время истекает в поисках лучшего места

локи не может поначалу признать, что самый большой дурак, самый обманутый из всех — он сам. он тупит взгляд и больше не может смотреть матери прямо в глаза. хотя, ему стоит винить и ее тоже. она, конечно, не становится вдруг главным злодеем, как óдин, но, честно говоря, кроме его теперь оправданной и оттого возросшей ненависти к нему ничего не изменилось. фригга не могла не знать, нет. почему она продолжает смотреть на него как на своего сына? даже после того, как тор приводит его в наручниках, даже после всех этих желчных склок и обидных слов, она смотрит на него с нежностью, которую он в глубине души и признает, что не достоин. когда названный брат держит его за шею на отшибе миров в проклятом мидгарде, локи видит — тор знает. он смотрит прямо на него и видит сожаление, может даже раскаяние, и… жалость. то, чего локи никогда не потерпит по отношению к себе ни от кого из живых или мертвых. он мог бы снять человечье обличье с себя, стряхнуть очередное марево, чтобы тор отдернул руку от синей ледяной кожи (хоть температура его тела и не изменится, зато это вполне легко себе додумать) и голубые глаза заблестели испугом, страхом. но он не сделает этого. потому что ему будет страшнее в сто крат увидеть в отражении торовских глаз себя таким, каким он является на самом деле. монстром — и наружностью, и по сути. локи еще раз думает об этом в камере беннера, где мимолетно он позволяет себе ощутить, что это личный разговор. но на них, — на нем, — столько глаз, сколько не собирают танцоры на самых веселых асгардскиих пирах. да и на этом празднестве из удовольствий действительно только он — вряд ли кто-то созерцает их с чашой нектара под великолепные звуки, издаваемые мастерами музыкального дела. только если этот напыщенный индюк в костюме из металла. во время битвы на башне его страх становится почти паническим и осязаемым. все, что мелит братец — чушь, брехня. тор никогда не принимал его и не держал на равных, когда еще сам локи думал что он просто асгардский принц вторых ролей. а теперь, когда все «дома» знают, кто он на самом деле — даже какой-нибудь глупец из людей не купится на слова про искупление. искупление того, в чем он не повинен ему не под силу совершить. локи в очередной раз ловит крышку от графина и кладет ее на белоснежный стол. как и все в его «камере». лучше бы фригга сегодня и не приходила. *** — хватит иллюзий, локи. о, если бы мог, он бы усмехнулся этому. но сегодня не день для шуток. тор отчитывает его как мальца, все пытается воззвать его к совести, хоть сам говорит, что уже не верит в его искупление. господи, какой же все-таки дурак. наивный глупец. но какие бы укоризненный вгляды он не бросал из-под нахмуренных бровей, локи знает — тор пришел с костью, и локи готов ее обглодать. — предашь меня, я тебя убью. локи закипает. вся эта болтовня по кругу с нравоучительными бравадами резко встала поперек горла. он ухмыляется, как всегда; как в детстве, когда замышлял шалость. — ты просил развеять иллюзии, братец. хочешь я развею самую главную? локи смотрит на свою ладонь, не совсем уверенный, что у него получится. надеется, что все-таки все это было злой поучительной шуткой или кошмаром. но, к сожалению, ладонь синеет, распространяя эту скверну дальше. рука дрожит вместе с уголком губ. уже с дикой улыбкой, он через силу поворачивается к брату ради одного — чтоб тот успел застать момент, когда его зеленые, «колдовские» как говорили при дворе, глаза превращаются в бездушные красные. тор отступает на полшага назад. глаза расширяются, но в шоке, а не в ужасе или в испуге как было задумано. впрочем, локи и этого эффекта достаточно, чтоб засмеяться злым и безудержным смехом. так он позволяет себе смеяться лишь последние два год из двух тысяч прожитых лет. его искренний веселый смех над доброй шуткой похоронен в далеком детстве рядом с ухмылками в рукав, которыми он давился на пирах, в тронном зале, на уроках или в походах. теперь он никакой ни принц, и все эти ужимки и жертвы были зря. мерзость. появившаяся вдруг уязвленность во глазах напротив ему горько претит. локи опомнился и кратко обвел взглядом соседние камеры, чтоб убедиться, что никто из никчемных преступников не видел, как он потерял бдительность и обнародовал свою сущность. он воссоздает иллюзию рожденную одином и смягчается до усмешки. — когда выдвигаемся?