интуитивно

— Только парень глаза сомкнул, Как из подвала раздался стон. «Скажи мне бабушка, что за шум?» — Вдруг обратился к старухе он. Андрей допивает стекляшку жигуля — на трезвяке в грязном и душном Там-Таме находиться и получать хоть каплю какого-либо удовольствия невозможно. Хрен его знает, сколько таких стекляшек в Князева влилось до этого, — он не считал — но упорно стремился к ящику: вижу цель — не вижу препятствий, а Андрей парень наглый и упертый. В ушах шумит, в глазах — рябит серо-буро-курточным пятном. Андрей даже мишкино лицо еле-еле различает из всего буйства цветов и огней, но продолжает орать, уже не врубаясь толком, что за песня, падать на мониторы и сражаться за свой микрофон с особо бесцеремонными рожами. Нажрался он, короче, знатно. Возможно, еще до концерта, возможно, со своими купчинскими корешками, возможно, начал вообще в обед — это все уже неважно, потому что Миша сейчас поглядывает так, что Князев выделяет этот взгляд сквозь полную кашу в голове. Миша злится. Андрей спотыкается о натянутый гитарный шнур и с грохотом валится на барабаны. *** После концерта Горш решительно хватает его под рубаху и куда-то пытается утянуть, оставляя группу собирать инструменты и провода в одиночестве — не маленькие, справятся сами. Тащит, пьяным мозгом соображает Андрей, в гримерку, которую гримеркой и назвать страшно: больше она похожа на КПЗ без решетки и с относительно нормальной дверью; Князев немного да опытный — однажды побывал, повидал и оказаться там еще раз не хотел. — Да пусти ты, у меня че, ног нет? — он пытается говорить внятно и понятно, но очевидно выходит противное блеянье. Миша, удивительно, из хватки выпускает и смотрит как на клоуна в цирке. Не сочувствующе, а как-то зло и насмешливо одновременно. Андрей свою ошибку понимает уже на первом шаге — ноги сейчас волочатся крайне хуево, — но, хоть и собирает все косяки плечами и лбом, до комнаты доходит, гордо пошатываясь, и с такой же горделивостью падает на скрипучий ободранный диван. Он пару секунд тупо пялится в стену, чтоб сфокусироваться и успокоиться: тело до сих пор потряхивает от выпитого и от концертного адреналина. Миха садится рядом, вплотную прям, и пытается своими цепкими карими глазами найти хоть крупицу трезвого и разумного в князевских голубых. Видимо, не находит. — Скок ты выжрал-то, алкаш? — Бля, Мих, вот только ты мне морали не читал еще, — Андрей бубнит и наивно пытается слиться с кожзамом, чтобы просто побыть в тишине. — Да видимо пора начать, е-мае! — Ты ж сам бухаешь, долбоеб, а на меня че гонишь? Меня опекать не надо. — Ты концерт, бля, почти сорвал, еб-твою! Какая опека, придурок? Еще чуть-чуть, и Миша закипит и завизжит как алюминиевый чайник и даст ему по морде — Князев горшеневское настроение может почувствовать даже в полном неадеквате. Будь Андрей потрезвее, то, возможно, Мишу бы даже поддержал. В самом деле — это, наверное, не очень красиво заявляться с пятнадцатиминутным опозданием, в пижаме и пьяным вдрызг на свой собственный концерт. Люди-хуюди-то че подумают? Другой вопрос уже, что за контингент их там чествовал. Алкашам и наркоманам, думается, плевать, под какую музыку блевать, пиздиться и толкаться, лишь бы с задором, весело и «по-панковски». Андрей это для себя уяснил уж точно. Мишка же, кажется, к этому вопросу относился слишком серьезно и слишком ответственно. От горшовского внезапного занудства тянет в сон — Князев своей вины явно не чувствует и чувствовать не хочет. — Мих, кому там че срывать-то было, врубись уже, а? Совесть проснулась? Его мажет по дивану от жары, от пива, от усталости и от злой черной фигуры Миши. Горш загружается, пытаясь расшифровать азбуку пьяного Князева, хмурит густые брови, стреляет карими молниями и готовится сказать что-то точно обидное. Андрей этой «загрузкой» пользуется, потому что бесполезный треп про его хуевость надоедает и Мишу невыносимо хочется заткнуть. Миша продолжает молчать, когда Андрей слабо тянет его за воротник рубашки ближе. Он все еще смотрит зло и хмуро, но не отстраняет, ждет, и Князев целует. Они целовались раньше — пьяные, в угаре после концерта и первого успеха, на квартирниках на спор — и Андрею никогда до этого не было так приятно. Он чувствует на мишиных губах вкус пива, невысказанное «нахуй ты так напился» и кучу «а если бы» и «как»: Миша абсолютно точно ругался не на угрозу срыва. То, что Горш никогда в лицо ему не скажет, то, что Андрей должен ощущать сам интуитивно — и Андрей ощущает. Князев отстраняется, смотрит. У Миши из взгляда пропадает злость, меняясь на отчужденное спокойствие, и Андрей вседозволено падает головой на его худые бедра, тихо смеясь. — Ты поэтому злился? Миша хмурится, не отвечает: только легко бьет пальцами по чужому лбу и тут же ласково ерошит волосы на макушке. Андрей улыбается и прикрывает глаза.