Я никогда не...

Глеб затушил сигарету, отшвырнул её щелчком пальцев, выдохнул горький дым и шагнул на первую ступень лестницы. Всё стало привычным: коридор, старая, с облупившейся белой краской, скрипучая дверь, за ней комната с таким же старым деревянным столом, шкаф с картотекой справа, увядающий цветок на подоконнике и бесконечная печаль взвесью пылинок в воздухе. Кабинет развоплотителя — царство скорби о несбывшихся мечтах, чаяниях, разбитых надеждах и угасшей любви. С тех пор, как люди научились материализовать чувства, они решили, что равны богам. Случайное открытие навсегда изменило мир: его законы, мораль и, естественно, само человечество. А чтобы воплотить, достаточно генетического кода носителя, нескольких капель его жизненной энергии и значения уровня чувствительности, позволяющего провести процедуру. Эмоционально одаренные могли пройти ритуал до нескольких сотен раз, люди с притупленной чувствительностью рассчитывали на пару десятков воплощений, но были и те, кто чувств лишен начисто. Они не имели возможности их испытывать и материализовать. Именно таким был Глеб. Его жизнь — без резких потрясений, бурлящих чувств и эмоциональных скачков — гладкая и ровная, словно безмятежная поверхность океана в штиль. Обреченный на бесчувственное существование, он был уверен, что никогда не познает любви — самого желанного и недоступного ощущения. Глеб до сих пор помнил слащавые любовные романы с маминой книжной полки, прочитанные в юности. При своей неспособности испытывать глубокие душевные волнения, он, как алкоголик, стремился напиться допьяна, и всё-таки, вопреки диагнозу, попытаться почувствовать хоть что-то. Со временем процедура материализации стала доступна каждому, приравнялась к стоимости проездного билета в городском транспорте. Каждое чувство воплощалось в определённую сущность: радость — маленький солнечный зайчик, скачущий рядом с владельцем; восторг — фейерверк в небе; нежность — кусочек облака над головой хозяина; дружба — лохматый щенок; мечта — сладкая патока; уверенность — дуб за окном. Только любовь имела человеческую телесную оболочку. И была самой загадочной. Её внешность зависела от силы эмоций в паре: обычно она выглядела юношей или девушкой, которые, как дети, брали черты обоих или становились копиями одного из влюбленных. Глеб, работавший развоплотителем в маленькой конторе при районной больнице, никогда не сталкивался со случаями сложнее благодарности, зависти, дружбы или ненависти. Правда, несколько раз избавлялся от влюбленности, которая так и не вырастала во что-то большее. Работа была заурядной и не требовала особой подготовки — всего лишь рутина, позволяющая набить руку и набраться опыта. Но она давала возможность хотя бы подсматривать за его несбыточной мечтой — живыми, полноценными чувствами. Задумавшись, Глеб не заметил стук в дверь. — Добрый день, можно? — В кабинет заглянул мужчина в темном костюме, за его спиной было видно красивую женщину и прячущего лицо за длинной чёлкой молодого человека. — У нас талончик на четырнадцать ноль-ноль. — Конечно, проходите, присаживайтесь. Пока они занимали безликие пластиковые стулья, Глеб рассматривал их, пытаясь понять, почему посетители обратились в захолустную районную контору, хотя по внешнему виду было понятно — им по карману самые дорогие клиники. — Я вас слушаю, — Глеб откинулся в кресле, обводя странноватую компанию пытливым взором. — Мы хотели бы провести процедуру развоплощения, – женщина стиснула в руке маленькую сумочку, выпрямила спину и сжала губы. — Ты хочешь, я — нет, — произнес мужчина, не поднимая взгляда от сцепленных на коленях ладоней. — Так нужно, и ты с этим согласился. Дима, сколько можно обсуждать это? Мы много говорили и пришли к окончательному решению. Нельзя больше тянуть — ничего не изменится, будет только хуже. — Марина, пожалуйста, подумай ещё раз. Вспомни, какими мы были. То счастье, которое мы пережили вместе, и наша любовь — она же не пропала и не угасла. Я прошу тебя и буду просить до конца. Это — не изменится, — мужчина бросил взгляд на сгорбившегося на краешке стула юношу. — Я люблю тебя, Марина, так же, как и тогда. — Господи, как же ты достал, я не люблю тебя. Я устала повторять одно и то же: не люблю и уже никогда не полюблю. Пойми и отпусти, я смертельно устала, Дима, пожалуйста. Я не хочу быть с тобой, хватит. Марина наконец подняла глаза на некогда безумно любимого мужчину. Вот только в её взгляде сквозила чёрная, стылая пустыня вперемешку с болью, сожалением, росчерками облегчения и решительности. Марина всегда знала, чего хотела, и никогда не меняла своих решений, даже если они были заведомо провальные. Её голос, такой родной и любимый, сейчас звучал бесцветно. Так могла бы говорить статуя мраморным, с изломами трещинок горлом, решившая открыть рот после тысячелетнего молчания. Мужчина достал из папки бумаги и ручку, положил на стол перед ней. — Раз так, подпиши отказ, я сам приму решение, что делать с воплощением. — Ну наконец-то! Она витиевато черкнула на нескольких листах, поднялась и ушла, негромко хлопнув дверью. В комнате повисла оглушительная тишина. Мужчина сидел, не двигаясь, и казалось даже не дышал, а Глеб смотрел на его слёзы, что скатывались по щекам и падали, разбиваясь о безвольно лежащие на коленях ладони. Юноша поднял голову. Он был похож на своего владельца: те же глаза, линия скул, мягкие губы. У Глеба перехватило дыхание, никогда в жизни он не видел столь прекрасное, сильное воплощение. Он подумал, что это несправедливо — ему не дано любить, а кому-то любовь не нужна. Почему тем, кто не ценит, дарят настолько сильные чувства, а ему никогда не узнать каково это — любить? — Отдайте его мне. — Что? — Отдайте мне, вы всё равно решили его развоплотить. Если любовь вам не нужна, отдайте мне. Мужчина ошарашенно смотрел на Глеба. — Зачем вам чужая, теперь уже безответная и умирающая любовь? — Вы любили и любите. Вы знаете, что это такое. Смотреть как люди, наигравшись, убивают свою любовь, невыносимо. Вам и в голову не приходит, как можно хотеть, но не иметь ни малейшей возможности полюбить или быть любимым. Вы сможете снова материализовать другую любовь, забыв об этой. У вас самый высокий уровень чувствительности из всех, что я видел. Вам он больше не нужен, а я смогу хоть ненадолго побыть рядом. Они долго смотрели друг другу в глаза: один — с удивлением и некоторым облегчением, второй — решительно, с немой просьбой. Сможет ли этот мужчина отказаться от своей любви и отдать её другому, случайному человеку? Посетитель устало прикрыл глаза, тяжело поднялся со стула и сказал: — Забирайте, я всё равно не смогу убить его. Он ушёл, так не взглянув на одинокую, ненужную, брошенную любовь. А Глеб знал, что для него никогда не будет ничего более драгоценного. С этого момента его жизнь изменилась навсегда.