slide.

Всё началось с, казалось бы, простого касания. Ченле отчётливо помнит тот момент, когда мягкие подушечки чужих тонких и хрупких пальцев впервые коснулись его щеки. Гладко выбритой и ещё отдающей приятным холодком ментола пены для бритья, что довелось присвоить с полки Джемина. Ренджун тогда был пьян да и Ченле назвать трезвым вряд ли у кого то бы язык повернулся, но… Момент того опьяненного состояния не был похож на остальные, отдавал покалыванием под кожей и словно замедлял время. Звёздное летнее небо, подымающиеся в воздух искринки от костра, который Марк настойчиво тыкал длинной палкой, в буквальном смысле играясь с огнём. Чжон помнит, что эта мысль насмешила его в тот момент. В любом случае никому уже не было дела до них двоих, все были увлечены своими шутками, разговорами, едой, теплом ощущения собственной второй семьи под боком. Просто идиллия. А Ле помнит совсем не это. Чужая картинка отличается чувством трепещущей за рёбрами душонки, запрятанной меж четырех камер собственного сердца. Вспоминается и взгляд Ренджуна, той ночью сверкающий и поражающий, словно искра от кремня и лезвия. Ченле помнит жар его хрупкого тела. Тела такого горячего рядом с его собственным, жалким образом промёрзшим от такого количества выпивки. Он помнит и то, как пялился на него в ответ. Зачарованный. И пьяный. Нейронные связи отрубались одна за другой, оставляя всё электричество в теле отвечать за базовые потребности, резко отключившиеся в миллисекунду, как только больная фантазия подсунула воображению искажённое извращение реальности. Ренджун. Его обнажённое тело. Он запрокидывает голову, тёмные пряди спадают на лицо, тонкие пальцы дрожащим цепляющимся движением спускаются по чувственным губам. Ле слишком ярко и отчётливо может представить себе пудровую пыль румянца на острых плечах и чуть ниже ключиц. Может услышать чужие стоны где-то в глубине собственных мыслей. Стыд глушит вожделение: хён наверняка даже сквозь ворох пустых пьяных мыслей думает о том, что Чжону может стать нехорошо. Наверное поэтому?.. Поэтому касается так нежно? Касается аккуратно, призывно, словно выпрашивая ещё немного внимания к себе. Взгляд потемневших глаз Ченле спешно прячет опуская в ноги. Не в первый и не в последний раз. Ведь правда так легко читается в глазах. Чжон не спешил признаваться, боялся отторжения, боялся оказаться непринятым, учитывая все нюансы личности Ренджуна. Известная истина: он никому не даст выжать хоть каплю нектара из собственной души даже для упрочения связи. Поэтому Ле наслаждается им со стороны, при этом не упуская лишнего шанса оказаться ближе: будь то лёгкая потасовка без злого умысла, простые объятия или хореография. Хореография, его любимый повод, движения в танце, где была вероятность мимолетом коснуться его: такого неуловимого, хрупкого, эфемерного. Да, коснуться. Пройтись носом вдоль затылка или же, если повезет, сладкого места на шее, вместе с тем взором внимательным подмечая каждую капельку пота на коже. А спустя какое-то время сжать руки в кулаки и натянуто улыбнуться в ответ после очередного выступления, наблюдая со стороны Джемина и Джено почти ничего не скрывая обхаживающих его. Ченле не договариваясь со своим сознанием занёс и это в свои правила: наблюдать со стороны, не касаться, пускать его ближе лишь в состоянии опьянения, когда лишним действиям будет весомое оправдание. Ле честно держался этой стратегии. Ле правда старался быть в стороне, сам того и не подозревая именно этим и выманивая Рена из своего спокойного одиночества, соблазняя красивой картинкой в компании источников допамина не только в форме очередной бутылки.

***

Закрытая гостиная в особняке, очередная дурацкая вечеринка — прихоть знакомых. Взгляд просто отказывается перемещаться с субтильного силуэта на что-либо ещё, буквально закрепляется на мелькающем среди людей те́льце. Ченле продолжает пить. Не хочет думать сегодня, но залить глаза, уединиться в одной из уборных и спустить себе в руку прокусывая губы до крови в попытке замять его имя — за милую душу. А может… Может, выловить его из толпы и зажать в тёмном углу? Видно ведь, что пьет не меньше. А потом признаться с горечью слез на корне языка, напоить ещё больше, связать и воспользоваться… Мысли не совсем здоровые лишь тешат сознание абсурдностью, тепло щекочут под рёбрами. Чжон совершенно не обращает внимания на Джисона, чуть захмелевшие объясняющего ему… Ну, что-то, что он и объяснял. Забывает вмиг и о себе, достаточно предмету его обожания остановиться напротив развалившейся на диване фигуры. – Хочешь… – его голос всегда отдает завидной текстурностью нежнейшего бархата, что под пальцами ощущается роскошью. – Хочешь посмотреть на небо? Ченле едва ли не закатывает глаза в предоргазменном ощущении такого близкого нахождения рядом с нависшим над ним Ренджуном, рукой опирающимся о спинку дивана. Его запах отчётливо бьёт в ноздри, вынуждает слизать остаточный вкус шампанского с губ от ощущения горячего шёпота над ухом. Сейчас хочется утянуть его к себе. Забыть обо всех правилах, нормах и присвоить себе на глазах у всех этих людей, но вместо этого Ченле отвечает лишь лёгким прищуром мутных от алкоголя глаз и ловким перехватом тонкого запястья, чтобы спустя секунду нежная ладонь в его собственной доставила удовольствие небывалого масштаба. Расслабила окончательно. В пустующем коридоре Чжон понимает, что готов уйти следом за Ренджуном даже в бездну: он держит чужую руку в своей, пожалуй, слишком крепко, чувствует покалывание в губах. Приятное и тягучее, как медовая карамель, ощущение разливается в груди, когда Ле послушным щенком на поводке заходит следом за Хуаном в комнату, что тот запирает на замок. – У меня уже всё готово, – голос обволакивает, баюкает, пока собственный взгляд очерчивает убранство выбранной залы: камин, красивые европейские окна и их тяжелые гардины. Только после детального изучения оставшихся элементов довольно аристократичного покоя взгляд опускается на пол: прямиком к журнальному столику и дивану меж которыми в расслабленной позе устроился Ренджун. Ренджун, тонкие пальчики которого перебирали небольшие зиплоки на том самом столике. Ренджун, чьи светлые и тёмные прядки успели перемешаться, нарушая установленный укладкой порядок в очаровательной манере. Его Ренджун, которому почти любая вещь была велика, даже обычный свитшот, сейчас благосклонно к Чжону демонстрирующий ключицы и кожу бледного плеча. За делом они не торопятся. Не торопятся настолько, что Ле не помнит, что Хуан растолчил для дорожек. На этот раз кратковременная память цепляет лишь его негромкий китайский говор и витиеватый в спокойном воздухе помещения дым от сигареты. Сигареты, что ему — уже полностью лежащему на диване — передаётся тонкими пальцами, аккуратно принимающими фильтр к губам. Ченле не сдерживается: первая затяжка за долгое время, взгляд Рена — такой внимательный. И он так близко. – Ничего такого, Ле, – спокойный голос пробуждает от неги. Рен всё ещё продолжает возиться с таблетками на столике, одну из них раскрашивая в порошок, – это лёгкая доза. Просто разбавить атмосферу. Тебе ведь тоже здесь не по себе? Вопрос не особо звучит вопросом, Ченле в ответ лишь хмыкает. – Сейчас или вообще? – вопросом на вопрос отбивается, наблюдает за тем, как Джун привстаёт, из заднего кармана выуживая купюру. Ожидание не длится больше ста двадцати секунд, порошок пропадает с зеркала, а Рен сдержанно стонет. Сдержанно, но удовлетворённо, вынуждая закусить губу. – Можешь не отвечать. Ле молча наблюдает за Ренджуном, что, медленно перебарывая головокружение, снова встаёт на колени и тянется к одной из бутылок на столике. Лёгкая неуклюжесть лишь для того, чтобы по итогу встать и бесцеремонно оседлать бёдра Чжона без предупреждения. – Ренджун, – соприкосновение желанных бёдер с областью паха отражается в чужом имени горячим придыханием, во взгляде — искринкой страха. Не за себя. За него. – Гэ, ты чего? Смотрит, не решается шевельнуться или попробовать коснуться. Ловкие пальчики откручивают крышечку бутылки. Нежные губы касаются стекла горлышка. Явно нарочно упускают вязкие тёмные капли ликёра. – Инджун-а.. – Ле не может отвести взгляд от него, медленно глотающего очередную порцию алкоголя, замутненный взор свой направляет следом за сладкими каплями, приоткрывает собственные губы и ведёт по ним языком, словно собирая фантомный привкус алкоголя. Вкус пряной сливы и горького шоколада смешивается с нотками табачного дыма, снятых с языка: Ренджун настойчиво толкает свой язык глубже, целует жадно, одурманенно, смесь слюны и алкоголя вынуждая стекать по коже. Ченле сглатывает раз за разом, позволяет Рену вылизать собственный рот дочиста, поддаётся ему, позволяет вести, подчиняется размеренному ленивому темпу намекающе движущихся бёдер и тягучести поцелуев, не смея опустить ладони на узкие бёдра. – Я ведь не слепой, Леле.. – налёт хрипотцы ложится на бархатный тембр, вынуждая низкий стон застрять в горле. – Я видел, как ты смотришь на Джено и косишься на Джемина. Я всё видел. Наклоняется к щеке, слизывает подтёки сладкого ликёра с кожи, целует висок и снова возвращается к чужим губам. – Я видел как ты и на меня пялишься, – нагло усмехается, прежде чем начать заласкивать чувствительные подушечки губ, пальцами подцепляя край лонгслива и дразня невесомыми касаниями кожу живота. – Не услышать твои стоны в единственной ванной среди ночи было бы странно, не думаешь? С каждым разом в твоём певучем голосе слышалось всё больше агрессии и отчаяния. Бедный Леле. Снова смешок в губы, мягкий поцелуй. Ладони уже безмолвно приспускают свободно сидящие джинсы, пока Чжон Ченле пытается выбраться из своего дурмана. – Инджун-а.. – зовёт ласково, почти слабо, пытается осознать свои чувства и эмоции в моменте, – Ренджун. Он кажется ему иллюзией, яркой галлюцинацией: такой изящный, такой напористый, с ярким и жаждущим взглядом. Будто бы готов на всё. – Я здесь, – вязкий соблазн ощущается в голосе. – И я готов на всё, Ченле. Мысли вслух сменяются рычанием. Очередной поцелуй дарит Ченле возможность взять верх и резко изменить положение вещей, подминая Рена под себя. – Готов, говоришь? – Ле горячо выдыхает безобидный вопрос в изгиб тонкой шеи, трепетно покрывает её поцелуями. – Ко всему? Спрашивает не из глупого любопытства или убивающего сладострастия, нет. Просто запинается в собственных мыслях, пытается словить каждую, но выходит из рук вон плохо. Хуан под ним чувствует смятение, пальцами прочёсывает смоль волос, перебирает прядь за прядью. – Да, – пауза не длится долго, Джун отворачивает голову в сторону, демонстрируя свою готовность видом открытой шеи. – Ко всему, что ты сможешь и захочешь мне дать. Ченле не помнит, был ли хоть раз в своей жизни настолько нежен, осторожен, нетороплив. Ченле не спешит пускать в ход зубы: ему нравится осторожно вылизывать чувствительную кожу и наслаждаться тихими вздохами, нравится ощущать трение тел сквозь одежду. Нравится чувствовать вкус сомнения и желания на чужих губах, что не решаются попросить о большем. – Даже под кайфом ты.. Ты просто ублюдски горделивый, – Ле влажно выдыхает с лёгким смешком куда-то на чувствительную кожу за ушком, ощущает, как Рен в ответ сильнее тянет за волосы. – Скажи, чего хочешь. Скажи прямо. Сам принимается его упрашивать, почти умолять. Настойчиво лижется и бёдрами вжимается в попытке усмирить окончательно проснувшийся голод. – Хочу тебя. Хочу чтобы ты взял меня так, как всегда и хотел этого. Так, как нуждался во мне всё это время, Леле, – дыхание у Ренджуна становится чаще, шумнее, а в глазах вновь сверкает тот бесноватый огонёк, что не давал покоя столько времени. На долгие поцелуи уже просто не хватает терпения. Ченле зубами готов раздирать чужие губы, пока руки настойчиво дёргают ремень и стягивают с тонких ножек ненужную одежду, открывая вид на все прелести, что должны были достаться только ему одному. – В заднем кармане два пакетика смазки, – Хуан замечает, как голодно Чжон разглядывает мягкую кожу, как тянется рукой к плоскому животику и поглаживает его, устанавливая зрительный контакт. – Ренджун, – а у того все ещё голова кругом и мысли улетучиваются даже не появившись. Поднимать одежду с пола в поисках заветной фольги сейчас не хочется. А вот грубо целовать хёна под собой — очень даже. Ладони Рена снова ложатся на его лицо, нежно поглаживают щёки, пока пальцы мягко поправляют темноту прядей время от времени. Всё тело отзывается на чужое желание, щёки алеют, рот наполняется вязкой слюной, а в уголках глаз стоят слёзы ощущения нежной пытки. Привкус крови отчётливо ощущается на языке, губы саднят: разодранная кожа страдает раз за разом от укусов, но у Хуана от этого чувства ещё сильнее начинает тянуть внизу живота. Приятный узел всё туже затягивается и где-то чуть выше лобка у самого Ченле, что ощущение коротких ноготков, отчаянно раздирающих кожу его рук, ощущает разрядами тока и постанывает ответно на каждое действие. – Прошу… Прошу тебя, сделай мне приятно, – едва ли не рыдая, Джун с хныканьем упрашивает Чжона начать действовать. – Коснись меня. И кто такой Ченле, чтобы отказать внезапно исчезнувшей прохладной неприступности хёна, который сейчас так красиво и медленно таял в добровольно переданной власти. Приходится опуститься к вороху ненужной одежды, достать две шуршащие упаковки и снисходительно хмыкнуть, всё же наблюдая отсутствие презерватива в наборе. – Хочешь почувствовать меня полностью? – в голосе Ле очевидная насмешка не то над Реном, не то над самим собой. – Никогда бы не подумал, что твоя мечта перепихнуться со мной таким грубым и животным способом. Не посчитаешь меня излишне диким, если я кончу прямо в тебя? М, Ренджун-а? Ласкает его имя, выкидывает из памяти осознание того, что так разговаривать со старшим совсем не положено, вместо этого наслаждается видом томящегося предмета обожания под собой. – Я этого и хотел, – ответ спокоен, словно Рен был готов к этому вопросу. Непоколебимая уверенность и признание своих желаний на ходу сводят Ченле с ума: эта особенность хрупкого Ренджуна — его готовность идти напролом до конца — цепляла своей аутентичностью. Это немыслимое сочетание нежного и грубого, брезгливо-избирательного и буквально варварского в нём, заставляло огонь в душе полыхать ярким кострищем, согревая сердце и в глазах собственных делая хёна ещё желаннее. Очередной кульбит сердца в груди, ладони Джуна уже оглаживают плоский бледный живот, лезут под единственный предмет одежды и ласкают грудь, пока Чжон всё ещё в лёгком ступоре пытается осознать, что же делать дальше. В чувство приводят лишь тихие мягкие стоны вперемешку с шипением жаждущего продолжения Рена, пальчиками тянущегося к плотному бугорку в районе паха наблюдающего за ним Ченле. Ченле, что позволяет поглаживать собственный стояк, пока смазка из первого пакетика вытекает на пальцы вязким гелем. Церемониться смысла нет: Джун просится сам, открывает вид на собственную задницу и с лёгкостью принимает в себя один, два, а затем и три пальца, настойчиво и до крови прокусывая губы Чжона, чьи пальцы нащупывают самые чувствительные места внутри желанного тела. Тела, что болезненную твёрдость сочащегося смазкой члена принимает в себя с лёгкостью. Ченле сквозь собственный выдох облегчённого удовольствия слышит довольный и отчасти сытый стон Ренджуна, прогнувшегося в спине от ощущения приятной заполненности. – Мне нравится… Нравится, как ты растягиваешь меня всё больше, – его шёпот такой горячий и влажный, глаза прикрыты и видно лишь дрожание красивых ресниц. Аккуратные маленькие ладони накрывают живот, поглаживают его, и Ченле в этот момент готов поклясться, что пульсация сердца ощущается в районе плотно обхваченного бархатом стенок члена. – Ренджун.. – бёдра сами собой медленно движутся на пробу, – Рен-.. джун. Первый шлепок кожи о кожу, Хуан мычит от удовольствия, отворачивает голову в сторону, снова открывая доступ к тонкой шее. – Не бойся, – говорит совсем тихо. – Используй меня. Я так давно хотел этого. Чжону тяжело сдерживать себя, но он продолжает двигать бёдрами как можно медленнее, стискивая зубы и постанывая от ощущения того, как же хорошо внутри сжимающего его Ренджуна, как худенькое тело вдруг становится ещё хрупче на вид после обретения власти над ним. Стонет громче следом за чередой сладострастно тягучих постанываний Рена, что буквально слюной заходится под ним, ногтями цепляясь за ткань белой футболки на плечах в попытке разодрать кожу под ней – Молю… Ченле, быстрее! Ченле.. Войди глубже! Резче! Ченле.. – называет и выкрикивает порой его имя, указывает направление движения, позволяет усадить себя сверху, вновь обретая частицу контроля над происходящим. Для Чжона остаётся самым правильным сейчас лишь наблюдать и особо не вмешиваться, лишь изредка подмахивая бёдрами, когда Хуану была необходима передышка. Передышка от изменения темпа собственных движений, от поцелуев, от ласкового и в то же время грубого бреда, что он шептал ему в губы, продолжая раздирать их до мяса. Эйфория происходящего ощущалась покачиванием на фиолетовых волнах упоения, в один момент успокоившихся для предвещения скорого конца. Конца такого ожидаемо-неожиданного, где Ченле, окончательно вымотанный дразнящимся Ренджуном, просто резко укладывает его обратно на диван, позволяя себе набрать скорость толчков, уже совершенно не беспокоясь о чужом желании продолжать свои игры. Ладонь сама собой находит путь к шее, обхватывает её, пока взгляд, потемневший до оттенка бьющей из под земли нефти, обволакивает и почти пожирает образ нежно улыбающегося Джуна, на резкое проявление грубости реагирующего нежным касанием собственных пальцев к тылу сжимающей глотку ладони. – Ченле… – у него едва слышно вырываются слова следом за чередой всё ещё сдавленных стонов. – Кончи в меня, прошу… Для Ле эти слова равносильны стимулянту, вынуждающему резче вжимать собственные бёдра в чужие, заталкивая ноющий стояк так глубоко, как может позволить длина. И Ренджун принимает его всего, до последнего сантиметра, позволяет просторной зале наполниться смесью запахов двух жаждущих разрядки тел вместе с влажностью дразнящих воображение звуков вязких шлепков кожи о кожу. – Прошу, Ченле, – у Рена не остаётся сил продолжать: всё его тело напрягается в ожидании оргазма, он теряет свой голос и ноготками под тканью футболки уже процарапывает кровавые дорожки на широкой спине, – Ченле… Позволь мне кончить. Кончить для моего Леле. Задыхается. Мечется от желания. Дрожит в предвкушении, но зовёт его так ласково, почти плаксиво, вынуждая Чжона зарычать и напрячься в ответ, совсем теряя рассудок и секс превращая в акт насилия. Насилия, что Ренджун воспринимает благословением. Ле ощущает капли пота на лбу, замирая лишь на секунду для того, чтобы разглядеть мимолётное, но такое красивое рождение галактики в чужих глазах. Сердце снова пропускает удар, но всего один, прежде чем Хуан обнимает Ченле за шею и плачет чуть ли не заикаясь, губами прощупывая чувствительность открытой кожи его шеи, пока Чжон гонится следом за своим удовольствием, думая только лишь о Ренджуне. О своём Ренджуне, который отказывается шевелиться и отстраняться от него, стоит горячему семени заполнить тугое горячее нутро. О Ренджуне, что впервые за всё время так доверчиво жмётся ближе и прикрывает глаза. Ренджуне, из-за которого сердце в очередной раз замирает, а затем снова возобновляет свой ход. Теперь уже, кажется, только для него.