⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆
Апрель радовал дождями: сил улыбаться не было, а солнце только бы ещё больше раздражало и слепило глаза. Работы было много. Быть детективом, в целом, оказалось чуть суматошнее и муторнее, чем изначально это всё представлялось. Да и интерес словно бы куда-то пропал, хотя в глубине себя Гэвин знал, что новая должность здесь не при чём. Что вся эта тяжесть в груди разрастается по другим причинам. Что остановить её нет ни возможности, ни желания. В их доме смелости жить не было. После выхода из больницы Гэвин навёл там порядок так, как любил Ричард, приготовил ужин и даже постарался сделать вид, что мир не разрушился, но его хватило на несколько безвылазных ночей, проведённых в постели, которая всё ещё пахла Ричардом, в его вещах, создающих впечатление, словно он здесь — живой и тёплый — обнимает со спины, носом в волосы зарывается и шепчет глупости, на которые раньше Гэвин едва ли был способен. Белое золото на его безымянном пальце холодило, отталкивало и утяжеляло, но снять кольцо означало бы принять то, что произошло, смириться с этим, однако Гэвин не мог — по крайней мере, первое время, пока пытался понять, что делать дальше, пока оформлял аренду худо-бедной однушки в другой части города, одновременно с этим старался не забрасывать реабилитацию и не забивать на свой слишком медленно срастающийся перелом и кровоточащие раны. Сестра была рядом. Она всё понимала. Но её никогда не было достаточно, а после всего случившегося так совсем перестало хватать. Дом Гэвин не продал и потому заходил туда временами. Ричардом там больше не пахло.⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆
Пробки раздражают. Дождь льёт, не переставая, кофе давно остыл, а лежащие на сиденье рядом оставшиеся неоформленные бумаги с работы обещают долгую ночь. Ничего делать не хотелось. Просто уже давно не понималось, зачем. Просто болело. Захотелось курить, и Гэвину каждый раз становится за это бесконечно стыдно: он ведь бросил спустя несколько месяцев после начала отношений, потому что в этом едком дыме не было смысла. Потому что не хотелось расстраивать Ричарда. Потому что всегда одолевало желание о том, чтобы их запахи смешивались и не пропадали с его тела ни на секунду. А теперь сигареты вернулись, смог на улице из-за машин и заводов стал более заметным, домашняя еда превратилась в пресное месиво, и почему-то документы о разводе некому было подписывать. Показалась яркая вывеска впереди — если подумать, не так уж много мест в городе, в которых Гэвин не бывал. Но это было что-то новое, незнакомое, и такое абсурдно заметное, что даже крупные капли дождя не мешали привлекать внимание, хотя, наверное, в этом и суть. Долго соображать было незачем — голод настиг Гэвина ещё пару часов назад, однако эти вечные перекусы на работе после того, как он столько лет подряд приносил приготовленную еду с любовью, милыми записками и веянием дома, не удовлетворяли его так, как раньше, поэтому чаще всего Гэвин ест перед сменой и после, едва узнаёт своё отражение в зеркале и в большей степени не считает нужным волноваться по поводу всего этого. Думать было нечего, и именно потому Гэвин паркуется напротив входа, выходит из машины, становится под навес и прикуривает, наблюдая за происходящим вокруг. Звенящая пустота в голове оглушает. Наверное, Ричард бы сейчас прижался к нему со спины, клюнул в висок и объяснил, почему курить — дурацкая привычка, и что в следующий раз, если у Гэвина возникнет желание отравиться дымом, лучше пусть он поцелует Ричарда — от этого пользы больше. И Гэвин бы его целовал. Всю свою жизнь. И впоследствии едва бы вспомнил хоть одну марку этой заразы. А теперь… Внутри кафе, конечно, намного теплее и в плане температуры, и в плане цветовой гаммы — свет приглушён, свечи на столиках, повсюду цветы и диваны тёмно-мандаринового оттенка, кое-где виднеются мигающие гирлянды, и посетители общаются так, словно рассказывают друг другу секреты. Гэвин давно не был в таких местах, и потому забыл, как в них хорошо (хотя бы на мгновение можно же почувствовать себя так?) Гэвин в несколько длинных шагов доходит до витрины и останавливается, заставляя себя окунуться в муки выбора из оставшегося в столь позднее время ассортимента, пока голос за кассой не отвлекает, заставляя обратить на него внимание. Абсурдное «добрый вечер, вам что-нибудь подсказать?» и упавший телефон на пол, разбившийся экран и сердце, что не успело зажить, а уже ещё раз было разорвано наспех. Гэвин слышал об этом — где-то в мире существует ваша практически точная копия с различной вариацией тембра голоса и цвета глаз, другая группа крови, совершенно иная родословная и едва ли похожие привычки, но всё остальное? Родинки на тех же местах? Запах, что отдалённо напоминает тот самый? Те же широкие плечи и та же высота скул? Волосы, почти идентично уложенные? И тонкие пальцы, за которые Гэвин хватается так, словно прямо сейчас он тонет, и это — его спасательный трос. — Простите? Не-Ричард руку не вырывает, но и не цепляется в ответ — просто ждёт, изучает, жаждет услышать хоть какие-то объяснение. Но не-Ричарду не соврёшь, что обознался. Ему вообще об этом не скажешь. Гэвин не может (не хочет?) И ему, если честно, словно бы отчаянно нужна хоть какая-то помощь, пока он не натворил что-нибудь. — Нет, это Вы… простите, я… Вы меня несколько смутили своим неожиданным появлением, и я отреагировал неуместно. Извините, — Гэвин руку всё-таки отпускает, а после поднимает телефон с пола, позволяя себе паузу длиною в пару коротких секунд. — Погода сегодня ужасная, правда же? Не-Ричард улыбается — у Гэвина чешутся шрамы и ноет кривовато сросшаяся кость — говорит что-то о прогнозе погоды на ближайшие десять дней и искрится надеждой о том, что вскоре тепло вернётся и не покинет их до первого снега. Гэвин кивает. А после заказывает имбирный латте, кусочек мясного пирога и оставшуюся одну-единственную «кокосовую радость», так отдалённо напоминающую что-то из прошлой жизни — жизни, в которой Ричард был жив. Но не-Ричард об этом не знает, он комментирует сделанный выбор и накидывает какие-то скидки, просит выбрать столик и вселяет уверенность в то, что Гэвин будет в восторге. Наверное, Гэвину стоило бы попытаться. Наверное, самое лучшее, что он может сделать после того, как выбран столик, — это вбить в поисковик просьбу найти хоть какую-то информацию о копиях людских тел (а вдруг и душ — тоже?) И ещё, может, стоило бы высыпаться прежде, чем ходить куда-то, кроме работы. Вдруг, ему всё это лишь показалось. Вдруг, он совсем уже помешался на той боли, деваться от которой давно уже было некуда.⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆
Имбирный латте такой же дерьмовый на вкус, каким он его помнит, а вот еда вполне себе сносная, и атмосфера здесь такая умиротворяющая, что возникает желание провести здесь ночь или всю оставшуюся жизнь — возможно, спрятаться от реальности не так уж и плохо, вот только… Вот только куча открытых вкладок в браузере его неровно отражающего свет телефона не помогли. Полезной информации, к сожалению, не так уж много. Да и что именно нужно считать полезным? — Хей? Не-Ричард вновь улыбается — правда, чуть устало, хотя искренне и тепло. Гэвину хочется улыбнуться в ответ, но… — Вам не понравилось? Во всех этих источниках сказано одно и то же — если вам удалось повстречать точную копию того, кого вы однажды полюбили, то вас неизменно притянет друг к другу, и судьба будет делать всё возможное, чтобы ваши жизни сталкивались и как-то влияли друг на друга. Что у этих «копий» другой цвет глаз, а в голосе будут присутствовать несколько иные вариации нот, но всё остальное снаружи будет точно таким же, и закрытыми глазами вы сможете прикоснуться ко всем своим любимым местечкам на коже, а у «копии» будут мурашки, и между вами словно бы пробегут искры — какая-та извращённая версия родственных душ, в которые Гэвину никогда не нужно было верить, однако сейчас… — Нет, нет, что Вы… — Вы явно не в восторге, и мне очень жаль, если ассортимент, предложенный в кофейне, не оправдал Ваших ожиданий, я… …сейчас этот не-Ричард живой, он дышит, так складно разговаривает, и кто Гэвин такой, чтобы не… — На самом деле, — резко соскакивать с места и снова своими холодными пальцами цепляться за чужие руки напротив — не очень умно, однако это работает, потому что в месте соприкосновения и правда начинает немного покалывать кожу, — имбирь чуть горчит на языке, но всё остальное действительно вкусное, и я бы вернулся сюда ещё раз, если вы не против? Не-Ричард на прикосновение отвечает, и безумием является то, сколько тепла в его карих глазах, которое Гэвин вряд ли сможет принять правильно, однако? — Буду рад, — не-Ричард кивает и… — Меня зовут Коннор. Могу я оставить Вам свой номер телефона? Ох, Ричард его не простил бы, хотя, возможно, он смог бы понять.⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆
Коннор получает второе высшее, а временами работает в кофейне его семьи — выбранные предметы интерьера в основном это его предложения, ещё иногда, когда хватает времени, он готовит десерты и выставляет им цену значительно ниже любой другой, существующей на витрине. У него дома кошка с шерстью, напоминающей стальной оттенок, у неё голубые глаза и дурацкая привычка спать, уткнувшись в шею хозяина по левую сторону. У него дома просторно и светло, тихо и так уютно, что временами Гэвин позволяет оставаться здесь гораздо дольше, чем следовало бы. Коннор обожает долгие прогулки по выходным, музыку в кантри стиле, предпочитает строгим костюмам утончённые свитера и узковатые джинсы, он никогда не укладывает волосы и всегда спрашивает Гэвина о работе так, словно это самое важное на чёртовой планете. Гэвин его не любит. Он просто не может. А ещё сестра, когда узнает, так будет злиться, но… Сегодня так странно холодно — словно бы не июль, а конец ноября — и сидеть напротив телевизора, укутавшись в плед, смотреть что-то абсолютно не важное и слышать, как Коннор готовит на кухне, подпевая песням, звучащим из динамика телефона… Это в какой-то степени его успокаивает. Коннор приходит спустя какое-то время — ставит еду на кофейный столик, прибавляет у телевизора звук и целует Гэвина в висок (долго, нежно и трепетно), а кожу покалывает, внизу живота словно бы собирается узел и… Наверное, ничего такого не будет, если они сейчас… Спустя столько времени… Всего раз, чтобы точно понять, что… — Гэвин, — Коннор задыхается, впиваясь короткими ногтями в оголённую поясницу из-за задравшейся футболки. У него чуть раскрасневшееся лицо и такие бессовестно мягкие губы. Гэвину кажется, что он может сойти с ума. — Ты уверен? Гэвин думает, что он давно уже не в порядке, поэтому, ну, какая уж теперь разница, да? Он кивает, продолжая руками изучать тело не-Ричарда (Коннора) так, словно он не делал этого на протяжении шести лет, целовать точно зная, как нужно, как будет лучше, как правильнее, и Коннор сдаётся быстро — быстрее, чем Гэвин предполагал — и усаживает того к себе на колени, сбрасывая плед куда-то в сторону. По телевизору вроде бы начинается какая-то реклама о выгодной покупке домов в новом районе этого пыльного города. И еда остывает, кошка испуганно убегает, а внутри черепной коробки Гэвина настоящее слайд-шоу из счастливого разрушающегося на части Ричарда благодаря рукам Гэвина, так бесстыдно и правильно в эту минуту доказывающим другому человеку что-то совсем иное… Что-то, у чего был бы неискажённый смысл, если бы… Коннор стонет, когда губы Гэвина целуют его внизу — там тепло, влажно, и всё так знакомо, так удовлетворяюще, и если закрыть глаза, то тонкие пальцы, зарывающиеся в волосы — это Р и ч а р д, сталь оплетает его зрачок, а рубашка расстёгнута, и мышцы пресса так красиво выделяются из-за каждого нового движения головой, а другая рука находит свободную руку Гэвина, и их пальцы переплетаются, они делят одно дыхание на двоих, в комнате становится жарче, Гэвин наконец-таки согревается впервые за сутки, а потом… Коннор стонет, чуть усиливая хватку в волосах, а затем он кончает, и Гэвин принимает всё это, принимает, проглатывая вместе с именем Ричард, вместе со своими воспоминаниями, что медленно тлеют, грозясь и вовсе исчезнуть. Гэвин им не позволит. Ему нельзя забывать. Карие глаза всё равно не заменят холодную сталь. Лучше не будет. Коннор улыбается, перехватывает инициативу и укладывает Гэвина на диванные подушки, целует, медленно раздевает, даёт столь необходимое трение, шепчет что-то о том, как он долго этого ждал и как рад, что они встретились, доверились, примирились с чем-то, что им с самого начала было не по душе. Он шепчет, шепчет, шепчет, сладко целует и каждые несколько минут уточняет, всё ли в порядке, а в голове калейдоскопом Ричард, его чёткие уверенные движения и утверждения, не принимающие споров и возражений, у него этот вечный привкус имбиря на кончике языка и чарующий запах одеколона вперемешку с кондиционером для белья, у него эта бессменная идеальная укладка на волосах и… Не-Ричард входит плавно и целует в плечо, двигается размеренно, интересуется о его состоянии, делает комплименты и смотрит так, будто бы Гэвин — чёртов смысл его чёртовой жизни. Ричард в его голове делает то же самое — они сливаются воедино, стены вокруг перекрашиваются в оттенок золотистого янтаря, диванные подушки становятся мягче, на кофейном столике рабочий ноутбук, а телевизор выключен, и уютная тишина окутывает, позволяя их голосам звучать в унисон, отскакивать от предметов мебели и ударять с большей силой, позволяя ощущениям брать верх. Не-Ричард заботится и целует, меняет угол проникновения и заходится в лихорадочных толчках, позволяя Гэвину почти что забыть своё имя и то, кем он является. Ричард обещает, что они всегда будут вместе и напоминает, что с появлением деток в их доме часы сближения будут не такими яркими и громкими — дети создания чуткие, а ещё мало спящие, требующие много заботы и внимания, поэтому сейчас, до их появления, Гэвин должен быть максимально заметным и чудовищно громким, Ричард хочет запомнить его таким и лелеять в своей памяти этот образ, пока они будут тихо и нежно сближаться где-то в перерывах между работой и воспитанием детей, одаривая друг друга сладкими поцелуями. Не-Ричард о таком даже не думает. Не говорит. Он во власти момента, и ему хорошо, Гэвину вроде бы тоже, вот только… Лучше уже не будет.⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆
Коннор крепко спит, уткнувшись в шерсть кошки, когда Гэвин старается аккуратно уйти посреди ночи, внезапно заимев желание оказаться дома. Это не то чтобы неправильно, просто… В доме холодно. Стены больше не хранят никаких секретов. Бумаги, которые так и не были оформлены, небольшой стопкой лежат на рабочем столе Ричарда, повсюду расставленные рамки с фотографиями, неухоженный сад во дворе снаружи. Жизнь, в которой Гэвину больше нет места. Жизнь, которую не вернуть. Боль, которая, возможно, никогда не пройдёт до конца. А там, где-то за пределами этой жизни, Коннор, не заслуживающий подобного отношения и связи, построенной на крупицах мёртвой любви. Коннор, который Ричарда никогда заменить не сможет, однако он и не должен — вот, что важно понять. Вот, что нужно принять. Но под кого-то подстраиваться — это никогда не было про Гэвина. Жить для и ради кого-то — тоже. Жить вообще было будто бы не для него с каких-то там пор.⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆
В камине ужасно пыльно, остатки от не до конца сгоревших дров неаккуратно лежат внутри, недалеко — вычурно длинные спички, а ещё где-то есть запасы любимого виски. И этот дом такой поэтичный — высокие потолки, дорогая мебель, большие планы. Гэвину здесь больше не место. Гэвину вообще больше не… Огонь сливается со стенами — практически копии — и языки пламени так любовно зацеловывают кожу Гэвина вместе с рядом стоящими предметами, а голос срывается на крик, и впервые после е г о с м е р т и Гэвин чувствует, как слёзы ласкают щёки. В его голове Ричард злится. В его голове он же его и прощает. А кривовато сросшаяся кость трескается заново и обращается в пепел. Оказывается, любить всё же смертельно.