — Передайте ему, чтобы он зашел ко мне в кабинет. Мне нужно посоветоваться с ним насчет… — Эдвард осекся и махнул ладонью, накрывая пальцами ручку двери. — Вас не касается.       — Я передам, — сухо кивнула девушка.       Эдвард покинул покои Хьюго.       Глаз дергался.              — Ты случайно не знаешь, у Хью нет никакой дамы сердца? — невинно спросил Эдвард.       Джетт криво заулыбался:       — А что, хочешь за ним приударить? У тебя глаз дергается.       — Я знаю. Я спрашиваю потому, что у него в покоях была какая-то сумасшедшая. Не видел ее?       — Левый глаз дергается к трудностям. Нет, никого я не видел. Да и какая девушка у Хью, а?       — Ну такая! Не знаю я…       — Честно? — Джетт подполз к нему по креслу, положив руки на подлокотник и вынуждая Эдварда неосознанно податься к нему на стуле, не отрываясь от бумаг. — Мне кажется, что Хью вовсе не девушками заинтересован.       Наверно, с минуту Эдвард переваривал эти слова, а затем резко взглянул на Джетта. Тот усмехнулся.       — Джетт, заткнись, — устало помотал головой Эдвард.       — Прогони меня.       — Ты не прогонишься.       — Что верно, то верно.       — С чего ты вообще это взял?       — А ты словно сам не видел, как Генри и Хью друг на друга смотрят.       — Джетт…       — Они совсем недавно ходили к озеру вдвоем. Вернулись встрепанные, одежда вся смятая, у Генри глаза блестят, как серебряные ложки!       Эдвард поправил стопку бумаг, аккуратно положил их на край стола и, ощутив волнение от предчувствия откровенных речей, вздохнул и сложил руки на столе.       — Ну…       — Ну?       — Ты весьма убедителен, — пробормотал Эдвард.       — А то.       — И что делать?        Джетт склонил голову к плечу и задумчиво пожевал губу.       — Ждать, наверно.       — Но как же…        Темные глаза Джетта как-то нехорошо блеснули.       — Только не начинай.        Эдвард нахмурил брови. В груди заскребла нелюбовь к откровенным разговорам.       — Главное — не мешать, если это никому не вредит.        Эдвард задохнулся воздухом, уставился на Джетта и его небрежную улыбку, тронутую тоской.       — Ты краснеешь.       — Хватит комментировать мое лицо!       — Теперь дергается правая бровь.        Эдвард потер бровь пальцем.       — Ну-ну, тише, высочество. Разве ты не хочешь, чтобы твой брат был счастлив?       — Но не с убийцей же!       — Давай-ка вспомним Освальда, — протянул Джетт, и Эдвард глубоко вздохнул. — То-то же. Да Хью и без того страдает. Я видел, как он в кружку выплевывал оленьи зубы. Сказал, что Сила так дает знать о своем недовольстве. Мол, мало колдовал за день.       — Для убийцы и злодея это недостаточное наказание, — пробормотал Эдвард, нахмурившись.       — Жизнь накажет, не беспокойся. Ты видел хоть раз наемника, которому было хотя бы больше сорока?       — Вегард?..       — Я имел в виду рядовых. Да и ему чутка не сорок.       — Тогда нет. И ты предлагаешь просто… Просто ждать?       — Да, — беззаботно ответил Джетт. — Ждать и не переживать. Это же не страшно.       — Ошибаешься. Он ведь принц.       — Но кронпринц все же ты.              Хью страдальчески надломил брови, склонился над медным тазом, ощутив позыв к рвоте и рвущуюся глотку — он и живот втянул, переживая отвратительную боль. По глотке прокатилось что-то острое и крупное, и Хью отхаркнул зубы — искривленные, оленьи. Те звонко затрещали о медное дно и рассыпались вперемешку с кровью.       Хью осторожно вытер губы и сглотнул, скривившись от боли, сковавшей горло. Сплюнул кровью.       — Поганка, — прошипел он, обращаясь к зубам, крови, боли в глотке и Силе. Та невнятным холодом прокатилась по черепной коробке, оцарапав мозг. — Стерва сраная.       Он вжался спиной в стену, впился в свои локти, зажмурился и сделал глубокий вдох.       До конца ощущение было описать невозможно, потому что все длилось не мучительно долго, но и не молниеносно. Случилось и все. Время потерялось, прекратило иметь значение. Он канул в безбрежную тьму; внутренности сжались, начали обращаться в ничто и тут же расширились; под кожей все затянулось мягкостью.       Хью открыл глаза, разлепив непривычно пушистые ресницы, и втянул воздух тонкими ноздрями.       Привыкать не надо было, потому что казалось, что все в порядке, что так было всегда. Кажется, и в кошачьем теле он будет ощущать себя так же к месту — и лишь задумавшись можно было выцепить из общей картины ощущений то, что ярко отличалось от прежнего его вида, которое не менялось с самой материнской утробы.       Хью поднялся, тонкой ножкой пнул таз за ванную. Затем повозился со штанами: подвязал так, чтобы те держались на тонкой талии и не слетали с худых бедер. Тазовые кости остро выделялись, едва, кажется, не разрывая кожу.       — Довольна? — обратился он к своему отражению, вскинув брови. Сила сверкнула в темной радужке глаз золотым инеем, но рвать мягкие ткани мозга холодом не стала — согласилась, ведь ощущала себя в своей стихии, где все волшебство сосредотачивалось теплым комом внизу живота. — Вот и славно.       Привыкать требовалось только к обитателям дворца. Вернее, заставлять привыкать их.              — А у меня для тебя новости, — пропел Джетт, пируэтом входя в кабинет и закрывая за собой дверь. Эдвард обратил яркое внимание на поднос в его руке.       Желудок Эдварда обрадовался «новостям», и Джетт фыркнул, ставя поднос на стол.       — Ужин нельзя пропускать, высочество.       — Давай, рассказывай свои новости. — Эдвард насадил на вилку кусок говядины и принялся его жевать, едва не скуля. — Фто там?       — Не говори с набитым ртом. Ладно, ты прямо сгораешь от нетерпения…       — От голода, вообще-то…       — Генри с Хью, оказывается, ходят не на озеро, а к реке, за лес.       У хлеба была хрустящая корочка, а от воздушной, чудесно пахнущей мякоти валил пар. Эдвард определенно точно выронил скулеж, даже решив не шлепать Джетта по руке, когда тот свистнул с подноса тарелку мармелада.       — Откуда ты это узнал?       — Скриплеры, — улыбнулся Джетт, получше устраиваясь в кресле и наблюдая за тем, как Эдвард приступает к поеданию лукового супа, небрежно кидая туда сухари: совсем не по этикету Эдвард бросил их в тарелку, а затем так же бестактно отряхнул ладони друг о друга. — Очаровательные создания. Ты знал, что им нравится музыка? Особенно песни про природу, леса, реки, зверей… У тебя крошка на щеке… Вот тут…       — Что там с Генри и Хью?       — Наемники из скриплеров никакие: их Странник знает, как убедить следить в оба глаза. Мои горе-наемнички слишком увлеклись разговором с растущим на берегу вязом. Может, просто постеснялись говорить о деталях, как думаешь?.. — Джетт подался к нему. Эдвард перестал жевать. От Джетта пахло вишневым мармеладом.       — Не хочу об этом думать.       — Понимаю, — вернулся в кресло Джетт.       — У тебя мармелад в уголке рта. Тут.       Джетт соскреб мармелад ногтем.       — Предлагаю проследить за ними.       — Уверен в этом?       — А ты что, стесняешься?       Эдвард неопределенно помотал ложкой, запивая суп горячим чаем.       — Ты запомнил то, что я обычно ем на ужин по пятницам? — вдруг пробормотал он, по-новому оглядывая поднос.       — Я внимателен к деталям, — улыбнулся Джетт, салфеткой вытирая кончики пальцев. К его губам прилипли бусинки сахара. — И заметь: я ни с чем не прогадал.       Ответить на это было нечего, и Эдвард решил осуждающе похрустеть сухарем.       Какое-то время стояла тишина, прерываемая хрустом хлеба и сухарей, тихим звоном посуды и почти не слышным звуком самого поедания пищи.       Эдвард промокнул губы салфеткой, и Джетт, наблюдающий за ним, решил подать признаки жизни:       — Ну так что думаешь?       — Я не знаю, Джетт. Это странно.       — Ну ладно. Мое дело предложить.       — А скриплеры случайно не говорили о том, чем там занимался Хью?       Джетт осторожно мотнул головой, прищурив глаза: вспоминал.       — Нет… — Тон сменился на ласковый, тихий: — Высочество, тебе нужно поспать.       — Может быть. — Эдвард взглянул на бумаги. Кажется, они друг от друга устали. — Пожалуй, ты прав.              Придворные и слуги не могли не заинтересоваться новыми делами, творящимися в их дворце. Потому что, во-первых, новый обитатель дворца занял самые отдаленные покои западного крыла, среди которого жили господа, и занял не просто покои, а отдельную комнату в башне. Почему бы не дать ему поместье и отослать прочь, такого странного и пугающего? Во-вторых, этот обитатель вызывал у всех определенные опасения и завораживающий ужас, но сомневаться в решениях самого героя было как-то некрасиво, потому этот второй пункт терялся на фоне первого и в особенности третьего.       Третья причина, из-за которой слуги отчаянно переглядывались и шептались, состояла в том, что Хьюго, едва не уничтоживший королевство, Хьюго, которым пугали непослушных детей, Хьюго, так подозрительно старающийся во благо простых людей, завел себе возлюбленную. Никто не знал, кто это такая, потому что девушка не желала ничего про себя говорить. Все гадали, откуда же она взялась. Когда Хьюго успел прошмыгнуть вместе с ней во дворец так, чтобы скрыть это от глаз стражи? Безусловно, новые условия, которые повлекло за собой сердце волшебства, могли означать, что эта девушка оказалась во дворце, когда пришла сюда в поисках своего дара, но, опять же, никто не видел худенькую девушку со скучающим лицом нигде, кроме покоев Хьюго. Сошлись на том, что этот волшебник мог просто с ней куда-то переместиться. Дошли до того, что он эту девушку украл и силой держит во дворце, запугав ее и опоив каким-то зельями.       Час от часу не легче. Эдвард находил эти слухи довольно раздражающими, ломал над ними голову, параллельно изучая анатомию и физиологию обоев полов и возясь с бумагами, которыми отец все продолжал его осыпать.              Джетт хлопнул Саймона по плечу, удаляясь прочь. Тот проводил его блестящими глазами, а затем вздохнул и направился в сторону постоялого двора.       Спустя чуть больше двух месяцев после похода за сердцем волшебства все люди тянулись к столице, дабы навестить дворец и попытаться найти свой дар. В связи с этим здание постоялого двора обросло третьим этажом и раздалось в стороны, как и соседние домишки, служащие магазинчиками: те так же нацепили на себя лишние этажи для странников. Не обошлось без помощи печально известного Хьюго, конечно. Безграничная мощь, доставшаяся ему нечестным путем, не желала подчиниться ему полностью: он пытался помогать с постройкой домов лично, но что-то пошло не так, и в итоге все плашки встали как пришлось, подчиняясь какому-то своему, хаотичному порядку.       Одни, найдя дар, пускались в странствия, другие возвращались домой и открывали свое ремесло, а совсем удачливым удавалось затесаться к придворным господам.       Саймону посчастливилось стать одним из таких людей. Придворный музыкант, флейтист, гордость семьи. Он подумал о своем счастье, и голова его закружилась в восторге, так что он кое-как забрался по лестнице на свой, третий этаж.       В комнатке лежали книги, которые он взял из королевской библиотеки. Орел, заведующий библиотекой, весьма убедительно просил вернуть книги спустя неделю, выделывая при этом красноречивые жесты, показывающие нелестную судьбу Саймона в противном случае. Тот не унывал: грозного смотрителя, питающего особую страсть к сказкам, можно было задобрить связкой сочных, свежих зайцев. Саймон уже присматривался к недавно заселившейся к нему на этаж охотнице…       Он разулся, закатал рукава рубахи, устроился на подоконнике, окно которого выходило прямо на площадь, и протянул руку к лежащей ближе всего к нему книге.       В это же время Эдвард с видом мученика протягивал руку к коготку, чтобы взять у него из клюва аккуратно свернутую трубочку.       — Я устал, — прохныкал Эдвард, разворачивая пергамент. Коготок сочувствующе подошел и положил ему голову на плечо, обняв его крыльями.       Эдвард нахмурился, с силой протер глаза, затем, воровато оглянувшись на окно и кинув внимательный взгляд на дверь, нырнул под стол, в ящик, и достал аккуратно лежащий там монокль.       С грустным стоном Эдвард вставил монокль в глаз, и пробежался глазами по мелкому, быстрому почерку, мельком подумав о том, что еще чуть-чуть — и отец сам свалит на него обязанности канцлера, и будет Эдвард всю жизнь носиться с этими бумагами.       Может, надо было просто фыркнуть, скомкать пергамент и продолжить возиться с бесконечными бумагами от отца, но Эдвард взъерошил отросшие волосы и пожевал губу, мысленно обругав Джетта, от которого и заразился этой вредной привычкой. Почерк принадлежал Хью, и он в этой записке докладывал о своей работе над чертежами для лазарета. Эдвард привычно впитывал в разум слова о расположении комнат и том, где, как и у кого договариваться о поставках трав, тканей и прочего.       Один абзац был написан ниже, и буквы тут уже были не такими ровными — Хью явно сомневался, стоит ли ему это писать.       «Так же имею наглость просить Ваше Высочество о небольшой помощи, связанной с женским телом, и надеюсь на ваше волнение касательно чужого здоровья», — значилось в это отрывке.       «А если он навредил ей», — пронеслась в голове мысль, и ее подхватил ветерок, и вот она уже вылетела из окна, закружившись в вихре крыльев Коготка и растворилась в розах, облепивших стену дворца.              Лето даже не прошло — оно быстро прокатилось. Точно горящая телега, кубарем скатывающаяся с крутого склона и разваливающаяся на пол пути к безмятежной глади озера, отражающей всполохи пламени.       Хью закусил губу — не задумчиво, а просто, чтобы ощутить боль. Ему-то приятно не было, и делал он это назло Силе, да вот только это не имело смысла. Ей наплевать на боль. Она защищала его, оберегала, одарив чутьем и даром предчувствовать опасность, но делала это просто подчиняясь своей сути.       Она врезáлась в мысли потоком какой-то ледяной, сковывающей чепухи, мешала думать и спокойно существовать. Жгла тело, выжигая способность адекватно мыслить и уж тем более колдовать.       Хью пытался с ней связаться, здраво рассудив, что, раз уж барьер не позволяет ей вырваться наружу, то она будет рада простому общению, но не тут-то было: Сила за эти попытки здорово наказала его пощечиной. Удивительный опыт — получить по лицу от резкого потока воздуха.       Надо было сдаться после первого раза, но нет, Хью так не мог. Упрямство Хью была прямо пропорциональна нежеланию Силы выходить на контакт.       Тогда Хью задумался. Выпивал, чтобы глушить невнятный, подобный древнему эху голос Силы. Изучал старинные трактаты, познавая все прелести вдумчивого чтения в ощутимлм времени — оказывается, стоит только сесть читать, как ты сразу кому-то нужен по «безумно важному» делу! Просто поразительно!       Трактаты ни о чем явном не говорили, и приходилось разбираться самому. Генри был рядом и пытался помогать по мере возможности, но все его совету сводились к его личному опыту существования будучи с иной, могущественной силой, обладающей собственным разумом. Но если Огонь имел четкие желания и маниакальную страсть к разрушению, то Сила причудливо сочетала в себе желание как ломать, так и строить — Хью как-то ночью подумал, что в этом и заключается ее суть. В бесконечности. Она создает новое, она же и, оберегая, в итоге разрушает.       Две бутылки вина, залитые в желудок натощак, способствовали тому, что мысли сошлись в единой точки, тут же взорвавшейся озарением. Создание и разрушение. Рождение, воспитание и охрана, и убийство.       Рождение и создание новой жизни — это ли не явные признаки женского начала?       Хью знал, что со стороны выглядел спятившим идиотом, но был рад тому, что Генри не задавал никаких вопросов, а просто был рядом в качестве моральной поддержки. Выслушал сбивчивые речи, без лишних вопросов помог взять пару лошадей из конюшен и молча сопроводил в лес, где они добрые полчаса искали реку.       В воде — утроба, начало, то, что забылось разумом, но что помнит тело, и Хью нырнул в воду с головой, уткнулся лбом в колени и заставил свои мысли течь совсем иначе. Перекраивал саму свою суть, лепил из костей, мышц и кожи иного себя, по подобию Силы. И Сила, растворившаяся в воде вместе с его кровью, словно бы соглашалась и направляла.       Из воды вышел совсем иной, переродившийся Хью, которого Генри одарил взглядом настолько удивленно диким, что впору было задуматься о его дальнейшей способности воспринимать мир вокруг и в общем жить. Но герой королевства сумел пересилить шок и даже принялся хлопотать вокруг «нового» Хью, то и дело пялясь на его тело — заинтересованно и мельком.       Сила после этого успокоилась. Прекратила обрушиваться на сознание потоком острого льда, а стихла и даже стала ласковой. Мысли освободились от ее плена, и колдовать стало гораздо проще. Разве что появились глупые привычки и желание каждый день носить разную одежду, читать любовные романы и стихи, да еще и игриво улыбаться всем и каждому, но Хью посчитал это мелочами.       Раздражало лишь то, что жизнь проще не стала — только хуже и непонятней. Из покоев Хью не выходил, опасаясь. Женская ипостась по каким-то причинам была более буйной и требовательной. Сила требовала большего.              Эдвард панически тряхнул головой, и монокль ожидаемо вылетел из глаза, укатившись куда-то под стол; огоньки свечей испуганно дрогнули и едва не погасли. Девушка, залетевшая в его кабинет, захлопнула дверь и вжалась в нее спиной.       Избранница Хью. Дикие глаза, встрепанные, светлые волосы, рубашка набекрень, скрывающая ноги аж до самой середины бедра. Голые, изящных изгибов ноги, покрытые светлым пушком.       — Насколько глубоко ты изучал женское тело?       Эдвард мысленно заскулил.       Да и не только мысленно, что уж там скрывать.       — Думаю, моих знаний хватит, чтобы помочь вам с вашей проблемой. Проще будет, конечно, если вы скажете, что именно вас беспокоит. — Только Эдвард это сказал, как тут же сложил два и два: отстраненная девушка, живущая в покоях Хью, забежала к нему, к целителю, вся встрепанная и почти испуганная… — Ну… Я…       Девушка тряхнула головой, провела пальцами по замочной скважине на двери. Во всей ее фигуре было что-то плавное, но уверенное, инстинктивное. Она вздохнула, повернулась к Эдварду и преодолела расстояние между ними быстрыми, неловкими шагами, бросила взгляд на диван у стены, на готовое вот-вот рассыпаться звездами закатное небо…       — У тебя нет избранницы?       Эдвард ощутил в груди что-то колющее, почти рвущее. Ее глаза смотрели решительно и были подернуты туманом, меж бровей залегла складка. Эдвард ощутил отчетливый, кисловатый запах вина.       — Нет…        Едва он это выдохнул, как в следующее мгновение они подались друг другу навстречу, сливая губы в поцелуе. Жар, нервный путь до стоящего тут же дивана, шорох ненужной одежды.       Это было возмутительно.       — С-слушай, мы ведь даже…       — Наплевать, абсолютно наплевать…       Странно.       — Клянусь, что все будет хорошо, просто… просто позволь… — и она провела самыми кончиками пальцев по его виску, расслабляя, утешая, погружая в тепло.       И почему-то это ощущалось правильно. Горячие, пьяные, шепчущие губы оставляли влажные следы на шее и груди, гладкое, худое тело чуть заметно дрожало в предвкушении, светлые волосы игриво щекотали кожу. Эдвард не знал ее имени — узнает утром. Все утром, потом, явно не сейчас, когда так ярко полыхает костер страсти, с каждой секундой распаляющийся все сильнее и сильнее.       И свечи погасли, оставляя их наедине со звездами и друг с другом.       Утром Эдвард проснулся на этом же диване. Ее словно и не было.       Эдвард решил, что это был сон, и всему виной эти толстые книги с иллюстрациями женских тел. Зачитался.              Сила прекратила изнывать, причиняя боль, и утешилась тем, что дал ей принц.       Небольшой обман во благо самого себя и возобновления цикла, так необходимого Силе для поддержания своей сути.       Хью надеялся, что скоро она выйдет на контакт и прекратит впустую пытаться ему что-то сказать путем выращивания перьев в его плоти, лишних зубов в горле или кипячением крови прямиком в венах. Нужно только немного времени, привыкнуть друг к другу и наладить контакт.       Лишь немного времени, и Хью научится обладать своей силой целиком и полностью.       Эдвард кивнул самому себе, ощущая себя ответственным и заботливым старшим братом. Как бы он не нервничал перед предстоящим разговором, который сам и хотел завести, ему было приятно. Личная жизнь брата не касалась его, Генри ведь и был немного другим. Его философия, взращенная лесом и Огнем, была иной и не была подвластна Эдварду, но Эдвард считал своим долгом заговорить об этом.       Он повернул ручку двери и зашел. Генри сидел на кровати и возился с новеньким луком. Услышав Эдварда, он поднял голову и улыбнулся ему.       — Нам нужно поговорить, Генри, — степенно начал Эдвард.       — Это будет разговор, или ты просто вывалишь мне речь о морали?       — Монолог, скорее, — исправил Эдвард, не поведя бровью. — Касательно Хью. Вас с Хью.       Генри заметно напрягся и задышал медленнее, изо всех сил постарался принять бесстрастный вид:       — А в чем дело?       — Я хочу сказать… — Эдвард прикрыл глаза. Захотелось развернуться и уйди. — Я не возражаю против вашей с ним дружбы, и Хью без того делает многое во благо королевства, но знай, что если ты свяжешься с ним узами… Иных чувств… Я буду протестовать против этого.       Дверь скрипнула, едва он закончил. Эдвард обернулся и тут же взмок, покраснев — вспомнилась та пылкая, неправильная в своей правильности ночь.       Она закрыла за собой дверь и застыла.       — Э-эдвард, это… — Генри прочистил горло, проявляя умилительную способность игнорировать смущающие сцены. — Я давно должен был сказать, но это странновато звучало, и ты бы не поверил. Хью, он понял, чего хочет Сила, и… Вот это… Это тело помогает лучше контролировать магию, и в любом из тел он все равно остается парнем… Если ты хочешь знать, то с любым из Хью у меня ничего нет и не будет, это даже оскорбительно. Эдвард?       — Генри, язык твой без костей, — медленно прошипела девушка, отходя прочь. Эдвард не шевелился.       — Что я сказал?..       — Все. Все, совершенно все, идиот.       — Т-то есть, не было у Хью никакой девушки?..       — Никогда.       — А та ночь…       — Мне стало легче, вы лишились невинности — все в плюсе. Эдвард медленно сел на самый краешек кресла, прижал пальцы к губам.       — Эдвард…       Эдвард с трудом оторвал взгляд от ковра и взглянул на заметно побледневшего брата.       — Джетту ни слова, — тихо, твердо произнес Эдвард.       — Ни в жизни, — с готовностью кивнула… кивнул Хью — настолько же красный, насколько Генри — бледный.       Посидев немного в тишине, Эдвард вернулся к себе в небольшой кабинет, где возился с бумагами от отца.       Подумав лишь мгновение, Эдвард вынул из ящика кипу бумаг, которые требовали его подтверждений, дрожащими пальцами развязал бечевку и метнул бумагу в потолок. Листы с шелестом рассыпались витиеватым хороводом.       Никогда больше он к ним не притронется.