Айсберг и Титаник

Сяо не любит учиться. Не любит выходить из дома. Буквально всей душой ненавидит общаться с людьми. В плане, открывать рот, издавать звуки, слушать, слышать, отвечать, то есть поддерживать диалог. Он так-то вообще лишний шум (особенно людской) не любит, да и сам тихий, как любой из представителей кошачьих (исключая его жирного, ленивого и пыхтящего, как паровоз, кота). От учёбы (людей) у него противные мурашки по коже, чувство незащищённости, слабости и, как следствие, учащённое дыхание, внезапные вспышки злости, агрессии, а позже усталость, апатия и нежелание существовать. И Кадзуха наверняка скажет, что Сяо преувеличивает, и вообще он просто милашка-интроверт, который предпочитает сидеть в своей берлоге и выходить желательно никогда раз в неделю. Сяо на это закатит глаза, бурча под нос что-то недовольное про то, как его бесит, что пары обязательно нужно посещать. Он, между прочим, дома материал лучше усваивает! Последнее, правда, озвучить не успеет, потому что мир его на мгновение перевернётся, точнее пошатнётся, а потом рухнет ниже. Точнее Сяо рухнет ниже и обязательно поморщится, потирая ушибленный лоб. Перед глазами звёздочки, почти как в мультиках, такие нарисованные, кружащиеся и мерцающие, во рту привкус крови от прикушенного языка, а в ушах чьи-то болезненные стоны. Сяо удивлённо промаргивается, пока Кадзуха задыхается от смеха, где-то на заднем плане. — Боже, — стоны в ушах меняют свою форму, превращаясь в слова, и мир перед глазами наконец-то перестаёт кружиться, — моя голова сейчас лопнет. — А я говорил тебе не носиться по коридорам, — ещё один незнакомый голос, презрительно безразличный и даже неприятно равнодушный. Мир у Сяо перед глазами не просто перестаёт кружиться — он уходит из-под ног. Улетает куда-то в небо, изящно махнув крылышками, загадочно скалится ёкнувшему сердцу, задорно подмигивает недоумевающему Сяо. В общем, считай, выполняет работу Купидона. Бесплатно. Сяо глядит на парня, что точно так же болезненно приземлился пятой точкой на пол, и пытается дышать. Носом, ртом, чем угодно. Получается плохо, а у его внезапного тарана оказываются невероятно большие (серьёзно, как два блюдца) глаза цвета неба, куда так бесстыдно упорхнул мир из-под ног Сяо, с изумрудными проблесками, на скуле красными блёстками насыпанное сердечко, на прокушенной от столкновения губе капельки крови, что незнакомец неловко слизывает, пытаясь подняться, и две косички обрамляющие какое-то слишком трогательное (от слова трогать), мягкое, щекастое лицо, усыпанное веснушками. И блёстками, да. Сердечко от столкновения тоже пострадало. То, которое на скуле, конечно же. Так вот, парень кряхтит, пытаясь подняться. И у него получается сделать это даже раньше Сяо, поэтому он великодушно протягивает руку, мол, вставай, я помогу. От такой помощи не отказываются, поэтому ладошку — внезапно маленькую и тоже мягкую (такие идеально смотрятся в больших варежках или чужих больших ладонях) — пожимают. И Сяо поднимается с пола, пока его мир постепенно возвращается на место. Ну, а незнакомец наконец поднимает взгляд. — Блин, прости меня, пожалуйста, — начинает быстро то ли блеять, то ли просто тараторить нечто с сердечком на скуле, — я тебя не заметил и влетел со всей дури, боже, я надеюсь, ты ничего не сломал, ты в пор- И замолкает на полуслове, уставившись на Сяо во все глаза (и хорошо, что у него их всего лишь два!). От внимательного взгляда внезапно хочется спрятаться. Сжаться до размеров кошачьего корма и быть съеденным заживо его жирным и неприхотливым до еды котом. Поменять цвет под поносно-коричневый, как стены университета, и просто смешаться с дикой природой. Бровь невольно ползёт выше, мол, чего заткнулся? Продолжай, мне нужны твои извинения. И ничего, что извинения — это последнее, что Сяо сейчас нужно. — Ты красивый. Внезапно продолжает нечто с сердечком на скуле. У Сяо мир окончательно возвращается на место (возможно, с некоторыми необратимыми изменениями). — У тебя есть парень? И с глаз (один из них нервно дёргается) внезапно сходит морок. — Меня Венти зовут. Рот приоткрывается в немом изумлении. — Прости, что сбил с ног, но, если честно, мне уже совсем не стыдно, — и улыбается совершенно бессовестно. Сяо хмурится. Тут, по закону жанра, под рукой нарисовывается знакомая макушка (та, что с белым хвостиком и алой прядкой) и деловито вещает, совсем игнорируя моментальную попытку Сяо её придушить. — Приятно познакомиться, Венти, — и даже руку протягивает, пожимает её растерянному парню и улыбается добродушно, мило так, аж щёки сводит, — я его личный менеджер, — указывает за спину большим пальцем, — так что по всем вопросам обращаться ко мне, а то он у нас, — оборачивается, почти что с нежностью глядя на медленно закипающего Сяо, — не особо разговорчивый, как ты заметил. Его, кстати, Сяо зовут. И нет, он совсем не злится на тебя. И нет, у него нет парня. И да, ты тоже очень красивый. У Венти брови красноречиво заползают под растрёпанную чёлку, а в глазах плещется недоумение. Парень сзади, тот, что высказывал недовольство по поводу бегства по коридорам университета, хмыкает, складывая руки на груди: — А он всегда неразговорчивый или только сейчас? Вы его к врачу сводите, вдруг Венти ему своей чугунной башкой что-то отшиб. — Нет, он всегда такой. — Скар, прекрати. Одновременно говорят Кадзуха и Венти. — Но ещё с остальными он обычно злой и язвительный, так что ты можешь радоваться, что тебя ещё не послали на три счастливые буквы, — весело продолжает парень, кидая взгляд на Сяо. Улыбка медленно сползает с его лица, — или ты реально ему что-то отбил, — и тыкает на всякий случай пальцем в предплечье пострадавшего. Сяо злобно фыркает, отмахиваясь от Кадзухи, и вообще собирается поступить, как самая настоящая крыса: первым сбежать с корабля. Явно тонущего, потому что, вы знаете, прекрасный Титаник айсберг не расколол, это айсберг его расколол. Распорол. Брюхо. Так что, раз Сяо ещё стоит, значит, Венти точно скоро сляжет. Потонет. Возможно, уже. — Что ж, буду надеяться, что первое, — кивает Венти Кадзухе с довольной улыбкой, — пойдёшь со мной на свидание? И обращается уже напрямую к Сяо. Который, впрочем, лишь недоумённо моргает и ещё позже хмурится. А потом медленно и чётко выговаривает, не так — выдыхает злостное: — Нет. И оставляет Титаник с его Розой и Джеком тонуть на несчастном обломке двери. В этот раз вряд ли кто-то из них спасётся (Сяо лично проследит).

***

Титаник отчего-то совсем не хочет идти ко дну, и вообще с чего-то из пассажирского лайнера заделался внезапно ледоколом, простеньким таким, которому большие айсберги совсем не по зубам. Этот Титаник-ледокол караулит Сяо у самого выхода из аудитории и, если честно, пугает до жути, когда выскакивает, как чёрт из табакерки, прямо перед лицом и улыбается своей фирменной сияющей на весь мир улыбкой. — Привет, Сяо! Сяо честно пытается обойти стороной и вообще даже не смотреть в его сторону, не думать о той стороне, где он, не слышать ничего с той стороны. Он, как минимум, в другом мире. Или на вершине айсберга. Той, что почти касается кончиком солнца. То бишь, о-о-очень высоко. Сижу высоко, гляжу далеко, блин, и всё же ничего не вижу и не слышу! Ясно?! — Пойдём на свидание. Глаз снова дёргается, губы злобно поджимаются. Он глядит на Венти почти с яростью, безжалостно льёт на него раскалённое золото. Ещё чуть-чуть, и из его ноздрей хлынет пламя. Венти восторженно прикрывает рот ладошками. И приглушённо пищит. Испугался? Сяо озадаченно отступает на шаг назад. Злость как волной смыло. — Ты такой милый. И прибило к берегу обратно. Пихнуть плечом не получается, но смотаться, засверкав пятками, — ещё как. Настроение где-то на уровне дна морского, там, где Марианская впадина. Может, глубже. Где-то около ядра земного, где жарко, тесно и душно. Сяо оттягивает ворот рубашки и жадно хватает воздух ртом. Кадзуха миролюбиво протягивает ему бутылку воды и, пока друг жадно присасывается к горлышку, всё же интересуется: — Ну и чего ты от него бегаешь? Понравился же. Если бы Сяо мог раскалывать людей взглядом, то он бы давно так сделал. Но он всё ещё недвижимая, максимум дрейфующая против своей воли глыба льда в море, оттого и вжимает бутылку в чужую грудную клетку с явным намерением проломить. Расколоть нафиг. Кадзуха перехватывает его руки за запястья и смеётся. — Понял, молчу.

***

То, что Венти ужасно красивый, скажет даже самый привередливый студент на их курсе. Нереально красивый. Невероятно. Почти ангел, сошедший с небес на землю. К таким подкатывают в стиле: «Вам падать не больно было?». Сяо с каким-то тупым смирением соглашается с этим и закрывает глаза, представляя что-нибудь, что не измазанные в лазури косички. Получается плохо, потому что: — Любишь миндальный тофу? — удивлённое над макушкой, — а мне яблоки нравятся! И сидр… яблочный. — И сок, и пироги и всё, что с яблоками, завязывай, не видишь, что ты его достал? — ворчит за спиной Венти Скар, — ты уже месяц за ним таскаешься, оставь парня в покое, — оттаскивает чуть ли не за шкирку, и Сяо еле сдерживается от благодарного взгляда. Но едой всё же давится, потому что Венти появляется всегда как по щелчку пальцев. Помяни чёрта, называется. Только в голове проскользнул знакомый образ, и оп: — Сяо, осторожн- Оп, как говорится, и мячом в голову хлоп. Бум. Бамс. Шмяк — об землю слетевшего с лавочки тела Сяо. Мир опять уходит из-под ног, а на лице почему-то чьи-то мягкие ладони — поглаживают осторожно, в голове трещит от обилия голосов. Встревоженных. Восторженных. Смеющихся. Напуганных. Злых (Скар, видимо, тоже тут). — Сяо, ты в порядке? Сяо не в порядке. Сяо болезненно морщится и открывает глаза. По подбородку стекает что-то тёплое, и он опускает взгляд ниже, глядит, как капли крови падают на его толстовку и тут же впитываются в ткань. Благо, она чёрная. Хоть в чём-то повезло. — Сяо? — Ему нужно в медпункт. — А ну все разойдитесь! Руки с лица Сяо пропадают, его вообще почему-то тянут наверх, упорно спрашивают, как он себя чувствует, плохо ли ему, нужно ли скорую. Типа- У него, вообще-то, кровь из носа хлещет, как он может быть в порядке? И голова, вообще-то, тоже кружится, и бабочки в животе, и коленки подкашиваются, и сердце колотится, и дыхание учащается. А, стоп, вы про мяч, который прилетел ему в лицо? Сяо слабо отмахивается от жужжащего над ухом преподавателя, гробовым тоном заверяет, что с ним всё просто замечательно и он сходит в медпункт, чтобы остановить кровь. То, что Венти вызывается его проводить, не удивляет от слова совсем. Даже хочется истерично рассмеяться от того, насколько этот парень читаемый. Скар благородно пытается Венти остановить, тащит его за ворот футболки, а останавливает его вообще внезапно Кадзуха. Первый и последний недолго пилят друг друга взглядами, и, как итог, Венти в грустную припрыжку идёт с Сяо в медпункт. — Прости, — взволнованно, — я не хотел, я случайно, я- Он очень шумный. Такой, что его голос ещё долго звучит в пустом коридоре, эхом отскакивая от стен. Такой, что топот его ног почти мушками перед глазами. Такой, что даже грустное бормотание, как гром посреди ясного неба. Сяо тяжело вздыхает и трёт пальцами переносицу. — Помолчи, — и это, наверное, второе, что он сказал ему за все те дни, когда Сяо почти ощутил себя жертвой сталкера. Венти затыкается. Виноватую моську делает, шаркает ногами по паркету, со скрипом скользит руками по перилам, поднимаясь выше по лестнице, громко дышит и: — Я вечно только и делаю, что калечу тебя. И да, он не просто шумный, он ещё и незатыкаемый. Никогда. Сяо не удивится, если узнает, что Венти ещё и во сне разговаривает. До медпункта они доходят не в тишине, а в рассыпающемся в извинениях Венти. В шмыгающем носом Венти, хотя кровь хлещет явно не у него. У Сяо нервно подёргивается глаз и желваки на бледном от усталости лице. А сердце тоже кровью обливается, стучит как бешеное, но такое с ним уже давно. Ещё с рокового столкновения месяц назад. А вдруг ровно? Вдруг сегодня годовщина, круглая, блин, дата? Сяо пометит её в своём календаре. Если доживет до прихода домой. В кабинете — ожидаемо — никого. Там вообще никогда никого нет, и само наличие медпункта почти что чудо, потому что обычно никакой университет такой роскошью не обладает. Сяо в какой-то мере повезло. Венти усаживает его на мягкую кушетку, суетится в поисках ваты, льда, зачем-то обезболивающего и просто в принципе суетится, пока Сяо взглядом сытого удава медленно следует за ним по комнате. Даже моргать иногда забывает. У Венти, вон, ладони от волнения подрагивают, когда он, закусив губу и сильно нахмурившись, стирает с подбородка засохшую кровь. Пальцами свободной руки поддерживает голову Сяо почти невесомо, поднимает выше, периодически заглядывает в глаза так, что спирает дыхание и коленки подкашиваются. А Сяо, вообще-то, и так на кушетке! Лёд прикладывает к носу тоже осторожно, бережно, ещё и держит сам, мол: — Я же тебя покалечил, мне тебя и лечить. Да ему хоть повод дай. Сяо устало выдыхает и почти беззлобно цедит: — Как же ты меня достал. Венти от его слов едва ощутимо вздрагивает, взгляд виноватый прячет, в плечах сжимается, да и вообще смотрит мокрым воробушком. Хлеба у Сяо нет. У него только глыбы льда, нет, их ошмётки, плавающие на поверхности воды, после встречи с одним местным тараном. — Прости, — улыбка робкая, виноватая, — я больше не буду. Точнее, постараюсь. — Лезть ко мне не будешь? Любопытно до жути, даже голову вскидывает и бровь удивлённо. Венти смеётся, качая головой: — Мячами в тебя не бросаться постараюсь, — убирает лёд с лица и кончиками пальцев по скулам ведёт осторожно так, бережно. Сяо не кошка, но ластится всё равно хочется, — а лезть буду, — продолжает с тихим смешком, — можно? И даже наклоняется ниже, заглядывая в глаза. Сяо не знает, о чём там именно Венти спрашивает, но всё равно едва заметно качает головой: — Нет. — В тот раз твоё «нет» было более решительным. Резонно. — В тот раз столкновение было более сильным. Кажется. Сяо уже не помнит точно. — Значит, мне каждый раз придётся калечить тебя, пока не выбью из тебя: «Да»? У Венти смех, обычно звонкий и заливистый, сейчас тихий и какой-то ласково-обречённый. Как Титаник, что уже смирился и пошёл ко дну. Сяо, может, и глыба холодная, и чувств у него, как у робота-пылесоса, и вообще рядом он не стоял с шумным, незатыкаемым Венти. И людей он не любит, и учиться. Он мало что вообще любит. А вот Венти, похоже, любит. Точнее, он ему нравится, да. Любит — это потом. Возможно, позже. Возможно, в другой части, в другой истории, и- Сяо прикрывает глаза совсем чуть-чуть, подаваясь лицом вперёд. Своеобразный зелёный свет. Первая трещина под напором ледокола (возможно, Сяо просто не заметил, что он уже весь крошится). А Венти палец в рот не клади. Он вообще тут же оказывается как-то слишком близко, слишком интимно, слишком робко. Касается кончиком своего носа — носа Сяо, даже жмурится от удовольствия, выдыхает облегчённо. — Прости, целовать я тебя сейчас не буду. — Я и не разрешал. — Я спрашиваю только для формальности, — деловито, — и у тебя травма, вот. Только поэтому. И всё же, не удержавшись, целует кончик носа. А отстраняясь, улыбается хитро и губу кусает, пытаясь эту же улыбку сдержать. Всё серьёзно, вы не понимаете. — Пойдёшь со мной на свидание? Сяо закатывает глаза. — Нет. — Договорились, тогда встретимся у входа в университет после окончания пар. Так вот, Сяо не любит учиться. Не любит выходить из дома. Буквально всей душой ненавидит общаться с людьми. В плане, открывать рот, издавать звуки, слушать, слышать, отвечать, то есть поддерживать диалог. Он так-то вообще лишний шум (особенно людской) не любит, да и сам тихий, как любой из представителей кошачьих (исключая его жирного, ленивого и пыхтящего, как паровоз, кота). От учёбы (людей) у него противные мурашки по коже, чувство незащищённости, слабости и, как следствие, учащённое дыхание, внезапные вспышки злости, агрессии, а позже усталость, апатия и нежелание существовать. И Венти наверняка на всё это просто рассмеётся звонко, утаскивая за собой по коридору, тесно сжав чужую ладонь в своей. Может, поцелует или просто прижмётся щекой к плечу, улыбаясь чему-то своему там, экстравертовскому. А потом, наверное, опять позовёт на свидание. Даже, нет, не позовёт, а потащит. Возьмёт тараном, прибьёт морской волной к парку и там будет гореть от счастья, доказывая всем и вся подряд, что Сяо вовсе не не любит общаться с людьми, а просто немного стесняется, ну или что там ещё может быть? Но дело в том, что Сяо всё же с людьми общаться не любит. И учиться, конечно же, тоже. А Венти вот любит. Наверное. Кадзуха на эти слова улыбается удовлетворительно, счастливо, Скар позже, увидев их влюблённые физиономии, презрительно фыркает. И совсем чуть-чуть краснеет, когда его самого так же смело, но не так сногсшибательно зовут на свидание.