первая последняя любовь.

первая любовь сигмы не была похожа на то, что описывают в книгах. трепет в груди и бабочек в животе заменили огненные волны раздражения. растекающиеся по телу, они находили конец в самом сердце и разбивались о прочное, словно камень, недоверие. любовь сигмы не напоминала об аромате цветов, значение каждого из которых что-то отражало. она не была похожа ни на 1 из историй, в которых персонажи, чьи судьбы были переплетены невесомой, но крепкой нитью, оказывались в самых невероятных ситуациях. его тело не было расписано фразами и рисунками, вкусовые рецепторы находились в полном порядке. бардак царил в одних только мыслях, но никакого романтического подтекста в этом не было: возможно, он может прочитать мысли любимого человека, однако в этом нет ничего особенного, что заставляет сердце сбиваться с ритма и трепетать. в этом нет ничего особенного, как, например, в закатах, разделённых на двоих, трепетном шёпоте, ласкающем слух, или робких признаниях в любви: в его случае — издержки эсперской способности, не более. а если углубиться, то даже здесь сигма остаётся в пролёте, потому что одно прикосновение к осаму дазаю лишает его такой возможности. он может узнать информацию о любом человеке, кроме него. дазай украл у сигмы возможность любить с нежностью, описанной в романтических новеллах. с ним всегда и везде что-то идёт не так: от этого перехватывает дыхание, от этого кулаки сжимаются крепко-крепко, из-за чего на ладонях (вместо тепла чужих рук) остаются одинокие покрасневшие лунки. дазай в одночасье разорвал нить судьбы, о которой смел мечтать сигма, заменив её на колючую проволоку. чувства, словно острые шипы, впивались в запястья, шею, тело, лодыжки — всё, что оставалось незащищённым, заставляя сигму кривиться от боли, страха и отчаяния. однако осознание того, что осаму, несмотря на улыбку, пришитую к лицу, чувствует то же самое, действовало как панацея и смягчало страдания: но в этом сигма не собирался признаваться даже себе. дазай был полон загадок и секретов. за уголками губ, приподнятых кверху, прятался коктейль из недосказанности, скорби, затопленной в дешёвом алкоголе, и ошибок прошлого. в чёрных глазах растекалась бездна, которая, словно клякса, перекрывала все ответы, к которым смел притрагиваться сигма. «что ты такое»? «о чём мечтаешь»? «почему ты помогаешь мне»? осколки разгадок тонули в чернилах, а разгадки оставались за семью печатями, ключ к которым, на самом деле, давно потерялся: сам дазай не мог окунуться настолько глубоко в себя, чтобы посмотреть в глаза собственным страхам. первая любовь напоминала о горестной случайности, слезах и ненависти, предательствах, но не ошибках. случайность оседала горечью на языке, напоминая о церкви, так удачно расположившейся посреди пустыни. слёзы — о последствиях знакомства с достоевским, ненависть — о проделках гоголя. в отношении них сигма ощущал себя слепым котёнком, жизнь которого находилась в чужих руках. в 1 момент его могли приласкать, а в другой, после малейшей оплошности — схватить за шкирку и утопить. предательство стало основой для его существования, и это отравляло изнутри: он жаждал свободы, ощущения покоя и стабильности, а также сохранить небесное казино в целости и сохранности — это было слишком? разве он не заслуживал счастья? почему всё, к чему он стремился, разрушилось, как карточный домик, как его личностная целостность и наивная картина мира? «достоевский и гоголь заставили бы тебя замолчать» показывало — первая любовь не была ошибкой. возможно — слишком спонтанной. слишком наивной. может, это даже и не любовь была — отсутствие опыта в делах сердечных очень сказывалось на сигме. да и момент, мягко говоря, был выбран неподходящий и безнадёжный. для осознания собственных чувств требуется гораздо больше времени и опыта, чем наблюдение за посетителями небесного казино, пара-тройка просмотренных мелодрам и прочитанных книжек по психологии общения. однако ни сигма, ни дазай не были обычными людьми: в их невзаимно-выгодных отношениях всё изначально шло наперекосяк, а шанс построить что-то здоровое и нежное разбился, как волна об скалы, после выходки достоевского и разговора о детективном агентстве, за вуалью которого спряталось множество несказанных слов. была ли первая любовь одноразовой привязанностью? могут ли раствориться шипы проволоки, связавшей их, под давлением воды и разъединения с дазаем? значит ли сигма вообще что-то для него, или несколько обещаний, данных ранее, окажутся пустым звуком? сознание затянула поволока, а в глазах из-за недостатка кислорода начало темнеть: видно, вопросы останутся неозвученными, а чувства не предадутся тщательным рефлексии и анализу. сигма не пройдёт через 5 стадий принятия неизбежного, прежде чем окончательно смириться с фактом — он умудрился влюбиться в дазая. дазая, которому ни в коем случае нельзя было доверять, чтобы в 1 прекрасный день не проснуться с ножом в спине и который изначально представился, как его враг. влюбиться в первые 30 минут знакомства. лёгкие загорались от боли, и сигме действительно хотелось закрыть глаза и отдаться течению: смысл бороться? всё, что он точно, а не гипотетически любил, было уничтожено. однако сделать это помешал «свет в конце туннеля», который для него — перепуганного и потерянного в течении агнца — выглядел как спасение. двигаясь больше механически, чем осознанно, сигма начал стремиться к вершине, чтобы наконец вдохнуть живительный кислород. однако ему пришлось столкнуться с жестокой реальностью: спасения не будет. постепенно, но очень ощутимо, проблеск надежды стал отдаляться, что заставило глаза юноши раскрыться в безмолвном шоке. обернувшись, он заметил дазая, который, мертвенной хваткой впившись в щиколотку, тянул его к себе, обратно ко дну. видно, сигма действительно не умеет расставлять приоритеты: изначально раздражение не подразумевало под собою никаких чувств, а за словами дазая не пряталось ничего, кроме желания его использовать. это разбивало сердце и заставляло его обливаться кровью: нечестно. это абсолютно нечестно. негодование, как гром, зарокотало в глазах, которые неожиданно столкнулись с решимостью, твёрдостью и — неужели — щепоткой волнения в чужих. не разрывая зрительного контакта, дазай притянул сигму ближе и едва заметно покачал головой в знаке отрицания. дальнейшие события потерялись в ещё большем тумане, растворились в поволоке непонимания. никаких изображений и звуков — только ощущения. голова, идущая кругом от недостатка воздуха и происходящего. лёгкие и горло, охваченные жаром из-за невозможности сделать и вдоха. смазанное прикосновение губ осаму к его собственным. тёплая улыбка, смягчившая и поцелуй, и чужое сердце. почему-то хотелось верить, что всё будет хорошо. что пламенные чувства, неожиданно сковавшие сердце, не были ошибкой. из уст в уста не передавались ответы на каждый вопрос, однако сигма, исключая физическое состояние, чувствовал себя гораздо лучше: возможно, ему доверятся? не сегодня и даже не завтра, но доверятся! бездна, разлившаяся в глазах дазая, оказалась не такой опасной, потому что он ощущал спокойствие и уверенность. юноша мягко, почти невесомо сжал чужие плечи, прежде чем разорвать поцелуй, мгновение которого казалось для него вечностью. всё определённо будет хорошо. они одолеют достоевского и выберутся из мерсо. всё-таки, дазай дал ему обещание.