Подарю ей собаку

Майк не знает, сколько провёл здесь — и где это «здесь» вообще находится. Не знает, сколько сейчас времени, какой день недели и месяц. Тусклый свет падает сквозь крошечное, затянутое грязью оконце, значит, уже ранний вечер. Или пасмурный день, он не уверен. Как и насчёт того, какой сейчас год — когда попал сюда, была весна тысяча девятьсот восемьдесят шестого, но время здесь не движется, возможно, это было целую вечность назад. Ни часов, ни календаря. Есть только тонкий старый матрас с заскорузлыми пятнышками крови, короткое кусачее одеяло, дыра в полу, ведро с грязной водой, чтобы за собой смывать — хватает на несколько дней, двухлитровая бутылка питьевой воды, уже почти пустая, цепь, прикреплённая к скобе, то самое оконце почти под потолком, двойная дверь, пауки и сам Майк. Ещё у него есть воспоминания, но с каждым днём прошлая жизнь становится похожей на смутный сон. Воспоминания дробятся, цельная картина рассыпается, и он перебирает осколки. Начало учебного года. Он в столовой вместе с друзьями. За столиком Уилл, Дастин, Лукас и его девушка Макс. Майк не помнит, о чём они говорили, в какой-то момент он просто оглянулся и увидел новенькую — Джейн. Она стоит с подносом, неуверенно озираясь. Стелла, девчонка с параллели, сильно толкает её, поднос летит на пол. «Чего встала, корова? Весь проход загородила». Подружки Стеллы хихикают. Макс закатывает глаза: «Боже, какие они идиотки». Джейн растеряна. Кажется, она вот-вот расплачется, но сжимает губы и оборачивается, провожая задир недобрым взглядом. Майк машет ей: «Иди к нам!», Джейн нерешительно приближается, ей освобождают место, представляются наперебой. Джейн робко улыбается, и сердце Майка вдруг делает кульбит. У него с собой ланч-бокс — Нэнси убегала второпях и не позавтракала, мама велела ей передать. Майк, как идиот, притащил эти вафли с собой, но старшая сестра о себе и без того позаботилась. И надо же, как оказалось кстати. Майк предлагает Джейн вафли, и она благодарит. Он рад, что смог ей помочь. Позже в тот же день Стелла ломает ногу буквально на ровном месте. Злорадствовать нехорошо, но Майк считает, она получила по заслугам. Джейн провожает носилки с орущей Стеллой ледяным взглядом — Майку нравится и он. Скоро рождественские каникулы, через неделю будет праздничная дискотека — вроде Снежного бала в средней школе. Майк хочет пригласить Оди. Одиннадцать, Оди — это Джейн, так они зовут её, потому что на запястье у неё татуировка «011». Она никогда не отвечает на вопросы о ней. Оди вообще мало рассказывает о себе, хотя много проводит времени с Майком и его друзьями. Они знают только, что родители её умерли, она живёт со старшим братом Питером, которому часто приходится переезжать из-за работы. В детстве у Оди было слабое здоровье, поэтому она находилась на домашнем обучении, школа для неё в новинку. Майк старается помочь ей адаптироваться, хотя сам тот ещё лузер. Оди не разлей вода с Макс и сдружилась с Уиллом, отлично поладила с Дастином, и только с Лукасом иногда бывают недопонимания — его беззлобные подколы она воспринимает слишком болезненно. «Боже, Оди, — говорит он, когда выясняется, что она не знает, кто такой Йода, — ты как будто в бункере росла». Оди вспыхивает и кидает на него ледяной взгляд, а в следующую секунду у Лукса из носа брызжет кровь. Макс и Дастин начинают рыться в рюкзаках, ища бумажные платки, Уилл замирает, вытаращившись. Лукас сжимает переносицу и гнусаво смеётся: «Ого, да ты прям ведьма!» Оди вскакивает и убегает. «Ну Лукас», — Макс смотрит укоризненно. «Да что я такого сказал?» Майк уходит за Оди. Она на первом этаже под лестницей. Плачет. «Оди, ты чего?», — Майк садится рядом, несмело трогает её за плечо. «Я не хотела, — она громко всхлипывает. — Я не… не чудовище». «Нет, конечно, ты что! Ты классная, — Майк решается и обнимает её. — И Лукас не хотел тебя обидеть, просто шутки у него дурацкие». «Я знаю, — Оди прижимается мокрой щекой к его плечу. — Знаю, но… Мне так трудно привыкнуть, прости». Она повторяет это дурацкое «прости» ещё раз пять, и тогда Майк целует её — неумело тычется в губы. Оди замирает, даже дышать перестаёт, а потом отвечает — так же неловко. Майк счастлив. Надо будет отдать Лукасу тот спешл «Людей-Икс» на который он давно положил глаз — заслужил. Майк не помнит, как оказался здесь. Он вообще многого не может вспомнить. Первые дни в этом месте оставили ощущение ужаса и отчаяния. Наверняка он пытался выбраться, звал на помощь и надеялся, что его скоро найдут — всё это далеко позади, Майку иногда кажется, что он всегда был тут, а прошлая жизнь ему просто снилась. Спит он много, чем тут ещё заняться-то. Майк свыкся со своим положением, как свыкся с цепью. Она крепится к широкому кожаному манжету у него на лодыжке, но пытаться высвободиться бесполезно — под тонким защитным слоем металл и нечем вскрыть замок. Длины цепи как раз хватает, чтобы дойти до «поганого угла» с дырой в полу, но к окну и двери уже не пускает. К отросшей, постоянно падающей на лицо чёлке Майк тоже привык, почти не замечает её. Волосы вообще сильно отросли, болтаются спутанными сальными патлами — кроме пятерни, расчесать их нечем. Вдобавок выпадают клочьями. Питер, старший брат Оди, иногда — очень редко, — приносит другое ведро, с водой почище и губку, тогда можно хоть как-то обтереться и сполоснуть голову. Не то что от такого мытья есть толк. Питер приносит грязную воду для смыва, когда то ведро пустеет, раз в несколько дней — она всегда мутная, на дне осадок, а на поверхности плавают листья. Еду и питьевую воду он тоже носит не каждый день. Воду нужно расходовать экономно, хотя пить хочется постоянно. Губы Майка сухие, потрескавшиеся, язык как наждак и горло, по ощущениям, не лучше. Кормит его Питер только растворимой лапшой, есть надо быстро. Майк уже приноровился обходиться руками, даже пластиковая вилка ему не полагается. Иногда Питер оставляет его голодным и без воды, если считает, что он заслужил. В первые разы это сильно пугало, теперь уже плевать — Майк мечтает уснуть и никогда больше не просыпаться. Вот недаром шериф Хоппер вынюхивал о Питере Балларде. Майк в курсе, потому что у Хоппера вроде как роман с миссис Байерс, матерью Уилла и Джонатана. Хоппер под разными предлогами несколько раз напрашивался к Питеру домой и всегда останавливался поболтать с Оди, когда её встречал. Оди считала его забавным, а Дастин и Лукас многозначительно переглядывались — Хопп ещё тот старый лис. Уилл слышал от матери, что у того была дочь — могла бы быть их ровесницей, но умерла от лейкемии, возможно, Оди была чем-то похожа на неё, отсюда и такой интерес. Макс как-то пошутила, что, может, Хоппа настораживает отсутствие сходства брата с сестрой — профдеформация. Они и впрямь были непохожи — лица вытянутые, но совершенно разных типов, и у Питера светлые глаза и волосы, а у Оди глаза карие и волосы каштановые. Но это ни о чём не говорит — сам Майк не походил ни на Нэнси, ни на Холли, да и сёстры тоже между собой не похожи, но у всех троих прослеживалось сходство с бабушками и дедушками; может, Питер походил на деда со стороны отца, а Оди пошла в мать. Вряд ли Хоппер насторожился из-за этого. Ну и где он, когда так нужен? Майк не помнит первые дни заточения, но среди осколков-воспоминаний есть разговор с Питером. Наверняка были и другие, до того, но отпечатался этот. «Ты здесь потому, что плохо влиял на Джейн». Вот так вот. Она больше не сидела дома и перестала быть послушной и удобной — Питера бесило, что у неё появилось своё мнение, интересы. Оди выходила из-под его влияния. «И я видел тебя с ней, — Питер кривится от отвращения. — Видел, как ты целовал её, чуть лицо не сожрал». Майк вспыхивает: какого чёрта Питер лезет в их отношения? Нашёлся заботливый брат! Ну да, к весне они целовались каждый удобный момент, и Майк проводил с Оди больше времени, чем с друзьями, но дальше этого не заходило. Хотелось, конечно, но оба слишком боялись всё испортить. И Майк терпеливо ждал, когда Оди будет готова, он бы ни за что не стал давить на неё. Но возражать Питеру — себе дороже, это он уяснил быстро. Поехавший на почве гиперопеки брат — если бы всё было так просто! Питер с детства внушал сестре, что она не как все — она гораздо лучше. Обычные люди ей не ровня, их, лишённых малейших способностей, и за настоящих людей-то можно не считать. Так, расходный материал. Но Джейн обо всём забыла. «Я её не для такого ничтожества, как ты, растил». «Что, неужели для себя?» — тогда ещё Майк не понимает всей опасности, дерзит. Питер не отпирается: да, он растил её для себя, потому что он тоже другой. И их дети будут другими — ещё сильнее, ещё лучше. «Да ты же больной совсем», — вырывается у Майка, и тогда Питер доказывает, что он действительно не как все. В это невозможно поверить, но это происходит — Питер делает лёгкое, почти незаметное движение кистью, и голова Майка мотается от удара, словно у тряпичной куклы, из носа хлещет кровь. Питер сделал это не прикасаясь к нему — их разделяет не менее десяти шагов. Майк вытирает кровь дрожащими пальцами. Боль абсолютно реальна. Он вспоминает Стеллу, Лукаса, множество небольших происшествий вокруг Оди. Например, тот автомат в кинотеатре с намертво застрявшим пакетом чипсов. Достать его никак не получалось, Майк с досады хлопнул по корпусу ладонью, а Оди улыбнулась, и вдруг автомат вздрогнул, всё посыпалось с полок. Выходит, это было не простое совпадение — ни один из множества случаев. «Я бы избавился от тебя, но тогда Джейн очень сильно расстроится. Я обещал ей тебя найти, если она будет благоразумна», — говорит Питер. Майк нужен ему, чтобы контролировать Оди — появляется надежда. Как наивно. Питер никогда не отвечает на вопросы, ничего больше не рассказывает — какой толк говорить с животным. «Джейн всегда хотела собаку. Так и быть, подарю тебя ей», — Питер улыбается добродушно, но у Майка мурашки ползут по спине. Он учится послушанию. Несколько дней без воды и еды отучают от попыток заговорить. Потом Питер приносит ошейник. Когда он приказывает сесть и поднять голову, Майк пытается напасть на него. Питер снова не притрагивается к нему и пальцем, но мощная сила швыряет Майка на пол, он разбивает колени. Питер застёгивает на нём ошейник и уходит. Полоса грубой кожи давит, мешает глотать. Майк расстёгивает ошейник и отшвыривает к двери — пусть подавится, урод. Питер снова не приходит несколько дней — за сопротивление Майк лишён еды. Воды у него остаётся совсем чуть-чуть, на пару глотков, когда Питер возвращается. За эти дни Майк уж пожалел, что выкинул ошейник — достать его не получается. Можно же было просто снимать его время от времени, может, Питер и не узнал бы ничего, а теперь он точно разозлится. Питер подбирает ошейник и качает головой. Майк послушно подставляет шею, даже придерживает волосы, чтобы ему было удобнее застегнуть. «Это послужит тебе уроком», — говорит Питер, в его ровном, спокойном голосе ни капли раздражения. Майк не понимает, что тот сделал, но левая рука взрывается болью — пальцы гнутся в разные стороны, кожа на фалангах лопается, один за другим они ломаются с тихим сухим треском. Майк кричит. Умоляет прекратить. Он не помнит, как Питер уходит. Майка трясёт от боли, слёзы и сопли противно стягивают кожу на лице. Он прижимает изувеченную кисть к себе, стараясь не смотреть — все пальцы торчат под разными углами, как на детском рисунке, баюкает её, но боль не проходит. Кажется, она лишь нарастает. Пальцы распухают, не дают уснуть. Майк ворочается в темноте, мечтая, чтоб всё поскорее закончилось. Оди нравились его руки, она говорила, они красивые — Майк иногда вспоминает об этом, глядя на левую кисть. Управляться ею теперь непросто, но он приспосабливается. Питер дрессирует его. Любое замешательство или отказ выполнять команду тут же карается. Майк понимает: он должен слушаться, чтобы выжить, но иногда просто не может переступить через себя — он человек, а не собака! Временами случаются срывы: он кидается на Питера, раз за разом, но натянутая до предела цепь отбрасывает его назад. Майк рычит от отчаяния и кидается снова, пока совсем не обессиливает. Тело его покрывается новыми синяками и ссадинами, но плевать. Питер обычно наблюдает за этим с брезгливым интересом, потом уходит. Майк остаётся один, не считая пауков, совершенно опустошённый. За неповиновение Питер обычно швыряет его или душит, приподняв над полом — всё так же бесконтактно. Удушений Майк боится больше всего — горло сминается под невидимой силой, лёгкие разрываются от нехватки воздуха, в ушах звенит, перед глазами плывут цветные круги, он бестолково трепыхается, но совершенно беспомощен. Когда Майк отказывается учиться команде «апорт» — остаётся лежать на матрасе, отвернувшись лицом к стене — Питер ломает ему руку. Снова левую. Майк тогда вновь воет от боли, катаясь по полу, а когда остаётся один, кое-как стягивает с себя футболку с лого «Клуба адского пламени» — их школьного игрового клуба «Подземелий и драконов» (он уже почти забыл, что это такое), а потом грязную пропотевшую майку, рвёт её и пытается хоть как-то поставить выпирающую под кожей лучевую кость на место. От боли и трения осколков костей тошнит. Кое-как он фиксирует руку лоскутом, повязка выходит так себе, но что есть. И снова боль не даёт спать, много дней Майк лишь дремлет урывками. Питер не ждёт, когда он окончательно поправится. Рука тоже срастается неправильно — бугорок так и выпирает из-под кожи, но всё-таки Майк может ею двигать. Он освоил команды «сидеть», «лежать», «встать», «место», «нельзя» и прочие, какие должна знать хорошая собака. Майк подчиняется машинально, ему уже всё равно. Ни чувства собственного достоинства, ни желания жить у него не осталось. Когда Питер приходит, нужно вести себя правильно. Если он пришёл поменять воду в ведре, надо просто оставаться неподвижным. Если Питер принёс еду, надо встать на колени, подтянуть руки к груди на манер лапок и высунуть язык — Майк хорошая собачка, Майк очень рад хозяину. Когда Питер разрешит, можно подтянуть поставленный на пол контейнер к себе. Если Питеру что-то не понравится — недостаточно расторопно встал на колени или забыл сложить руки как надо, он может забрать еду. Всё просто. «Перед тем, как подарить, надо будет тебя кастрировать», — роняет Питер невзначай однажды. Майк не реагирует. Питеру для этого даже нож не понадобится, да и плевать — может, получится от болевого шока сдохнуть. Но куда охотнее Майк бы выгрыз его невозмутимую физиономию или разорвал горло начавшими шататься зубами — об этом он теперь мечтает чаще, чем о возвращении домой к родным и друзьям. Дверь приоткрывается совсем с другим звуком — скрипит неуверенно. Майк, свернувшийся на матрасе, приоткрывает глаза. На пороге стоит Оди. Майк вскакивает, запутывается в цепи и падает, снова вскакивает. Сердце стучит оглушительно. У Оди больше нет чёлки и волосы острижены в каре, а были почти до лопаток, но это она — из плоти и крови. Она смотрит на него сжав губы, со смесью удивления и отвращения. — Оди, — голос от долгого молчания похож на хриплое карканье. — Оди, я так… так скучал, — Майк подходит так близко, насколько позволяет цепь, но до неё не дотянуться. — Одиздесьопаснопитервызовиполицию! — слова вырываются нечленораздельно, но Оди его понимает. — Нет. Майку кажется, он ослышался. — Я не стану заявлять на человека, который заботился обо мне все эти годы. Плечи Майка опускаются. Это какой-то абсурд. Оди не может так поступить!.. Питер встаёт за её спиной, кладёт ладонь ей на плечо, говорит мягко: — Расскажи ему, Джейн. Может, тогда он поймёт. А ты, — он поворачивает к Майку голову, — слушай и не смей издавать ни звука. И Майк слушает. Всё звучит как какой-то фантастический роман, вроде «Воспламеняющей» Кинга. В шестидесятых у военных был проект «МК Ультра» по выявлению скрытого потенциала: телекинез, телепатия. Базировался он не где-нибудь, а в Национальной лаборатории Хоукинса, в той самой, мимо которой Майк столько раз проезжал на велосипеде, направляясь к Уиллу. Никаких особых результатов проект не показал, и его закрыли — для виду. Некоторые доброволицы были беременны — и все рано или поздно лишились своих детей, их попросту отняли. Эксперимент продолжался. Одиннадцать попала в лабораторию сразу после рождения, она не знала ничего, кроме стен палат, докторов и персонала, бесконечных опытов и других детей, таких же, как она — со сверхспособностями. — Я была самой слабой, — лицо Оди каменеет, — другие травили меня, потому что папа… — она делает глубокий вдох: — Доктор Бреннер, но мы звали его папой, он… видел во мне потенциал, а все дети соперничали за его внимание. Если бы не Питер, меня бы… — она замолкает, потом продолжает. Питер был номером первым, ещё в конце пятидесятых его тоже забрали из дома, он стал образцом для «МК Ультра». Оди и другие номера знали его как одного из персонала. Но, в отличие от других взрослых, Питер был всегда добр к Оди. Он тоже верил, что она сильнее, чем кажется. Оди помогла ему извлечь чип, не позволявший покинуть лабораторию, а Питер спас её, когда дети постарше едва не убили её. Питер помог Оди выпустить силу, которую никак не удавалось пробудить, и они сбежали. Майк складывает два и два — в семьдесят девятом, когда ему было восемь, один из корпусов лаборатории был уничтожен. Никто толком не знал, что произошло, тот просто взял и рухнул. Тогда прилетали военные, вели работы, а родители ещё удивлялись, почему этим не занимаются местные спасательные службы. В Хоукинсе ещё ходят байки, что под обломками нашли обезображенные тела детей, не меньше десятка, а военные запретили это разглашать. Выходит, это было правдой. И их убил Питер. Но на этом история не закончилась. Питер помог отыскать Оди мать. — Она знала всё, хотела вернуть меня, и знаешь, что с ней сделали? — Оди сжимает кулаки. — Ей выжгли мозги. Превратили в овощ. — Откуда тебе знать, что это не обман, что это действительно твоя мать? — в отчаянии всплёскивает руками Майк. «Потому что я могу делать так», — Майк слышит голос Оди в своей голове и видит её в бесконечном чёрном пространстве. Это длится всего лишь мгновение. Майк хватается за голову. На верхнюю губу ползёт капля крови из носа. — Я видела её воспоминания. У неё были способности — совсем слабенькие, но были. А такие, как ты… Вы её уничтожили, растили нас, чтоб использовать. Но всё будет по-другому — это вы все будете подчиняться. Майк не узнаёт Оди. Она ведь совсем не такая! Он же знает её, не могла она прикидываться. Оди кидает на него хмурый взгляд и уходит. Майк раздавлен. В другой раз она приносит еду. Подходит достаточно близко, и Майк успевает схватить её за руку: — Оди, пожалуйста! Помоги мне выбраться. Ты же не как он, ты… Оди брезгливо высвобождается: — Питер прав — ты всего лишь тупое животное, — она переворачивает пластиковую плошку, и лапша вываливается на грязный пол. — Упс, какая я неловкая. Но ты сам меня подтолкнул. Приятного аппетита. Ночью впервые за долгое время Майк плачет. Сжимается в комок, пытаясь удержать тепло, но холод внутри. Проходит два дня, никто так и не появляется. Майк подбирает слипшуюся высохшую лапшу и ест. Питер приходит с Оди на следующий день. — Покажи, как ты рад видеть хозяйку. Майк опускается на четвереньки и виляет тощим задом. Джинсы держатся еле-еле, так и норовят сползти. — Хороший пёсик. Не всегда послушный, правда, — Питер довольно кивает. — И когда ты мне его подаришь? — Скоро. Нужно провести одну маленькую процедуру — вот когда поправится, тогда. И, пожалуй, надо подрезать ему голосовые связки — иногда он бывает раздражающе шумным. Оди согласно кивает. — Может, проведёшь процедуру сегодня? Долго он будет поправляться? Питер пожимает плечами: — Не знаю точно. Но если хочешь, что ж… — Только не заставляй её на это смотреть, — Майк глядит исподлобья, верхняя губа подрагивает, открывая зубы. — Я плохо тебя воспитал, — Питер досадливо хмурится. — Или ты необучаем. Подаёшь голос, скалишься… — он делает пасс рукой, и Майка отбрасывает назад с такой силой, что закованная лодыжка вывихивается. Майк падает на матрас, удар выбивает весь воздух. С трудом он приподнимается и показывает Питеру средний палец — терять больше нечего. Он ожидает, что теперь тот сломает ему и правую руку, но Питер вздёргивает его в воздух, грудь сдавливает тисками, и Майк может только скулить. — Питер, хватит, — голос Оди звучит откуда-то издалека. — Я хочу, чтобы он усвоил урок. Чтобы он был не опасен для тебя. Майк чувствует, как трещат рёбра. — Ты его убиваешь. — Джейн, я знаю, что делаю. Но если будешь перечить, останешься без собаки. Перед глазами всё расплывается, но Майк видит, как Оди встаёт между ним и Питером, вытягивает перед собой руку. — Питер, — голос её звучит твёрдо, — отпусти его. И Питер отпускает. Майк валится вниз, бок обжигает горячая острая боль — всё-таки ребро не выдержало. — Джейн, — Питер говорит строго, — немедленно прекрати. Ты угрожаешь мне из-за какого-то животного. — Он не животное! — Оди, — Майк, держась за пульсирующий болью бок, пытается встать, но только копошится, как раздавленное насекомое, — пожалуйста, не надо. Он же тебя… послушайся его. — Ты слышала? — Питер тоже поднимает руку. — Ты ведь знаешь, мне очень неприятно это, но я могу тебя наказать, Джейн. Сильно. — Снова нашлёшь на меня кошмары? — Оди упрямо вскидывает голову. Что происходит потом, Майк не понимает — глаза Питера и Оди стекленеют, они стоят друг напротив друга, и он чувствует пульсирующую энергию между ними — волоски на руках и загривке поднимаются, как от действия сильного электрического поля. Оди покачивается. Майк с ужасом видит, как из носа и ушей у неё течёт кровь. — Оди, пожалуйста… — Майк тянется к ней, касается лодыжки. Она не реагирует. У Питера скатывается единственная красная капелька из ноздри. Оди дышит всё тяжелее, а потом хватается за горло, опускается на колени. Майк с ужасом видит кровавые капли, собирающиеся в уголках её глаз и скатывающиеся по щекам слезами. Он не может сделать ничего и ненавидит себя — слабого, никчёмного. Если бы в марте он не заговорил с ней, Оди была бы в порядке, ничего ей не угрожало… Может, она была бы вовсе не против завести с Питером детей, а теперь… чёрт, он убивает её! — Прекрати! — заорал Майк. — Питер, слышишь! Можешь убить меня, только её не трогай! Питер тоже его не слышит. Оди коротко, слабо всхлипывает. Майк вцепляется в её штанину. Чёрт, даже обнять не может. Оди наверняка больно… — Держись, слышишь? — шепчет он. — Я люблю тебя. Выживи, пожалуйста. Питер снова слегка покачивается, а Оди уже упирается руками в пол, царапает бетон. А потом… голова Питера взрывается, разлетается на мелкие брызги, оседающие на стену и дверь — ни единого осколка черепа или зубов. Оди падает на бок. Майк потрясён. Он не знает, сколько просидел вот так, с отвисшей челюстью, таращась на яркое пятно. Тело Питера лежит, похожее на манекен. Отсюда Майк видит только подошвы его ботинок — и хорошо. Встрепенувшись, он начинает тормошить Оди. Она дышит, но слабо-слабо. Майк хватает полупустую бутылку и обрызгивает её. Оди со стоном переворачивается на спину, ресницы её дрожат. — Оди, ты слышишь меня? Как ты? Тебе больно? Она открывает глаза и с трудом привстаёт, опираясь на руки. — В-всё нормально. Только голова… кружится. Это пройдёт. Она подползает к Майку ближе и обнимает. Он утыкается ей в плечо, вдыхает знакомый запах и застывает так. — Прости меня, пожалуйста, — тараторит Оди сбивчиво. — Я не знала, я правда не знала! — слова льются из неё потоком. — Помнишь, ты прокатил меня до дома на велосипеде? С того вечера тебя не видели. Велосипед позже нашли покорёженным на трассе. Это… было ужасно! Тебя искали, но не нашли. Уилл не верил, что ты мёртв, — она всхлипывает, — говорил, нельзя прекращать поиски, но к лету дело закрыли, потому что вообще ничего не нашли, никаких больше, этих, улик. Майк слушает, цепляясь за неё. Боль в боку всё ещё жжёт, но ощущение это отходит на второй план, становится фоном. — Летом мы снова переехали, ну, знаешь, эта работа… мы никогда не задерживались на одном месте надолго. Питер запретил мне писать Макс и Уиллу… Понимаешь, он всегда говорил, что нас ищут, хотят снова вернуть в лабораторию. Я ему верила. Я… я очень боюсь, не хочу возвращаться, не хочу, чтоб меня опять заставляли… — Оди делает глубокий вдох и медленно выдыхает. — Мы сейчас в Иллинойсе, а не в Индиане. Питер отлучался, говорил про работу. Однажды сказал, что… что ты м-можешь быть жив, и если я буду слушаться и не покидать дом, если выкину из головы все глупости, которых нахваталась от вас, то он попробует тебя разыскать. Я обещала ему. Я так хотела, чтобы ты был в порядке! Он сказал, ты в опасности, и если я кому-то скажу — кому, я тут даже в магазин не выходила, — ты можешь пострадать. Я думала, тебя похитили военные. А потом Питер мне всё рассказал. Что ты хотел сделать со мной ужасные вещи, что он… что он хотел меня защитить. Я сделала вид, что поверила, и тогда он сказал, что когда ты будешь… будешь безопасным, он подарит тебя мне, так и сказал: «Хотела собаку — будет тебе собака». Сказал, я смогу делать с тобой что хочу. Потому что простые людишки больше ни на что н-не годятся. Но я же теперь знаю, что это неправильно, что не все плохие!.. Мне было так тяжело… Майк, прости меня, пожалуйста, я не могла дать понять, что хочу тебя вытащить — он мог заглянуть тебе в голову. Он и так наверняка это делал, приходил в твои сны. Я не могла рисковать, прости-прости-прости... — Я понимаю, — выдыхает Майк. Оди отстраняет его, мягко сжимает плечи. Кровь запеклась у неё на лице причудливой маской: — Я вытащу тебя отсюда, — она делает пасс рукой и цепь на ноге Майка звенит. Оди хмурится и пробует снова — ничего, цепь неподвижна. Оди бледнеет. Майка начинает трясти. — Майк, я должна вызвать полицию, медиков, — Оди говорит спокойно, мягко, как с ребёнком. — Мы в лесу, водить машину я не умею, а ты не смог бы идти сам, даже если бы у меня получилось порвать цепь. Мне придётся пойти пешком, но я быстро, слышишь? Майк вцепляется в неё, прижимается так крепко, как может (бок снова пронзает боль), горло сжимает спазм и из глаз хлещут слёзы. Его трясёт как в лихорадке, и он повторяет снова и снова: «Не уходи, не оставляй меня здесь», это настоящая истерика. Оди обнимает его, гладит по спутанным волосам, целует в висок, шепчет, что всё будет хорошо. А потом вдруг обхватывает лицо ладонями и начинает целовать: лоб, веки, нос, щёки, подбородок, губы, Майк не успевает отвечать ей. Наконец, Оди решительно поднимается и остатками воды и своей футболкой стирает кровь с лица. Застёгивает верхнюю кофту поплотнее и уходит, сказав: «Я тоже тебя люблю». От Питера она отворачивается, не смотрит. Время тянется невыносимо медленно. Свет за окошком тускнеет. Майк кусает пальцы правой руки от бессилия. Вдруг с Оди что-то случилось? Вдруг кто-то напал на неё, она ведь так ослабела? Иногда ему кажется, что видит движением краем глаза — Питер шевелится, пытается подняться, но стоит повернуть голову, резко, до хруста позвонков, чтобы поймать его, он лежит всё так же. Майк думает, что вой сирен — галлюцинация или сон. А потом видит красно-синие отблески. Выдыхает от облегчения — слёз больше нет. Всё дальнейшее смазывается, расплывается, словно и правда во сне. Много людей, они что-то говорят, но Майк никак не может сосредоточиться. Чужие руки трогают его, и он дёргается. «Шок», — всплывает единственное слово из гула. Короткий укус иглы, и Майк больше ничего не чувствует. Он приходит в себя уже в палате, с давящей повязкой на рёбрах и капельницей в вене. Свет такой яркий, что глаза слезятся. Проморгавшись, он видит у постели маму и Нэнси. Оди нет. Мама плачет, Нэнси тоже еле держится. Майк улыбается им: вот же он, живой. К нему не пускают никого, кроме родных (отец с Холли приходит на следующий день, младшая сестра смотрит на него как на незнакомца), но Нэнси приносит открытки от друзей. Свою Уилл нарисовал сам. Майк долго рассматривает трёхглавого демогоргона из «Подземелий и драконов» и паладина с мечом — это его ранг в игре. Нэнси говорит, что с Оди всё в порядке, её допрашивает местная полиция, но с ней миссис Байерс и психолог. Полицейский детектив приходит и к Майку, допрашивает его в присутствии матери. На все вопросы Майк отвечает «я не помню» и «я не знаю». Каким бы поехавшим ублюдком Питер ни был, Оди была привязана к нему. Пусть сами делают выводы. — Майкл, — детектив устало вздыхает, — у преступника был сообщник, ты боишься его? — Я не боюсь, я вообще ничего не помню, говорю же. Ни-че-го до той минуты, как открыл глаза здесь. Вступает мама: — Доктор сказал, у моего сына диссоциативная амнезия — травмирующие воспоминания блокируются. — Миссис Уилер, мне извест… Мама продолжает: — Никто не знает, надолго ли. Я хочу, чтоб виновные понесли наказание, но толку от ваших вопросов сейчас никакого. Если Майк что-то вспомнит, мы немедленно с вами свяжемся. Детектив выглядит недовольным, но уходит. Его визит не самое неприятное — Майку снова ломают пальцы и левую руку, чтоб правильно срослись. От обезболивающих он сонный, кожа под гипсом чешется — бесит. Посреди ночи приходит воспоминание: весенние каникулы, он прокатил Оди до дома, Питера не было, но заходить Майк не стал — тот мог вернуться со своей таинственной работы в любой момент, не хотелось пересечься. Он поехал домой короткой дорогой, через пустырь. Уже темнело. Майк почти доехал до заброшенной закусочной Бенни, когда его бросило вперёд, через руль — как будто на полной скорости налетел колесом на бордюр. Наверное, он упал и ударился головой, потому что ничего больше не помнил. Теперь-то понятно, как Питер всё провернул. Факт, что у Питера и Оди суперспособности, Майк принимает как нечто само собой разумеющееся — он не раз испытывал эту силу на себе, никто же не удивляется пинку ногой — действие как действие. Когда Майк спустя несколько дней покидает больницу с ворохом назначений (в основном витамины, часть в болючих уколах), уже вечер. Обычно выписка проходит утром, но мама умеет быть настойчивой. Солнце клонится к закату и уже не такое яркое, но всё равно режет глаза, отвыкшие от света. Выступившие слёзы склеивают ресницы. Хорошо, что Нэнси догадалась захватить тёмные очки. Дома всё по-прежнему, сложно поверить, что прошло целых полгода. Разве что отец не донимает сарказмом и Холли старается не шуметь. Майк просит их вести себя нормально, но мама всё равно суетится, поминутно спрашивает, не нужно ли чего. Телефон звонит допоздна, Нэнси отбивает атаки журналистов — сама из их стана, знает, что сказать. Оставшись один, Майк смотрится в зеркало и не узнаёт себя. Он и раньше был тощим, но теперь вовсе похож на скелет. Щёки ввалились, глаза запали, ещё и тёмные круги эти, делающие его похожим то ли на енота, то ли на панду. Или, скорее уж, на зомби — кожа землисто-серая, даже веснушки кажутся выцветшими. Майк трогает короткую уродливую стрижку — ёжик волос непривычно колет ладонь. Фыркает: никогда не замечал раньше, что уши так торчат. На шее красная воспалённая полоса. Майк так привык к ошейнику, что перестал замечать его. Интересно, сколько это напоминание продержится? На левой лодыжке похожий след от манжеты, только не такой яркий — удалось продёрнуть штанину, чтоб не так натирало. Вид у него нелепый и жалкий. Наконец-то Майк видится с друзьями — они приходят с самого утра, и Оди с ними. Даже Эрика, вредная младшая сестра Лукаса, соратница по «Подземельям», заглядывает ненадолго. Майк счастлив их видеть. Он не знает, как сказать Уиллу спасибо за то, что верил в его возвращение. Поэтому Майк просто крепко обнимает его — жаль, только одной рукой. Сам Уилл в двенадцать потерялся в лесу, когда сбежал от пьяного отца, потащившего его на охоту. Искали чуть ли не всем городом, и Майк тогда, несмотря на запрет старших, потащил Дастина и Лукаса с собой — в темень и ливень. Это он нашёл Уилла. Поиски продолжались двое суток, и Майк тогда чуть с ума не сошёл от тревоги — что чувствовал Уилл, когда исчез он сам, даже представлять не хочется. Дастин говорит, на собраниях «Клуба адского пламени» место Майка остаётся свободным, Эдди никому не позволяет его занимать. «Он ждёт, что ты вернёшься, как будешь готов». Майк очень хочет пойти на ближайшую игру, но Нэнси настоятельно советовала оставаться дома, пока интерес не схлынет. Забавно, что Эдди, грозивший исключением, когда Майк опаздывал на сходки, задержавшись с Оди, проявил такую сентиментальность. Вечером Уилл, Дастин, Лукас и Макс уходят, Оди остаётся. Им нужно о многом поговорить наедине. Оди рассказывает, что её тоже допрашивали, и она так же твердила, что ничего не знает. Дом в лесу, где был Майк, принадлежал Питеру. Старый, но ещё крепкий, Питер ремонтировал его самостоятельно. «Он говорил, когда всё закончит, мы будем жить там, в безопасности», — глаза Оди наполняются слезами, но она берёт себя в руки. По её версии, когда брат не вернулся в обычное время, она решила, что он задержался в том доме, поэтому пошла туда. Осмотрела все комнаты, спустилась в подвал, нашла труп и Майка и вызвала полицию. Никаких догадок, что могло произойти и почему пропавший одноклассник оказался там. Если бы не Хоппер, за неё бы взялись как следует, но тот использовал знакомства, чтобы её оставили в покое. Более того, Хоппер взял Оди под опеку, но живёт она у миссис Байерс. И ещё кое-что: Хоппер рассказал ей о Питере. Питера звали Генри Крил, странности за ним водились ещё с самого детства. В двенадцать он убил мать и сестру, свёл отца с ума — Генри владел не только телекинезом, но мог насылать и очень правдоподобные галлюцинации. Тогда Генри и забрали в лабораторию, дали новое имя, когда он вырос, и оставили в проекте. Оди считается погибшей, а вот Генри действительно искали и просто чудо, что он не попался раньше. Человек из лаборатории, доктор Оуэнс, несколько лет назад связался с Хоппером и дал ориентировку — преступники рано или поздно возвращаются на место преступления. Хоппер следил за Генри, искал доказательства, что это именно он — и проморгал самое главное. «Я любила Питера, а он был чудовищем», — Оди плачет, и Майк неловко обнимает её. Жизнь идёт потихоньку. Майк заново привыкает к свободному передвижению и что больше не надо экономить воду. Так непривычно — пить сколько захочется. Но у себя под кроватью он всё равно хранит бутылку минералки. Мама возит его к психологу, он занимается с репетиторами и готовится вернуться в школу к началу учебного года — совсем скоро. Проводит время с друзьями, возвращается в «Клуб адского пламени». Но иногда случайная фраза или образ вызывают паническую атаку. Майк благодарен Уиллу и Оди за то, что они стараются быть рядом. Он сам, когда нашёл Уилла, тоже несколько месяцев не отходил от него ни на шаг. Однажды Нэнси просит Майка задержаться после «Клуба», чтобы вернуться домой вместе. Майка провожают до самых дверей школьной редакции и прощаются до завтра. Майк говорит Уиллу, чтоб не ждал, шёл со всеми — Нэнси ответственная за выпуск номера, чёрт знает, сколько провозится. В редакции только Нэнси, Джонатан — брат Уилла фотокорреспондент, и Фред, помощник Нэнси. Сестра обсуждает макет с Джонатаном. Майк чувствует знакомый запах, желудок и горло сжимаются. Он видит Фреда — тот читает разложенные на столе бумаги и наворачивает лапшу быстрого приготовления. Майк не успевает среагировать, его рвёт прямо на пол. В ушах звенит противный зуммер, перед глазами цветные пятна, дышать тяжело. Наконец, Майк понимает, что стоит на коленях и его обнимают с двух сторон. «Всё хорошо», — повторяет Нэнси, вытирая ему лицо. Джонатан размеренно гладит его по спине. Майку неловко: Джонатан мало того, что брат Уилла, ещё и парень Нэнси, он пересекается с ним постоянно и… чёр-рт, он видит его таким!.. Фреда с мерзкой лапшой нет, и на том спасибо. Хуже всего, что Майк не может нормально спать — каждую ночь ему снятся кошмары. Он видит Питера, вернее, Генри — жуткого монстра, покрытого бугристыми шрамами, глаза его пылают циановыми огнями. Он находит его, где бы Майк ни прятался, нашёптывает, какое он ничтожество. Успокоительное не помогает. В первое время Майк будил всех воплями — до сих пор стыдно, но понемногу научился это контролировать. Просыпается в слезах и боится снова уснуть, лежит до самого утра. Как-то он отрубается на коленях Оди и спит спокойно, без снов. Чем больше накапливается усталость, тем чаще это случается. Оди совсем не против. Майк спрашивает, снятся ли ей кошмары, она отвечает: «Я научилась контролировать сны». «А почему бы Джейн не оставаться у нас на выходные?», — предлагает вдруг мама. «Не терпится стать бабушкой?», — хмыкает отец, но тут же бормочет оправдания под суровым взглядом. Миссис Байерс тоже не против отпускать Оди с ночёвкой в пятницу и субботу, но вечером воскресенья она должна возвращаться домой. Мама стелет ей в комнате для гостей, но все понимают, что это лишь для вида, глупого соблюдения приличий. Оди спит с Майком. И между ними нет ничего такого, чего опасаются отец и шериф Хоппер. Они просто лежат, тесно обнявшись, целуются, болтают обо всём, пока не уснут. Близость Оди, её тёплое сонное дыхание прогоняет дурные сны. Но иногда Генри всё равно находит лазейку, и тогда, проснувшись, Майк чувствует, как Оди обнимает его поперёк груди, целует в колючий затылок. Иногда будит его, если он не может проснуться сам, стирает слёзы. Майк любит её в такие моменты ещё больше. И так хочет сделать для неё что-нибудь особенное. Но Оди не нужно охранять от кошмаров — она справляется с ними сама. Его супергероиня. — Я с тобой, — шепчет Оди ему на ухо, обнимая и переплетаясь пальцами. — Всё будет хорошо. И Майк ей верит. Всё у них будет хорошо. Обязательно.