Пепельные воспоминания

      Вэш затягивался дымом, опуская его в воздух и укутываясь им, как в плотное белое одеяло, прикрывая глаза, чтобы целиком и полностью раскрошиться в этих ощущениях, мелкими глотками хватая воздух после крепкой затяжки, стягивающей горло никотиновой лентой.       В ушах звенел навязчивой трелью ветер посреди пустыни, разгоняющий тепло и дым, так приятно обнимающий его душу, ползущий по лёгким и всему организму, перекликаясь в сосудах со стучащей кровью.       Ночь в пустыне скрывала дневную неизбежность одиночества, но упрямый воздух, мчащийся по всей планете так и мешал Вэшу наслаждаться своими мыслями, любовно скользящими между пальцами неуловимыми струйками жженого табака, до слез режущего глаза.       Было больно первый раз пробовать, кашлять, задыхаясь, но теперь ощущение наполненности теплом и колкостью только давало почувствовать себя чуть более живым, полноценным, не страждущим того, чего уже нет, а может и не было никогда.       Всё же, много времени прошло.       Позволив себе вновь попытать счастья в реальности, Ураган оглянулся сквозь рассеившийся дым, решая двигаться вперёд, не оглядываясь, но только чтобы привалиться у очередного неизвестного обломка, покрытого изрешеченным ржавой молью времени железом, но всё ещё надёжно способного защитить от злобно заигрывающего ветра. Вэш не хотел играть, не сейчас, но со стихией ничего не поделать, как и с людьми.       Они были как пятый элемент, такие же неконтролируемые, неизбежные, недолгие, как любое бедствие. Буря рано или поздно закончится, и человеческая жизнь тоже.       Воздух снова наполнил маленький источник тепла от старой зажигалки, покрытой царапинами прошлого, чтобы подпалить сигарету, и растаять, закованным в крохотную железную клетку. Он существовал быстротечно, мгновенно, ради мелочного желания существа более разумного, высшего.       Как и люди.       И пепельное одеяло снова окутало Вэша, теперь оставаясь в пределах стен из старого металла, густея и неохотно выползая в ночь гораздо медленнее.       Теперь он может наконец закрыть глаза, плотнее укрываясь дымом, чтобы чувствовать острое тепло по всей трахее, лелеять его.       И наконец-то появляется нужное.       Нужное невесомое касание плеч, к которому хочется податься, прижаться, развалиться в нём, точно зная, что все осколки бережно соберут воедино, из ниоткуда создавая отсутствующие уже очень давно части.       Касание превращалось в стойкое ощущение, а оно в свою очередь обращалось в объятие, текущее по всей грудине, достигая мозга, чтобы расплавить его на доли секунды, и сосредоточиться на губах, кусая, как мог только он, взволнованно-грубо, но с любовью.       И Вэш снова делал глубокую затяжку, с каждым вздохом чувствуя горячий дымный поцелуй, окутывавший все его лицо, не двигаясь, чтобы не колыхать только наступивший покой.       За плотной завесой наверняка уже не было видно того, что не хотелось видеть снова, пустоты напротив себя, но Вэш все так же не открывал глаза, чтобы образ хотя бы ненадолго оставался чётким, пусть даже полинявшим и местами с прорехами.       Сейчас он мог лишь наслаждаться тем, что имеет, храня и до, и после рвущей потери.       Он уже совсем забылся, когда табак закончился, сжигая пожелтевший насквозь фильтр, но всё ещё из последних сил дымящийся, чтобы продлить мгновение, ради которого и наблюдение движения звёзд было отброшено прочь.       Вэш утонул в этих чувствах, ударившись о дно головой, теряя связь даже с самим собой, поднимая руки к бесплотному силуэту, ощущая этот жар тела, фантомный, но даже так, это было потрясающе, снова чувствовать его на пальцах, и в груди.       Он вдыхал и снова отпускал уже затертый дым, чувствуя кислые отголоски во рту, как жаркие поцелуи, исчезнувшие в ворохе конфетти, такие же разбитые, как недопитая бутылка ликёра.       С отчаянным рвением Вэш любил, почти что чувствуя эту талию, окутанную смятым пиджаком.       - Николас!       Он открыл глаза, чтобы понять, что дым покидал его сквозь щели в обломках, а фильтр сдался, истлев между пальцами в уголёк.       Но Вэш не прощается, смотря на пачку, в которой ещё осталось две сигареты.