***
Пока Ёсано разливала шампанское по бокалам, Ацуши резал торт, выслушивая лекцию о неидеально поделённых кусках. Поимка Муситаро Огури — одно из немногих счастливых событий за последнее время. Кошмар, приснившийся городу, отступил, и на смену ему вновь придёт крепкий сон. Рампо, несмотря на непосредственное участие в расследовании, причастность к празднику не чувствовал, витая в своих размышлениях и размазывая вилкой торт. Почти все относили его поведение к неимоверной усталости — в этот период ему пришлось работать усерднее остальных. В чём-то коллеги были и правы: усталость была. Но не от того, о чём они думали. — Почему не празднуешь с остальными? — Рядом подсел Фукудзава. От его присутствия воздух стал тяжелее. — Не хочу. Недомолвки впивались иглами под кожу, пока в помещении нарастала весёлая музыка, а за столом — напряжённое молчание. Вдруг чужая ладонь легла на макушку и потрепала по волосам. Единственное действие, на которое Фукудзава сейчас способен и от которого глаза Рампо сразу зажглись. Он схватил его руку, не давая договорить привычное: «Ты хорошо постарался», и увёл в скором темпе Юкичи к кабинету. Постепенно музыка и чужие разговоры стихали, оставались в том обществе, от которого Рампо прямо сейчас хотел сбежать. Лишь бы снова побыть вдвоём. Он наотмашь открыл дверь и с хлопком закрыл, толкая Фукудзаву внутрь кабинета. — Что с тобой? — только и успел спросить он, перед тем как Рампо впился пальцами в чёрную накидку. — Сделай, сделай так ещё раз! Фукудзава, не поняв, что от него хотят и для чего нужна была это спешка, медленно потянул руку к голове. — Да нет же! — Рампо заговорил тише, опустив глаза вниз: — Поцелуй меня, как в тот вечер. Фукудзава стоял в растерянности. Точно, он так и не придумал правдоподобную историю, чтобы объяснить свой поступок не одним лишь желанием привести Рампо в чувство, заранее зная, что это сработает. Но больше времени нет — надо снова действовать. Увидев замешательство на лице Фукудзавы, Рампо думал, чем подкрепить свою взбалмошную просьбу. — Это ведь… тоже своего рода похвала, не так ли? Когда его губы изогнулись в неловкой улыбке, полной какого-то сожаления, Фукудзава мысленно подписал себе приговор. Он всегда был слаб перед его капризами. Поэтому вновь наклонился, приняв поражение в этой борьбе. Каждый вечер после успешно выполненного задания подчинялся новой условной договорённости. Они никогда не обсуждали то, почему Рампо, как по будильнику, приходил в кабинет, сначала разогревал будничной беседой о погоде, затем лукаво посматривал из-под опущенных ресниц и неожиданно прямо напоминал, за чем на самом деле пришёл. Первое время Фукудзава старательно оттягивал момент их встречи: мог объявить срочное совещание, отправлялся на переговоры с другими ведомствами исключительно во второй половине дня, вызывал к себе сотрудников без важного повода, только бы заполнить чем-то часы перед окончанием рабочей смены. Но вскоре поцелуи стали таким же обыденным ритуалом, как чистка зубов или заваривание чая. Сделка с совестью уже совершена. Но он не мог допустить того, чтобы их договорённость нарушалась. Когда Рампо чересчур долго задерживался на губах, Фукудзава всегда прерывался, напоминая о завале по работе. Когда он чувствовал постепенно развязывающийся пояс юкаты, то не медля останавливал Рампо, прикалывая, словно булавками, его руки к столу. Но он и не заметил, как Рампо уже обвивал его шею, ближе жась телом. Как уволакивал его на диван, чтобы потом повиснуть сверху и с жаром на щеках и затуманенным взглядом просить повторить. Юкичи держался на грани. Как далеко Рампо зайдёт в порыве чувств и насколько близко он сможет подобраться, Фукудзава не знал. Как долго он сам продержится — тоже. Лучи ясного солнца скользили по зеленоватой плитке и серым стеллажам. На столе разложен гобан, а рядом остывал заваренный кофе. Куникида был оплотом справедливости. В момент морального упадка, потери ориентиров и назревающей на душе бури даже простое нахождение рядом с ним приносило покой и приводило в тонус. Самоуверенные речи Доппо, касающиеся жизненно важных вопросов, всегда давали понятные ответы. Для кого-то он мог показаться больным, который заражал своими несостоятельными идеалами других, для Фукудзавы же он был целителем, беседа с которым освещала дорогу на распутье. — Как обстоят дела с господином Киёмидзу? — Противный он человек, ничего больше не скажешь. Вот что мне не нравится расследовать больше всего, так это измены. Сплошная грязь. — Можешь рассказать подробнее? Об этом деле я слышал немногое. — Нечего там особо рассказывать: Киёмидзу хотел установить слежку за «невменяемой» женой, якобы проверить, точно ли она ходит в лечебницу, а не посещает собрание сектантов. Спросите, откуда у него взялись такие мысли? Последний месяц из их квартиры пропадали то драгоценности, то техника, что, естественно, послужило поводом усомниться в жене. А стали копать глубже — выяснилось, что он всё это время сам их выносил и деньги с продажи тратил на любовницу. — Что было с госпожой Киёмидзу? Полагаю, её здоровье ни при чём? — Нет, с ней и правда было не всё в порядке: она действительно посещала психиатра, до которого её довёл собственный муж. Видимо, его отношения на стороне её сильно подкосили. Фукудзава, внимательно выслушав, не нашёл более полного ответа, чем пара кивков. По правде сказать, он изначально предполагал такой исход. Много он повидал подобных мужей, нанимавших его телохранителем для защиты от кровавой мести жены, чтобы сходу их отличить по одному короткому диалогу. Когда Куникида отпил кофе, он неожиданно добавил: — Многих проблем в отношениях не существовало бы, если бы только люди придерживались самых простых принципов. — В твоих словах есть доля правды. Но человеческие отношения потому и сложны, что никогда не будут совершенны. — Да, но зачем мучить друг друга? Признаться в чём-то может и тяжело, но жить в постоянном самообмане разве не тяжелее? Отчего-то пульсировали виски, начинала кружиться голова. Хотя разговор ни коим образом не касался его, но Фукудзава чувствовал себя обвиняемым на допросе, где дотошный следователь вот-вот выбьет из него показания. Подушки дивана вмиг стали холодными и липкими, поэтому Юкичи пересел на привычное кресло у стола. Дверь распахнулась, и на пороге появился Рампо. Сперва он громко поприветствовал Куникиду, а затем, с самодовольной улыбкой и в приподнятом настроении, направился к Фукудзаве. На стол прилетело несколько свежих отчётов, по первым словам из которых было ясно, что их писал неумелый, но исполнительный Ацуши. — Вот, это все раскрытые дела за неделю! — Рампо по-хозяйски опёрся бедром на край стола. Куникида знал, что ему всегда дозволялось чуть больше, чем остальным сотрудникам агентства, но чтобы наводить беспорядок в кабинете директора, ещё и в присутствии других подчинённых — такое Доппо наблюдал крайне редко. — Тебе помогали Ацуши с Кёкой? — Но Фукудзаву, казалось, это отнюдь не беспокило. — Ага. Надо же им показать, как работают настоящие детективы! Юкичи не обращал внимание на его скользящий взгляд. Но игнорировать то, что Рампо подошёл сзади и положил подбородок на плечо, с интересом проверяя напечатанный текст, Фукудзава уже не мог: он раздражённо повёл назад плечом и придвинулся ближе к столу. Куникида напряжённо смотрел за их действиями. За промелькнувшей обидой на лице Эдогавы, за не знающим куда себя деть директором, за всей немой картиной, свидетелем которой Доппо не должен был быть. Он воспринимал себя лишним в этой комнате, но и уходить не собирался — слишком уж явный намёк выйдет, думал он. Рампо, расстроенный, лёг на свободный диван и уставился в потолок, резко замолкнув. Молчание повисло в кабинете: его пытались заполнить шелест листов, гул улицы, порыв свежего ветра, врывающийся через маленькую щёлку окна, но всё тщетно. Первым разрядить обстановку вызвался Фукудзава, понимая, в ком кроется вся причина: — Рампо, можешь зайти ко мне позже. Он оживился и также бодро, как несколькими минутами раннее, сказал: — Хорошо! После ухода Рампо Куникида позволил себе вновь расслабиться, но возобновившееся молчание межу ним и директором хотелось устранить. — Эдогава-сан переменился. Никогда бы не подумал, что он с энтузиазмом возьмёт на себя работу с кем-то из новых. — Я его попросил. Куникиде других разъяснений и не требовалось. Он пробубнил тихое: «Понятно», решив, что в данный момент больше не нужен здесь и что наверняка отвлекает директора своим присутствием, попрощался с ним. Последняя рыжая полоска света на небе неустанно сужалась. Её перекрывали синие облака, где-то на самом верху показывались размытые точки звёзд. Настало то неопределённое время суток между вечером и глубокой ночью: было рано отходить ко сну, но и для долгих прогулок уже поздно. Лёгкая рука Рампо скользила по жалюзи, прикрывая створки. Казалось, ещё совсем недавно он не любил темноту и будил Фукудзаву, чтобы тот защитил его от монстров, привидившихся в ночи. Но сейчас, закрывая окна от отблесков заходящего солнца, Рампо дрожал в предвкушении: темнота стала его убежищем. Фукудзава не вставал и, вцепившись в подлокотники кресла, терпеливо выжидал. Он хотел было вновь начать заведённую программу: сначала ласково потрепать по голове, некрепко приобнять и механично оставить отпечаток на губах. Но сегодня его остановила рука Рампо, легшая на плечо и призывавшая оставаться на месте. Он больше не мог терпеть этих условностей. Сев к Фукудзаве на колени, он, не действуя согласно его ожиданиям, сперва запустил пальцы в серебристые волосы, закручивая тонкие пряди. Волосы Юкичи были мягкие, как шерсть на домашнем коте, что не могло ни радовать: в год, когда они познакомились, его волосы были сродни жёсткой щетине (его прозвище подходило ему как нельзя лучше). Рампо первым потянулся за поцелуем, проводя большими пальцами по щекам и слегка царапая ногтями челюсть. Он прильнул к сухим губам, как странствующий по пустыне странник к фляжке воды. Руки Юкичи постепенно перемещались с подлокотников на худые бока и ползли вверх, к рёбрам. Казалось, что его окружают не стены агентства, что время давно потеряло свой ход, что сидит на нём не Рампо и что оглаживают его грудь не те руки, на которые он только недавно клеил разноцветный пластырь. Оторвавшись от поцелуев, Рампо облокотился спиной на позади стоящий стол, потянув за ворот Фукудзаву. Бумаги полетели вниз и карандаши с ручками с грохотом упали на пол. Не отводя взгляд, он медленно растягивал шею. — Нет, — лишь строго отчеканил Фукудзава, когда его настигло осознание, куда ведёт эта скользкая тропа. — Всё ушло не в то русло. — Пожалуйста, Юкичи, — шёпотом взмолил Рампо, словно сейчас на него прольётся свет, и тень в виде Фукудзавы навсегда исчезнет, — всего один поцелуй. — Всего один… — вторил Фукудзава. Когда Рампо просил его таким голосом, он не мог совладать с собой. Дорожка лёгких поцелуев стелилась по белой шее. Шумное дыхание перебивало собой все звуки вокруг: и проезжающие машины, и гудение принтера в соседнем кабинете. Хотелось до боли в глазах закрыть веки, чтобы каждое касание отзывалось в стократ сильнее, но Рампо никогда бы себя не простил, если бы хоть на мгновение упустил тот образ, снившийся ему не одиножды. Он опустил ниже галстук и расстегнул верхние пуговицы на рубашке, в надежде, что Фукудзава забыл о данном обещании. Уже дойдя до ложбинки между ключицами, Юкичи отстранился. Голова пухла. Среди полустонов он слышал только бешено стучащее под собой сердце. Наверное, его собственное бьётся не с меньшим темпом. Что он вообще делает? Вонзать меч в сердца неизвестных людей было для него куда проще. Но вступать в борьбу с чувствами, где он изначально проигравший — непосильно даже для великого мастера. Его ложь, казалось, оставляла ожоги на нежной коже. Он никогда не хотел причинять ему боль. Но жить, окутанным ветвями пророщенной цветками иллюзии, ещё больнее. Фукудзава пообещал себе впредь никогда не врать ему и всё равно пошёл по проторенной дороге, ведущей в никуда. — Я не люблю тебя. — А? — Рампо задыхался от собственных ощущений и, казалось, ничего не слышал. — Я не чувствую того же, что и ты ко мне, Рампо. Так больше не может продолжаться. В его воображении Рампо мог отреагировать как угодно, но только не грустной улыбкой и холодным спокойствием. — Я знаю. И всегда знал, что ты никогда меня не хотел. Что-то внутри перевернулось верх дном. Происходящее начало видеться выдумкой больного сознания. Ничего, кроме пустоты в голове, Фукудзава не чувствовал. Он продолжал в ступоре разглядывать Рампо. — Я устал жить фантазиями. Каждую ночь представлять одно и то же, просыпаться в поту — я так от всего устал. Но когда ты позволил мне побыть рядом, когда ты сам касался меня, — мне хотелось хоть раз в жизни это испытать, — я решил воспользоваться этим. Прости. Фукудзава молчал, будто клубок чувств застрял у него в горле. — Если ты можешь… подари мне эту ночь. — Как бы он не старался помириться с этой мыслью, но осколок чужого безразличия, глубоко застрявший в сердце, у Рампо так и не получилось вытащить. — Всего одну? — Всего одну.***
Было то по-особому приятное время суток, когда ночь угасала, и восходящее солнце ласково встречало проснувшихся первыми тёплыми лучами. Воздух ещё не успел согреться, а роса уже камушками страз переливалась и поблёскивала на траве. Свернувшись на коленях, подобно котёнку, Рампо, укрытый накидкой, мирно спал. Тяжёлая ладонь в ровном темпе гладила его по голове и спине, вкладывая всю ту нежность, на которую Юкичи только способен. Будущее их было предрешено, и впереди красным огнём горели новые сложности. Но это утро хотелось провести спокойно.