Оголённая любовь

      Они сошлись незаметно, привыкнув, сплетаясь привычками и руками, их объединяли ожесточенные бои и тихие разговоры среди ночи, когда тоска становилась невыносимой, а держаться уже не было сил. Между двумя непостижимо сильными людьми, такими разными, еще с самого момента встречи зародилось воспаление симпатии, перерастая в опухоль любви друг к другу, за которую и жизнь отдать не жалко.       Вэш на протяжении долгого времени не имел возможности ощутить привязанности другого человека, впрочем, как и Николас. Выращенные среди песка, камней и железа, они были будто деревья с давно позабытой зеленой планеты. Крепкие, мощные, но изначально надтреснутые, от молнии, ударившей в самое сердце когда-то давно. Закованные в лед души медленно, кусочек за кусочком оттаивали, учились любить без боли, без ранений.       Оголенные, будто высоковольтные провода, пораженные выстрелом, они касались друг друга и обжигались, не в силах совладать с годами отчужденности, так и не веря в тепло.       Для Николаса было естественным делом при желании заглянуть в городской бордель, или же просто найти себе даму сердца на одно-единственное рандеву по вкусу, не имея обязательств, наслаждаясь свободой и мимолетной страстью, чтобы с расслабленными плечами отправиться в дорогу вновь. Церковные обеты он давно не соблюдал, в зеркале видя только грехопадение, но не испытывая муки совести. Она отмерла у него уже давно.       Но стоило ему сойтись с легендарным Вэшем Ураганом, как все его стены летели крахом, он был убит и поражён без боя, без пистолета направленного в голову. Собственное отражение было невыносимым, особенно в голубых глазах.       Вэш любил всё человечество одинаково (хотя Ник, безусловно, стоял на несколько октав выше). Настолько одинаково, что среди боя терялся, сострадая настолько, что слёзы лились. Месть, серая мораль и конфронтация добра и зла заставляла его разрываться на части, под каждым углом кто-то всегда был правее. Вульфвуд часто говорил ему о «добре с кулаками», о том, что вселенского мира не будет, о том, что Вэшу не удастся спасти всех. И чем больше он смотрел в искаженный злым волнением взгляд, тем больше понимал, насколько его логика лицемерна, абсолютно со всех сторон.       Но всё же, они любили друг друга. Чувствовали, насколько неправы каждый раз, ссорились, расходились по разным сторонам света, но снова воссоединялись, понимая, как изнывали друг без друга. Два сильных существа, вместе им конкуренции не был способен составить никто. Николас, достаточно стойкий, чтобы не сломаться от слёз Вэша, и Ураган, достаточно сострадающий, чтобы понимать и принимать священника с его непонятной, но правильной в рамках их мира идеологией.       Когда энергия между ними достигла точки невозврата, а каждый жест наполнился нежным смыслом, ноша стала легче, но эта невозможность прикоснуться угнетала до рези в легких, зараженных одним общим дымом невыносимо-неотвратимого союза.       Они чувствовали себя слишком запятнанными друг для друга.       Грязными от пыли своих грехов, неспособные очиститься. В приступах эмоций срывали одежду, часто не доходя на кровати, но неизменно замирали, превращаясь в один сплошной ком нервов, деля тремор на двоих, понимая, насколько сильно они не могут зайти дальше. Трескались ещё сильнее, не способные лечить. Оборачивали себя вокруг шрамов друг друга, замыкаясь в немой истерии болотно-горького лейтмотива.       Вэш, разочарованный в своих отказах часто предлагал Вульфвуду варианты «получше», в очередной раз скомкиваясь на стуле напротив него, болея всем своим существом, но продолжая настаивать на выборе привлекательной кандидатки вместо себя, пусть даже снедаемый ревностью, в тяжелой паузе готовясь услышать согласие на свою жертвенную идею. В такие моменты молчание Николаса становилось неподъемным, как и его взор, жгущий Урагана насквозь. А затем было однозначное «нет», и грубые объятия. Ник был ужасным человеком, никудышным священником и бездушным монстром из Ока Михаила, но со страшной силой любил прекрасного, нетленно-печального Ангела.       Напряжение наполняло горло уже долгое время, и становилось настолько проблемным, что даже встать было трудно, с такой-то наковальней на груди. Это угнетало до боли в висках, до лишней пачки сигарет в день.       Очередной вечер, очередная промывка свежих ссадин от пролетевших мимо пуль, и новая дыра в руке Вэша, по-глупому схватившего Каратель, когда Ник был в кураже от настигающей его врагов смерти, весь в дыму от лекарств для регенерации, теряющий связь с адекватностью так стремительно, что не смог остановиться вовремя. Ураган его не винил, видел, как сильно старался Вульфвуд, изрешеченный чуть ли не насквозь, пока защищал и стрелка и семью мужчины, не платившего денег бандитам.       На нем ни единой царапины. Николас ненавидел это, будто у него не было прошлого, сомневался в реальности происходящего и нервно гладил искалеченную кожу стрелка, желая, чтобы эти шрамы были его. Он заслужил эти страшные рубцы и страдания. Стоя в одиночестве у окна, обнимал себя за плечи, впиваясь ногтями в плоть, не чувствуя этой мизерной боли, царапины срастались там же, где он сделал их меньше секунды назад. Зубами рвал запястья, из темного ядра самое себя издавая рык, пока мог себе позволить, пока никто не слышал.       Ненавидел.       Пытался.       Терпел поражение.        У него остались какие-то старые полузабытые шрамы от пуль на смуглой коже, но в целом она была чиста, будто и не было сегодняшней переделки, будто Вэш не бросался ловить секундно покачнувшегося священника, до ужаса испуганный.       - Прости, я ранил тебя, - констатировал Ник, прикладывая лоб к забинтованному запястью, морщась от тонкого подтона крови на периферии сознания. Его мутно вело от этих белых повязок, выправляя ребра наружу мелкими вдохами.       Вэш знал, что как бы он не отрицал вину священника, ему не удастся искоренить ее, и молчал, позволяя Николасу прострадаться, чтобы эмоции затихли, и между лопаток сквозь ткань изрешеченного пиджака прекратил сновать дым, пропахший жжёной плотью. Рукой двигать было, очевидно, больно, но ему не привыкать, и Ураган взял лицо Ника в свои ладони, снимая черные очки, за которыми копились сожаления за свою непоправимую ошибку. Вульфвуду пришлось закрыть глаза. Он не выдержит этот всепрощающий взгляд и истлеет в ничто, обглоданный виной.       - Я не знаю, как мне очиститься. Что бы я ни делал, страдаешь ты и все вокруг меня.       Молчать было трудно, но стрелок держался, его слова не сделают лучше, только вскроют гнойники на сердце напротив. Он гладил забинтованной рукой скулы священника, как завороженный, каждой частичкой исколотой души любя Ника любым. Осторожно мазнул губами по его носу, не в силах удержать в себе бурный поток недосказанностей. Вульфвуд неизменно приподнял голову, разрешая продолжить, проникаясь хрустальной симпатией, примыкая ближе, на минуту отпуская свою боль ради этого чудесного заполняющего мотива, который они создавали каждым движением.       Ураган улыбался, вкусно, не фальшиво-приторно, Николас слизал лёгкую кислинку с его губ, уже на автомате располагая руку на колене стрелка, чтобы задавить заново проснувшийся нервный тик, сродни вилянию хвостом собак.       Тяжелое дыхание истекало сочностью между ними, каждый поцелуй был как запретный плод, любопытный, не имеющий толкования, каждый раз новый. Мужчины смотрели глаза в глаза, читая все позволения, безошибочно срезая реакцию на жесты.       Пальцы Вэша очерчивают ярко выделенные ключицы, зазывающе доступные, не раз сломанные и вырванные.       Ладонь Николаса на талии, с нажимом сквозь плащ чувствует тазобедренную кость, чуть выше срезанный кусок кожи, криво сросшийся, чуть розоватый и стянутый, как старый костюм.       Ноги Урагана ненавязчиво касаются лодыжек Ника, предлагая приблизиться, вспоминая, как эти же мощные ноги висели на жалких нескольких сухожилиях, порванные с жестоким пристрастием.       Дыхание Вульфвуда отбивает ритм на плече, совсем не плавно переходящем в протез, держащийся на очередном страшном шраме, не раз раскрытым снова.       Желание превращалось в мольбу, мольбу прекратить заливать сознание кровавыми событиями, к горлу подступила тошнота.       - Вэш, я так больше не могу. – Ник выставил вперед руку, призывая остановить эти моральные самоистязания, отвернулся, для пущей уверенности надел очки, лишь бы не было видно, как глаза затапливает нежная боль.       - Я понимаю, моё тело это кладезь неудачных воспоминаний, - отшутился Вэш, стремительно уводя взгляд, зная, что не поможет, священник читал его не в пример легче, чем свои молитвы.       Николас сжал кулак, скрипнув зубами.       - Твое тело прекрасно, как и ты сам, Тонгари, я не устану напоминать.       Урагану хотелось оспорить данный факт, но он казался максимально незначительным на фоне растущей тревоги Вульфвуда.       Стрелок осторожно промолчал, подбирая слова, их диалог словно минное поле, шаг не туда – и все порушится. Он не знал, что сказать на очевидный комплимент в свою сторону. Простого «спасибо» никогда не было достаточно.       - … Да, дело в шрамах. – и прежде, чем Вэш успел молчаливо согласиться и запахнуться в своем плаще еще плотнее, уколовшись сердцем лишний раз, Ник схватил его ногами, не давая улизнуть, пока он не закончит.       – Они должны быть на мне.       Повисла пыльная тишина, глаза Урагана передали неповторимую гамму сладости умиления и горечи от осознания сказанного в истинном контексте.       - Всякий раз когда я касаюсь их, вспоминаю, как убивал, оставаясь «чистым», это невыносимо.       Николас безусловно любил эти рубцы на Вэше, готов был назвать количество и историю каждого, но изнывал, понимая что все они – последствия незаслуженной доброты к жалким людям. Поэтому раз за разом сдавал назад, не в силах вспоминать.       Глаза Урагана исполнились легкой нежностью, заливая все пространство, стекая по щекам. В голове родилось четкое осознание того, как же Вульфвуд его обожает. Такая мысль казалась ненадежной как подвесной мост раньше, но сейчас вдруг зажглась посреди пустынного океана яркой звездой.       Его больше ничего не останавливало от желанной смуглой кожи, и стрелок тягуче наклонился ближе, подхватывая Николаса за талию, чтобы мягко опустить на кровать, припечатывая приглашающим поцелуем, со всей уверенностью опуская руку на бедро священника, потянув ткань брюк ниже.       - Твои шрамы на сердце, Ник. Я их вижу так же ярко, как ты мои. Можем ли мы быть квиты? – спрашивает Вэш с ноткой сахара, предлагая всего себя одним лишь касанием нос к носу.       Вульфвуду всё еще нужно было время. Душевные раны не заживают совсем, просто обрастают воспоминаниями. Но сейчас, он ощутил, что может забыть их, надышавшись легкостью Урагана до головокружения.       Невозможная невесомость распускала свои крылья, обнимая их двоих в кокон. Изломами они идеально совпадали друг с другом, ребристыми краями порванных болью воспоминаний соприкасались, робко, красиво.       Николас трескался, когда в одну секунду его тревожной пульсацией поднимало на верхний этаж своего сознания, мотая по краю крыши. С одной стороны – безопасная твердь, неспособность любить и ненависть к ощущению того, что он любим. Дар самоубеждения позволял ему твердо стоять на ногах, удерживая тяжелый крест своих грехов так, будто он был пушинкой. С другой – неизвестная пустота попыток, бесполезное барахтанье в воздухе, каждая секунда грозит ударом о землю всмятку, но всё это в объятиях ангела, который вот-вот сможет воспарить, даря свободу и себя.       Вэш держал свои обломки, собирая из них себя, но проигрывал, когда снова не доставало частицы, и тянулся к Вульфвуду всей душой, в смуглых руках светился обещанием последний осколок, и Ураган бежал к нему, желая наконец сложиться воедино, чтобы поймать Ника в его отчаянном падении.       Их связь была словно неумелый танец. Кто-то один пытается вести, второй не поспевает, спешит, оступается, и берет все в свои руки, уводя ломаные движения в другое русло и снова ошибаясь.       Все эти пляски только раздражали. Будто слыша друг друга Вэш и Николас потянулись друг к другу, деля мысли в прикосновениях губами, простых, но наполненных самым нужным. Глаза закрыты, болезненность читалась в изломе бровей, но сгорать вместе было       Так хорошо.       - Давай выбросим весь мусор из головы хоть раз, - шептал священник, целуя щёки, родинку под глазом, виски своего Ангела. – я хочу чтобы ты выжег из меня все мысли. – и улыбался, режуще-нежно.       Вульфвуд хотел быть сломанным.       Хотел заплатить так за раны Вэша, и Ураган в его голове просто обязан был разломать его на куски, победно улыбаться, делая это с радостью. Модифицированному телу ничего не станется, заживёт, как миленькое, а вместе с тем и сердце Ника зарастит пару царапин, пожертвовав собою.       С Ним так никогда не выйдет.       . И всё же, он так красив, когда искренне улыбается. Ураган никогда бы не смог причинить ему боль, даже если священник попросит.       Молчание между ними тоже могло говорить, они смотрели друг другу в глаза, общаясь расширяющимися зрачками.       Улыбка раскрасила лицо Вэша в теплые оттенки, когда он подкрадывался ещё ближе к Николасу, плавно гладя его колени и бедра, всем телом желая слиться в одно. Приятное чувство делилось надвое, сходясь в одно когда их тела соединились, чтобы обнять, скользить руками под одежду.       Глотая горечь старых тревог, Вульфвуд заставил себя продолжать, зная, что есть лишь одна грань, и та не выше его лодыжек, но кажется непробиваемой стеной. Они вместе переступят ее, и священник положил руку Вэша себе на грудь, отбивая в ладонь сердцем и приглашая снять с себя пыльную одежду.       И многое забывалось в тихом шорохе рубашки, сползающей с плеч, пока холодная рука из неизвестного материала искала себе место, резвясь между ключицами, плавно сползая на ребра, от чего Николас вздрогнул, ожидая с трепетным желанием, когда мертвые пальцы вцепятся в них, чтобы отпечатки превратились в синеватые отметины, но ошибся, с восторженным вдохом ощущая как ладонь легла на талию, находя себе пристанище.       Тихие прохладные выдохи касались линии челюсти Вульфвуда, запечатывая линию поцелуев, чтобы… Вгрызться в плоть?       Нежно прикусить, доводя до дрожи и без того натянутые струны.       Пока похоронщик наполнялся жаром с ног до головы, напряженный и одновременно осоловевший от действий и их следствий, Вэш оставался прохладным, но не жгуче, а обволакивающе, как свежий ветер под вечер в пустыне.       Стрелок танцевал в его руках, стремясь и ощутить касания, и наполниться жаркими тревожными выдохами, и вдохнуть поглубже остроту натянувшихся струн между ними, перед тем как расслабить колки на этой избитой гитаре трогательными ласками.       Их укрывал безразмерный плащ Вэша, даря тепло и сближая, пока они купались друг в друге, согревая и согреваясь, неловко стукаясь зубами от улыбок в поцелуи.       Вульфвуд чувствовал себя по-настоящему хорошо, льня всем телом к бесстыдным касаниям, но так потерянно, когда очередное начало не заканчивалось больным рывком, вырывая хрипящий вдох, вынуждая создавать только умоляющие о большем стоны, такие неправильно-приятные ощущения разбивались на дне желудка, расползаясь током даже в кончики пальцев, пока он сжимал то яркий плащ, то плечи-бедра-руки-щёки Вэша, сознание то и дело ускользало, прерывая трансляцию реальности, для перерыва на взлетающее удовольствие, мерцающее под веками закатывающихся глаз.       Ураган чувствовал, как чинил этот разбитый механизм Николаса, закручивая нужные винтики туда, куда нужно, чтобы больше не было больно, хотя бы сейчас, на этот недолгий, но тянущийся вечность момент. И сам содрогался, когда что-то в нем вставало на место от сильных рук, беспорядочно скользящих по всему телу, смуглых бёдер, дрожащих вокруг его талии, то и дело сжимающиеся чуть плотнее в импульсе удовольствия, расслабляя рессоры-мышцы, отдавая в спёртый воздух новый восхитительный звук, чтобы Вэш сцеловал его с пересохших губ, ловя язык Ника.       Они не пожирали друг друга, но размеренно съедали это блюдо, каждый кусочек смакуя долго и любовно, облизывая пальцы, настолько вкусна была трапеза, истекая соком, пропитанным легкой остринкой от клыков Вульфвуда, когда он прикусывал скулу Урагана, сладкой посыпкой украшая кожу краснеющей меткой. Она точно будет заметна, Николас знал, что делал, следующей целью деликатно целуя родинку под глазом.       Эйфория пировала между тел, распускаясь букетом на контрольной точке удовольствия, и Вэш сминал эти цветы, когда притягивал Ника за шею, не давая запрокинуть голову со сладострастным стоном, глотая его в поцелуе, потерявшем всю целомудренность, обращаясь чревоугодным грехом в глубоких движениях.       Пока улетучивался жар, вместе с дымом из головы, они неразрывно лежали под тем же плащом, Урагана качало на груди Николаса, неспособного восстановить дыхание, в каком-то инстинктивном подобии его рука лежала на собственном сердце, всё еще заходящемся в бешеном ритме. Он не мог поверить, что был так полон и счастлив сейчас, не изломанный в слезах и собственной крови, как представлялось изначально, но удивительно цел, до краёв.       Слова были лишними, только поломали бы проросшее дерево принятие между ними, и Вэш терпеливо ждал момента, когда сможет услышать осоловевшую хрипотцу в голосе Вульфвуда, предвкушая как он тут же поцелует любимое лицо, чтобы тот даже не думал тянуться за сигаретой, разрывая контакт их тел.       Но, Николас был иного толка человек, и предугадать его действия Урагану всегда было тяжело, поэтому стоило только бешеному ритму сердец затихнуть, как стрелок каким-то образом оказался плотно прижат лопатками к кровати, а Ник устраивался на его бёдрах, в его плаще, наброшенном на плечи, с улыбкой такой вкусной, что щеки Вэша загорелись красным.       - Ещё раз.