Сжигай

Гостиница в Ханты-Мансийске навевала неприятные воспоминания из начала сезона, когда из-за сильных морозов большая часть гонок отменилась. Тогда приходилось либо безвылазно сидеть в номере, чтобы не подхватить какую-нибудь заразу, либо осторожно тренироваться в мороз, причём радостно отмерзающие пальцы рук и ног явно относились к удовольствиям ниже среднего. К мартовскому чемпионату России весна в Хантах уже вовсю наступала, но это тоже не особенно осчастливило собравшихся здесь биатлонистов. Здесь в дело вступала другая крайность — по снежной каше передвигаться было едва ли приятнее, чем с обмороженными конечностями. Да и подхватить болячку стало даже легче. В сознании Карима на всё это наваливалась сверху ещё и отвратительная физическая форма, которую не спас даже горный сбор в Сочи. Ощущение, что он упирается в непробиваемую стену так его и не покинуло. Именно поэтому он снялся с гонки преследования и едва ли сильно об этом жалел. Правда прямо сейчас Карим не жалел об этом ещё меньше. Рядом находился Матвей, положив голову ему на колени, и он ласково ерошил волосы Елисеева, иногда щекоча за ухом, отчего тот забавно морщился. В какой-то момент Карим, видимо, защекотал его особенно чувствительно, потому что Матвей недовольно фыркнул и приподнялся, садясь напротив. Он посмотрел на Халили с лукавством, и его горячие губы раскрылись жадно и призывно. Карим не смог отказать себе в удовольствии прильнуть к ним. Однако раствориться в жаркой сладости поцелуя не получилось. Он определённо немного подтаял, но и только. Это заметил и Елисеев. — Тебя всё равно это беспокоит, — с сожалением констатировал Матвей, отстранившись. — Нет, я всё понимаю, но в последнее время появилось слишком много тех, кто знает, что мне делать, как себя вести и с кем тренироваться. — Увы, такова наша участь. Мы же «тупые» спортсмены, понимаешь? Едва ли кто-то подумает, что не имеет права нас учить. — терпеливо объяснял Матвей далеко не в первый раз. — Знаю-знаю, с этим можно только смириться. — Карим поднял руки. — Проще сказать, чем сделать. — По-другому не получится. Карим прикрыл глаза — его даже немного бесило, что Матвей прав, что всё так очевидно, что ему снова пересказывали прописные истины. Хотелось открыть какой-то новый выход из положения, но вряд ли это пока было возможно. В номере становилось совсем жарко, несмотря на распахнутую форточку — убавлять отопление даже весной никто особенно не стремился. Халили с грустью убедился, что шире открыть окно не получится и перевёл тему на другое: — Сегодня вообще пекло. Мог бы и подраздеться для разнообразия. — Угу, и слечь с воспалением лёгких. Я вообще-то уже старый и больной человек. Скоро от каждого чиха рассыпаться начну. — Елисеев улыбался только губами, в глазах не было и намёка на радость. — Кризис среднего возраста подкрался незаметно, да, Матвей? — Карим попытался пошутить, но сразу понял, что неудачно. Его собеседник совсем поник, и Карим уже хотел исправиться, но его прервал стук в дверь, очень осторожный и почти крадущийся. Халили встрепенулся, чтобы открыть, но Матвей жестом остановил его. — Походу, я знаю кто там. Лучше пока подожди. Матвей рывком распахнул дверь и понял, что не ошибся в предположениях. За ней стояла Наташа Гербулова. Именно её или Катю он ждал увидеть. — Чего тебе, Натали? — Матвей опёрся о дверной косяк, скрещивая руки на груди. — Ой, я почему-то думала, что здесь Карим живёт. — Казалось, что Наташа удивлена, но её лицо выражало далеко не только это. Карим не заметил предупреждающего взгляда Матвея и всё-таки оказался возле порога. В глазах Гербуловой зажёгся и сразу потух торжествующий огонёк, который, тем не менее, не укрылся ни от одного, ни от другого. — Меня Артём Евгеньевич искал? — с нажимом спросил Карим. — Нет, это вообще не срочно, я попозже зайду. Развлекайтесь, мальчики. — Наташа озорно подмигнула и послала им воздушный поцелуй. — Мне это не нравится. — Халили чувствовал будто его разыграли. Матвей ничего ему не ответил, но по его лицу было заметно, что и он не сильно в восторге.

***

Эстафету они оба с треском провалили. Правда совсем не по своей вине — всё же две с половиной минуты с первого этапа не отыгрываются даже норвежцами. Поэтому если Матвей ещё как-то суетился и отыграл пару позиций, то Карим просто докатывал, удивляясь, что их не сняли как круговых. Было неприятно, но злиться при этом оказалось совершенно не на кого. Ну не злиться же на Никиту за очень слабый этап — это максимум его возможностей, или на Матвея, что и так сделал больше чем мог — вчерашний масс-старт дался ему крайне тяжело. А уж на себя Карим вообще не собирался раздражаться — он ведь никогда и не являлся командным игроком. Обстановка вокруг в принципе выглядела неважно. Трасса давно превратилась в грязную снежную кашу, да и прогалин вокруг становилось гораздо больше чем снега. Казалось, что даже погода не особенно располагала к проведению этой гонки. Главные действующие лица уже благополучно принимали поздравления и награды на цветочной церемонии. Карим ощущал, что такая невзрачная последняя гонка в сезоне неплохо так уязвляла его самолюбие. Безусловно, у него впереди есть марафон, но в его благоприятном исходе Халили был уверен сильно меньше. Матвей обещал подождать его на финише и делать это ему пришлось действительно долго. В глаза Кариму сразу бросилась бледность его обнажённых рук и лица. При этом жалости он не вызывал. Это представлялось невозможным буквально на физическом уровне. — Никита нам, конечно, совсем не помог, — медленно произнёс Карим. Разговор нужно было с чего-то начать. — Ну он же ещё мелкий совсем, — в голосе Елисеева послышались отеческие нотки. — Вообще-то на два года младше меня, так что не совсем. — Карим был настроен не так снисходительно. — Не всем быть олимпийскими призёрами. — усмехнулся Матвей, и Халили почудился определённый намёк, но развивать это он не стал. Карим задумался. Последние пару месяцев Матвей закрылся в себе, делая исключение только для него и то, возможно, не слишком охотно. Это только заставляло чаще искать встречи, но не могло вылиться в нечто постоянное. Каждый раз оставался обжигающим, болезненно сладким рубцом у Карима на душе и совершенно не добавлял устойчивости перед Матвеем. Да и если быть совершенно честным, не хотел он этой устойчивости. Ему даже начинало казаться, что одно присутствие Елисеева делало результаты Карима лучше. В конце концов, он сопоставил факты, и это косвенно подтвердилось. Хотя его рациональная часть не прекращала цепляться за то, что это всего лишь совпадение. — Ты разочарован, — от голоса Матвея Халили чуть вздрогнул. — Может быть, вернёшься к Каминскому? — Елисеев поддразнивал, и ему стоило больших усилий не вестись. — Даже не собирался. — Ну, это уже федерация решит, — Матвей ухмыльнулся. — А то ведь можно подумать, что это я тебя совратил, растлил, с истинного пути сбил. С каждым словом лукавые искорки в глазах Матвей разгорались всё ярче. Карим невольно подумал, что сам того не зная, Елисеев оказался весьма близок к истине. На смуглых щеках даже выступил румянец. — А ты сам что будешь делать дальше? — Этот вопрос волновал Карима куда сильнее, чем хотелось бы. — Не знаю. — Просто пожал плечами Матвей. Сердце Карима, и так уже многократно сожжённое, медленно осыпалось пеплом. Спустя несколько мгновений он почувствовал немалую злость. Сам, значит, соблазнил, сманил, а теперь молча (хотя ладно, не так уж молча) уходит в закат. Захотелось взять и высказать Матвею, что Халили о нём в данный момент думает, но такая возможность была исключена самым наглым образом. Елисеев просто сгрёб его в объятия, нежно целуя в шею. Ну то есть, может быть, в представлении Матвея это и являлось нежностью, Кариму же в очередной раз показалось, что его поджаривают на медленном огне. И не то чтобы он сильно против. Карим даже не успел рот открыть и сказать, что весь сезон тщательно соблюдаемая Матвеем конспирация только что полетела в тартарары. Да и волновало это сейчас в последнюю очередь. Карим стиснул зубы, чтобы не всхлипнуть совсем позорно. Он осознавал, что не был готов отказаться от этого сейчас, как ему довольно явно намекнул Матвей. Ведь если его не будет в биатлоне, всё само быстро сойдёт на нет. Хотя против елисеевского упрямства, как против лома, не существовало приёма, у Карима теплилась надежда, что не всё так плохо и серьёзно. К тому же едва ли он теперь долго протянет без сжигающего огня, которым его так щедро одаривал Матвей. — Я скажу очень большую банальность, — шептал Матвей, и Карим чувствовал, что оплывает, словно тающий снеговик. — Просто закончи это красиво. В марафоне Карим взял серебро и искренне верил, что не останется без своего живительного пламени в следующем сезоне.