Прощание

Ногицуне умирал. Демон умирал. Дикий лис умирал. Единственный, кто видел Стайлза таким, какой он есть, умирал. Альфа укусил его. Нельзя быть одновременно и волком, и лисом. Стайлз бы не хотел быть волком. А другая лиса, недостойная лиса, одна из таких же милых собачек, как и все вокруг, не умеющая быть настоящей лисой, пронзила его грудь мечом. Ногицуне упал на колени. Рядом тут же появился Стайлз. Как он это сделал? Теперь он еле способен передвигаться. Но лис сам ответил на свой вопрос: это же Стайлз, его лисёнок. Он настоящий лис. А не эта девчонка. Он может извернуться, он может обмануть, он может стать тихим и незаметным, но останется интересным и завораживающим, так, что добыча даже подумать не успеет, как окажется пленён. Но эти чёртовы собачки… делают его малыша слабым. — Ну же, лисёнок, всё хорошо, — он видел отчаяние в глазах того единственного, кто смог вызвать в нём, казалось бы, такие человеческие, невозможные для тёмного духа, чувства. Хотелось погладить такое бледное, ставшее родным, лицо. Рука не поднималась. Все силы уходили на то, чтобы ещё чуть — чуть продержаться в сознании. Хотелось запомнить этого человека до мелочей. Такого хрупкого, бледного, с чересчур яркими синиками, с вороньем гнездом на голове. Но он знал, насколько тот на самом деле сильный, умный… потрясающий. Почему же этот человек питает к себе столько ненависти? Тащит за собой такой груз вины? Так часто прячет глаза и молчит, не затыкаясь при этом ни на минуту? Ногицуне знает его. Человек презирает себя за то, что не способен быть героем. Но, по скромному мнению самого демона, герой — это самая отвратительная вещь на свете. Такие герои, как Скотт? Пытающиеся всех спасти и надоедающие со свое любимой заповедью: «Не убей»? Такие герои жалкие. Они не видят всего мира. И когда-нибудь за это поплатятся. Но этому, похоже, всё как с гуся вода. Он никогда не увидит. Никогда не поймёт. Не поймёт Стайлза. Он не сможет стать тем, кто проникнет в его лисёнка, кто сможет его заполнить так же, как это сделал лис. Полностью и безвозвратно, разделяя эмоции, чувства, переживания. Этот «друг» даже не видел, что творилось со Стайлзом всё это время. Даже тот грубый волк с голубыми глазами, вроде Дерек, лис не знает, не то чтобы он сильно ими интересовался, но воспоминания Стайлза ещё при нём, даже он больше понимает, больше видит. Видит потенциал в мальчишке, хотя и постоянно насмехается над «гиперактивным придурком». Ему он бы отдал Стайлза. Может быть. Этот волк смог бы позаботится, утешить, согреть. Или тому другому, с голубыми глазами, Питеру, хотя ему интереснее собственные желания, а жаль. Он бы смог помочь раскрыть все стороны его мальчика. — А знаешь, лисёнок, я ведь, похоже, любил тебя, — «любил». Ведь дальше любить не сможет. Ведь то чувство противоречивости, которое просто раздирает изнутри, и из-за которого даже сквозь боль хочется обнять этого несмышлёного мальчика, и есть любовь? Даже сказать сложно: отвратительно это, либо прекрасно. Не хочется искать ответ на этот вопрос. Демон видит боль в глазах мальчика, и её никак нельзя облегчить. — Если бы это было действительно так, ты бы меня послушал, — «Нет, пожалуйста, не говори это таким ровным голосом. Так, будто это ничего не значит. Я был в твоей голове, я видел твои мысли, я ходил по твоим воспоминаниям. Я был ближе чем все они!!!!! Не делай вид, что этого не было!!!!! Я ведь и правда люблю тебя…» Похоже, эти отчаянные мысли Стайлз слышал, не мог не слышать. Он поджал губы, а его глаза покраснели. Как же хотелось снова стать с ним единым целым. Показать, что «вот, я прямо тут, я рядом». Так, чтобы мысли на двоих, чувства на двоих, боль на двоих. Но хотя бы обнять, просто обнять его можно? Но рука продолжает прижиматься к ране, и Стайлз неосознанно также прижимает к себе руку. Почему-то это успокаиват. Как будто всё хорошо, как будто они всё ещё вместе, как будто они вот вот не разделятся. Навсегда. Навсегда… — Прости меня, лисёнок, прости. Мне… мне это нужно было. — Столетиями он питался болью, чужой болью, сеял хаос, смотрел как зачарованный, как люди безжалосто убивали друг друга, рвали глотки, и просто молча наблюдали за страданиями. Он искренне наслаждался этим. Это было не тем, чего он хотел. Это было наказанием от Инари за неповиновение. Сначало это было вынужденно, но потом это стало единственным. Единственным, что наполняло его слишком долгую жизнь. Теперь он сам терят себя в своём хаосе. У него нет души, нет сердца, но чувство смятения, чувство замешательства, чувство страха так поражает его, что он больше не может вымолвить ни слова. А лишь смотрит в любимые карие глаза, такого необычайно тёплого оттенка виски, в который сейчас лишь отражается разочарование и боль. Мальчику больно, потому что единственный в кого он поверил, перед кем был уязвлённо открыт, вот вот умрёт, и никто больше не узнает, не разделит его чувств. Разочарование. Он разочарован в нём. Демон знал, что та девчонка, Эллисон, и его подруга. Но остановить Они не было возможности. Смерь Эллисон, так же как и все действия лиса, привела к хаосу. И Ногицуне не стал останавливать солдата. Он разочарован. Что его демон не смог с собой справиться, сделал ему больно. Лис и не знал, что самому испытавать такую боль, не физическую, настолько трудно. Он не хотел причинять боль своему человеку, но у Ногицуне есть оправдания. Сложно понять чувства, никогда ранее не испытываемые, и тем более принять их. Защищать их. От самого себя. Но осознание пришло поздно, слишком поздно. Хотелось встать на колени и молить о прощении. Хотелось положить весь мир к ногам мальчика. Хотелось перестать видеть боль в его глазах. Это совсем не приятно. В голове появилась загадка. Хотелось её произнести. Но лис знает — Стайлз бы отгадал. Он знает ответы на все его загадки. Он и сам загадал бы её. — Прости. — Он и вправду просто так умрёт? Он просто оставит этого мальчика, его любовь, его любовь, на растерзание этому миру. Он его оставит этому волку? С вот этой недолисицей? Он оставит его такого? Среди оборотней, банши, друидов и других сверхъестественных тварей, которые помыкают им? Среди людей, не слушающих и не слышащих его? Он оставит его одного без какой либо защиты в этом отвратительном мире с такими же отвратительными существами? Промелькнула мысль забрать его с собой, чтобы тот не видел всей мерзости этого места. Но приходит осознание: он видел, и он готов был умереть. Ногицуне не позволит этому случиться, не позволит ему сдаться, разочароваться, как он разочаровался в нём. Ногицуне хотел бы ему показать все прелести этого мира, красоту, которую тот не смог увидеть. Но он не сможет это сделать. Стайлз всё равно должен попытаться понять и прекрасное, даже без него. Нет. Его лисёнок, его настоящий хитрый лис больше не будет отгадывать загадки. Он будет тем, кто будет их загадывать. С трудом оторвав окровавленную руку от раны, лис подносит её к лицу юноши. Он видел слишком много смертей, чтобы точно знать сколько ему осталось. И ему осталось совсем мало. Слишком мало. Но он успеет. Должен успеть. Ногицуне чувствует как силы с огромной скоростью почти вываливаются из него, и Стайлзу опять больно. «Прости меня, лисёнок, потерпи немного, так нужно». Собственная боль совсем перестала чувствоваться. Лис не уверен что именно он передаёт лисёнку, в этом некогда разбираться. Господи, которого нет, нужно успеть хотя бы что-то передать. Ногицуне никогда так не делал, но сейчас уверен, что то, что происходит сейчас – правильно. Кажется молодой Альфа пытается оттащить его, но сейчас уже ничего неспособно помешать ему. Он спасёт своего лисёнка от этого мира. Он не оставит его. Даже если тот будет ненавидеть его. Это мысль не должна приносить столько боли. Но это больно. Очень больно. Стайлз всё видит, что думает и чувствует лис. Они всё ещё связаны. И Ногицуне надеется, что его любимый когда-нибудь сможет простить. — Прощай, — последнее, совсем лёгкое поглаживание и взгляд в такие родные, такие любимые карие глза с тёплым оттенком виски, в которых плещится отчаяние, горит неверие и боль, страх. Но последнне, что он видит — любовь. Как будто он разрешает, отпускает, успокаивает. «Ты не один. Мы всё ещё вместе. Ничто не может разлелить нас.» И он больше не может держаться. Ногицуне мёртв. И единственное, что от него осталось — это огонёк в душе бледного, как лист бумаги, мальчика, который рассеянно пытается поймать пепел того, у которого никогда не было ни души, ни тела. Но была любовь. И нет сожалений.