Боль Воплощённая

      Когда тиски трансгрессии спали с груди и черепа, и свежая высокогорная прохлада дохнула в лицо, я на миг испугался, что промахнулся. В этот раз — точно. Застрял полой мантии в стволе дерева, перепутал верх и низ и вот-вот влечу головой в землю или того хуже — материализуюсь посреди спальни какой-нибудь престарелой волшебницы, как это произошло на следующий день после моего выпуска. Помнится, тогда мне пришлось срочно улепётывать, зажимая уши от поднявшегося визга и лихорадочно шаря магическим зрением по незнакомому месту в поисках двери. Объяснить той даме, что её целомудрие не пострадало, ибо я ничего не видел — просто потому, что не вижу так, как большинство людей — я не успел, был занят тем, что уворачивался от полетевших мне в голову предметов дамского туалета. Но вот в ноги, мягко пружиня травой, стукнула земля, а носа коснулся знакомый запах вспаханной земли вперемешку с кисловатой ноткой компоста. Я протянул руки вперёд, ладони легли на шероховатую кладку ограды. Пальцы нашарили знакомую щель между булыжников, где мы с Анной оставляли друг другу записки, избегая её дяди и брата. Поле на окраине Фелдкрофта. Я тихо и облегчённо вздохнул. Не промахнулся. Четыре года со сдачи экзамена по трансгрессии, а страх каждый раз, как в первый. Анна говорит, что причина в моей врождённой слепоте. Мол, ориентирование в пространстве у меня изначально отлично от большинства волшебников, и то, что я вообще научился трансгрессировать — само по себе чудо. Но я не до конца согласен. Причина в беспомощности в момент аппариции. В этом тошнотворном ощущении сдавливания, будто тебя протискивают сквозь тесноту, не шире барсучьей норы, без возможности дышать, без возможности даже думать. Слишком походит на то, что я испытал в далёком детстве. На то, что творят мои родственники и по сей день над маглами в качестве развлечения. Добавь нестерпимую, безграничную, необъятную боль, агонию вырываемых заживо нервов и жил из твоего тела — и будет почти оно. Самое страшное проклятие, которое только могли придумать волшебники. Чистая пытка, без средств и методов. Чистая воплощённая боль. Я тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Судя по полоске тепла на щеке, солнце уже почти скрылось за горами, и на улицах деревушки было безлюдно, но всё же не следовало торчать вот так у огорода, пугая возможных случайных прохожих. А я, если верить Себастьяну, имею свойство пугать. Опираясь в ограду обеими руками, я перебрался на ту сторону, вынул палочку и пошёл по рыхлым грядкам напрямик через поле, к деревушке, к небольшой хижине в самом её центре. Анна была дома. Я почувствовал её за десяток шагов — преимущества магического зрения. Она колдовала, стоя у плиты, и что-то, кажется, напевала. Вскоре донёсся аромат выпечки, аккуратное перестукивание моющейся в раковине зачарованной посуды. Чары давались Анне всё лучше несмотря на то, что она так и не доучилась. Я остановился у двери, пару мгновений собирался с духом. Наконец занёс руку и коротко постучал. Пение с той стороны прекратилось, зашелестела одежда, мягкие шаги приблизились к двери. Сердце забилось в моей груди в волнении. Четыре года с нашей помолвки, а волнение каждый раз, как в первый. — Оминис! — она втащила меня за руку в дом и, едва притворив дверь, заключила меня в пахнущие мукой и лимоном объятия. — Почему так долго? — Здравствуй, Анна. — на какой-то миг я растворился в ничто. Приобнял Анну в ответ. Слегка. Она всегда была хрупкой. А последний месяц — так особенно. Мне начинало казаться, сожми я её туже, она надломится, будто сухая ветка. — Миссис Твиддл заходила в гости сегодня, — Анна отпустила меня, упорхнула прочь, — И я наконец выпросила рецепт тех лимонных пирогов, которые тебе так понравились. — скрипнула дверца духовки, горячий аромат вырвался наружу, заставляя рот наполниться слюной, — И по-моему у меня получается. — Пахнет чудесно. — я окинул магическим взором кухню, повёл палочкой, приманивая пару блюдец и чашек на стол. Подкинул полено в очаг. — Знаешь, у меня вообще-то для тебя новости. — добавил я, бросив мантию на крючок и опускаясь на стул. — Правда? У меня для тебя тоже! — В самом деле? Хорошие? — Я... — она вдруг запнулась, голос самую малость сорвался в последний момент, — Я, думаю, да. — наконец произнесла она тихо. Я нахмурился. Что-то новое было в голосе Анны в этот миг. Я слышал, что она улыбается, но за этой улыбкой я не мог не заметить чего-то ещё. Чего-то настолько волнительного, что походило почти на страх. — И что же это за новость? Она долго не отвечала, выкладывая пироги на тарелку. — Сначала ты, — она села напротив, принялась разливать чай. Запахи еды обволокли меня, в животе заурчало. Утомлённая за день голова соображала всё хуже. Я сдался. — Ну хорошо, — я убрал палочку в петлю, ослабил галстук, закатал рукава и, с удовольствием обжигая пальцы, принялся за первый пирог, — Я выиграл тендер от Министерства. На разработку новых методов борьбы с проклятиями. Их заинтересовала моя диссертация. — Правда? Как здорово! — Неплохо, пожалуй, — согласился я. А затем редкое ощущение коснулось моих глаз — у меня вышибло слёзы. От того, что я едва не обжёг язык, и одновременно от того, каким вкусным оказался пирог. — М-м-м!.. — чувствуя, как скривилось моё лицо, я с трудом проглотил, глубоко вдохнул в попытке унять жар, — Зато вот что действительно здорово, так это твоя выпечка! И, отбросив привычки благородного воспитания, я крупно откусил по новой. Анна зашлась звонким смехом. Тем самым, в который я влюбился ещё в годы учебы в Хогвартсе. Тем самым, который преображал самый мир вокруг меня. — Осторожнее ты, — воскликнула она, утирая мне щеку от крошек. Её пальцы были даже холоднее, чем обычно, — Не гони так, еда не убежит. Я не ответил. Ел. Какое-то время никто ничего не говорил. — Значит, у тебя теперь контракт с Министерством. — задумчиво протянула Анна наконец, — И в чём будет состоять работа? Я проглотил последний кусок, нащупал свою чашку, отпил. Чай был немного странный на вкус. Кажется, Анна перепутала склянки, и добавила в заварку не тех трав, что обычно. — Мне предстоит год командировки. — ответил я, — Коллеги из Уагаду согласились поделиться последними исследованиями. Как только в министерстве раздобудут билет на магловский пароход, я отправляюсь в Африку. Чашка Анны тихонько стукнула о блюдце, а затем по её сторону стола вдруг повисла тишина. Анна замерла. Удивилась? Обрадовалась? Без палочки в руке я "видел" гораздо хуже, и понять её реакцию мне было сложно. — Анна? — В Африку? — наконец тихо переспросила она. — На...год? — Да. — я отложил чашку, — И я вполне могу задержаться дольше. Поэтому... — в груди снова забилось. Я готовился к этому моменту со вчерашнего дня, как только получил назначение, но голос всё равно подводил. Я прочистил горло, — Поэтому я хотел предложить тебе поехать со мной. Снова тишина. Анна не шевелилась. Затихло даже её дыхание. — Анна? — снова позвал я, — Ты здесь? — Я... да, прости. Я просто, — она вздохнула, — Я просто не ожидала... Видишь ли, это связано с тем, что... Она крупно вздрогнула. Я ощутил это по тому, как дрогнул стол под руками. Звякнула её опрокинутая чашка, упавшая ложка зазвенела по полу. Анна резко судорожно вдохнула, согнулась пополам — её стул скрипнул ножками. У неё был очередной приступ. Не думая ни мгновения, я вскочил со своего места, бросился к ней. Не потрудился даже вынуть палочку из петли на боку, я хорошо помнил помещение. Ориентируясь по краю стола, я нашёл её плечо, осторожно обхватил, стаскивая её со стула. А потом она закричала. Страшным, надрывным криком, сколько хватало дыхания. Нечеловечески. Бездумно. По моему сердцу будто полоснули ножом, внутренности свело в тугой узел. Сколько раз я имел с этим дело — а ужас каждый раз, как в первый. Я просто не мог к этому привыкнуть. Каждый раз её крики, её всепоглощающая боль, казалось, душили меня, рвали на части саму мою душу. — Тише... тише — бездумно повторял я, опускаясь вместе с Анной на пол и изо всех сил собираясь с волей, собирая магию в руках, — Тише... я сейчас... Она была холодной, как лед. И такой же хрупкой. Но когда она втянула воздуха в грудь по новой, чтобы снова закричать, сила её боли потрясла меня. Дело явно становилось хуже. В последнее время — особенно. Я переложил руки Анне на голову, упирая большие пальцы ей в виски. Сосредоточился. Я не знаю, как у меня это выходит. Для этого нет специального заклинания, нет специальных магических слов. Но я умею унять её страдания. Я не способен излечить её. Никто не был на это способен. Но я умею облегчить её приступы. Возможно, причина тому в моём умении причинять боль. В моём невесёлом опыте применения Непростительных Заклятий. Возможно, причина в нашем общем друге, Хранителе, у которого я подсмотрел приёмы владения Древней Магией. А возможно, причина в том, что я люблю Анну. Люблю сильнее, чем кого-либо. Чем любого другого человека на земле. Как бы там ни было, я был просто рад, что мог помочь. Мои пальцы онемели. Пронзительный, смертельный холод начал проникать в меня в месте контакта, от мелко дрожащего тела Анны — в мои пальцы. Отголоски её боли отдавались в моём теле то тут, то там, внезапными жгучими выстрелами нервов. Я не останавливался. Анна понемногу перестала кричать. Вскоре она лишь жалобно всхлипывала. Мои кисти отнялись, лёд потёк по моим венам. В голове от напряжения стучала кровь. На лбу проступил липкий пот. Я не останавливался. Наконец Анна затихла, замерла. Расслабилась. Я услышал её облегчённый вздох. — Всё хорошо, Оминис. — кажется она накрыла мои ладони своими, — Всё хорошо. Оно прошло. Я медленно отнял руки, устало уронил их по бокам. Я не чувствовал их до самых локтей. Измученный борьбой с проклятием разум заволокло туманом. — Тяжелее в этот раз. — язык во рту ворочался с трудом, — Ты не говорила, что приступы становятся тяжелее. Она не ответила. Её дыхание медленно выравнивалось где-то у моей груди. Я тяжело поднялся на ноги, одной рукой всё ещё поддерживая Анну, второй нашарил на боку палочку. — Пойдём, тебе надо прилечь. — направляя себя заклинанием, я повёл Анну к алькову в дальнем углу комнаты, усадил её на кровать. — Хочешь чего-нибудь? Могу подогреть чай... Она поймала меня за руку, не давая уйти, мягко, но настойчиво притянула к себе. Я послушался, вернулся к ней. — Что такое? Ещё больно? — Нет. — вторая её ладонь легла на мой кулак, вытянула из него палочку, убрала куда-то на прикроватную тумбочку. Я снова ослеп. — Просто хочу, чтобы ты побыл со мной. — она заставила меня сесть рядом. Затем с моей шеи соскользнул галстук, улетел куда-то на стул. — Побудешь со мной? — Конечно, — растерянно промямлил я. Вне досягаемости своей палочки я как обычно терялся. Начинал чувствовать себя по-настоящему слепым. Инвалидом. Уязвимым и беспомощным. А в присутствии Анны — особенно. Анна тем временем опустилась напротив, начала стягивать с меня сапоги. Я не стал возражать. На самом деле я вымотался настолько, что с трудом думал. Очнулся только, когда всё ещё прохладные пальцы Анны начали расстёгивать мою рубашку, а её травянистое дыхание прошлось по моей щеке. — Анна? — Я поймал её руки, пальцами проследил путь до её плеч. — Что ты делаешь? Мои губы внезапно запутались в её губах, теплых, в отличие от пальцев. Прохладным был кончик её носа, ткнувшийся мне в скулу. Я, не задумываясь, ответил на поцелуй. Руки прошлись по её спине, сомкнулись на её талии. К моей обнаженной уже груди прижалась пара её таких приятных мягкостей, тонкая ткань сорочки не скрывала их рельефа. Горячая волна прошлась по моему телу, моментально пробудила ту непокорную его часть, что, казалось, обладала собственным разумом. Маг или магл, благородный или простолюдин — мы все в конце концов рабы своих тел. — Анна, погоди, — мне действительно стоило труда произнести это, — Ты ведь... — я потерял дар речи на миг, когда она взобралась на меня, усаживаясь на мои бедра, — Ты ведь только что... Тебе надо отдохнуть. А мыслями я молился, чтобы она не передумала. — Я только что была спасена от очередной волны боли. — прошептала она у моих губ, — Спасена тобой. Я только что заново вспомнила, как люблю тебя. Я растерялся. Анна нечасто говорила подобное. — И всё же... Она не дала мне договорить, снова смыкая наши губы в замок. С силой, неожиданной при её хрупкости и постоянном проклятии, она толкнула меня в плечи, повалила назад и вбок. Секундный ужас невесомости в момент падения — и я рухнул спиной в подушки. Животом ощутил скользнувшую куда-то вверх ткань — Анна стянула с себя исподнюю сорочку. Когда она успела избавиться от верхней юбки и жилета, я даже не заметил. Аромат её тела разнёсся в воздухе от этого движения, заставил кровь прилить к моему лицу. И к другому месту. Я позволил рукам бродить по её телу смелее, с упоением подмечая, как оно отвечает им. Тонко, будто только что настроенная скрипка. Чутко, будто новорожденный птенец. Когда мои пальцы прошлись по чувствительной впадине между её бедром и пахом она добавила голос во вздохи. Затем её волосы защекотали мою грудь, скользнули по лицу — Анна наклонилась ко мне. Подушка у моей головы прогнулась под её руками, и наши губы снова встретились. Анна целовала меня всё горячее. Я не отставал, попутно освобождая себя от одежды там внизу. Анна привстала надо мной, помогая. Пристроилась на мне по новой. А затем восторженного вздоха не сдержал уже и я. Сколько лет, как мы с Анной вместе — а восторг каждый раз как в первый. Всё вокруг меня в миг исчезло. Я перестал не только "видеть", но и слышать. Весь мой мир сосредоточился, сжался, собрался в одну точку. Весь смысл был лишь в ней. В Анне. Вместе с ней, внутри неё. Я суетливо, жадно изучал её изученное уже вдоль и поперёк тело. Снаружи и изнутри. Она направляла мои пальцы туда, где ей хотелось этого больше, и подчиняясь, я чувствовал, как её движения на мне сбивались, сопровождаемые сладким стоном. А затем срывались в новый забег. А я совершенно беззастенчиво содрогался в ответ на её наслаждение, поддавался малейшим её намёкам, малейшим прихотям — и даже не думал стыдиться этого. Я был поглощён этим процессом с головой. Я любил Анну. А она любила меня. Я был в полной её власти. И очень скоро не стало ничего. Все сложные конструкции этики, все надуманные правила воспитания — испарились, и я низвергся до самых низменных, самых древних ритуалов. Я отдался чистым инстинктам. Во власти тела Анны Сэллоу не стало Оминиса Гонта, гордого наследника гордого рода. Осталась лишь плоть. Лишь два тела. Её и мое. Сплетённые в единое целое — так тесно и глубоко, что невозможно было разделить. Исступлённо передающиеся любви — и с каждой секундой изнывающие о большем. Забывшие человеческую речь и издающие лишь нечленораздельные, жадные, почти животные стоны. Краем сознания я уловил, как скрипела под нами старая кровать, как влажно тёрлись друг о друга наши взмокшие тела. Как острой болью впились в мои плечи её пальцы в экстазе. Безумие. Это всё, что я знал в тот миг. Безумие. Жар. Запах её тела — душистые травы, с ноткой лимона. мои натянутые, занемевшие в последнем порыве мышцы. И её жалобный возглас, в самом пике, наравне с моим. Я пришел в себя всё также распростертый на спине, единственное, что я слышал было моё собственное тяжёлое дыхание. Одна рука безвольно свисала с края кровати, вторая занемела под тяжестью головы Анны, устроившейся под мои боком. Сама Анна дышала также глубоко, куда-то в мою шею, её лёгкие пальцы вырисовывали узоры на моей груди. Тихонько треснуло полено в догорающем очаге, в раме окна посвистывал горный ветер. — Оминис, скажи, — наконец заговорила Анна, — Ты ведь... видишься с Себастьяном? Я не сразу нашёлся, что ответить, смущённый тем, что первое, что она вспомнила после нашей любви, был её брат. С которым она не разговаривала уже несколько лет. С самых похорон их дяди. — Вижусь. — на самом деле Себастьян регулярно наведывался в мой кабинет в Святом Мунго, консультироваться по поводу проклятий. Он всё ещё упорно искал пути исцеления для сестры. — Можешь... — Анна неуютно шевельнулась у моего бока, коротко вздохнула, — Можешь передать ему, чтобы зашёл повидать меня? Как можно скорее. — Повидать? — я озадачился сильнее, — Я думал ты злилась на него? И это была правда. Я знал это по тому, как напрягался голос Анны каждый раз, когда бы ни вспоминался Себастьян в наших разговорах. И это напряжение прозвучало снова, когда она ответила резко, — И я всё ещё злюсь. Но... — она пожевала губу, я ощутил движение её лица своим плечом, — Но мне нужно обсудить с ним кое-что. — А не проще ли отправить сову? — Я отправляла. — Анна хмыкнула, — Думаю, он не верит письмам. "Либо же просто всё ещё винит себя в произошедшем," — подумал я. — Хорошо. Я передам. Воздух становился холодней — наши разгорячённые тела понемногу остывали. По спине Анны то и дело пробегали волны мелкой дрожи. Я нащупал край одеяла за её спиной, натянул его поверх нас обоих. Головешки в очаге снова треснули. — Ты так и не сказала, какие у тебя новости. — заговорил я снова спустя какое-то время. Анна не ответила. Прислушавшись к её дыханию, я понял, что она спала.