приснись мне

Кисе иногда снится: обкусанные ногти, сбитые костяшки, привкус металла во рту и волосы, липнущие к губам. ещё сколотый чёрный лак на ногтях и полное отсутствие комментариев "пидор". Киса просыпается. в его жизни всё так же: костяшки ноют, губы он обкусал до ранок ночью, а пидором его давно уже не зовут, но... но он точно знает, что там было другое. другая? ему потом снится: волосы по плечи, чёрная подводка и потёкшая тушь, оба уха проколоты, и он, кажется, собирается проколоть нос. ещё спортивный шик и драные колготы — в затяжках и крупных дырках, когда хочется подразнить всю округу короткими юбками. дразнить всех там вообще хочется сильнее обычного, там это как черта личности на манер агрессии и драчливости: он играет в гляделки со всеми, добавляя похабства в свой взгляд, и со всеми флиртует настолько открыто, что неловко вокруг всем, но за гранью "выебать", а не "въебать". Киса там лижет губы так часто, что трескаются они только от этого, и показывает язык тоже часто — Киса здесь с утра чувствует лёгкое желание проколоть его, а не нос. ему кажется, что это будет круче. ему кажется, что сны эти очень глупые и бредовые, что они будто затянувшийся трип, что думать про параллельные вселенные совсем не хочется, но по-другому не выходит. Киса ждёт эти сны каждую ночь. и ему снится: чёрный лак сменяется ярко-красным, а стирается ещё быстрее, каре как-то режется под совсем уж короткую мешанину прядей всем клубом (Мел с видом знатока высчитывает сантиметры, пока Гена режет, кажется, наобум туповатыми ножницами, и Хэнк рядом смеётся, что может сразу как Мел, а, ну чего ты, Кис, ну давай). ему снится, как на барахолке он достаёт много-много колец и использует их вместо кастет в драках — больно пиздец, но прикольно. прикольно. Киса собирает кусочки своей-не-своей личности, скрупулёзно составляя портрет — выходит его же отражение. отражение это — девчонка с такой же кликухой, и это уже не так иронично, как здесь, и Кисе здесь, в общем-то, поебать, но он надеется, что Киса там никому никогда не мяукал. очень сильно, потому что иногда ему снится грубое и отчаянное, и он хнычет в этих снах постоянно, потому что ему говорят "мяукни", потому что всё вокруг слишком тяжёлое, а во рту кисло. Киса хочет плакать после таких снов, но вместо этого кричит на всех и кричит на море, будто оно ему может помочь. Киса хотел бы, чтобы больше ему такое не снилось. Киса хотел бы обратно в те сны, где он всё же колет себе язык вместо носа и показывает его теперь в десятки раз чаще, где он может сравнить поцелуи девушек и парней, где он не любит лежать на животе, но любит лежать на ком-то, и его зовут за это не педиком, а зовут кисой. Киса хочет обратно. найти ещё десятки совпадений и совсем небольших различий, обусловленных только-то другим полом; наблюдать за другой жизнью, поправляя себя "за своей". понять, что что-то одинаково везде. например: глубокий взгляд, пушистые кудри, общие на двоих шутки и косяки, тяжёлые удары по телу, но такие же — ритмом сердца. нежность, надёжно скрытая за грубостью, что-то большее, надёжно скрытое за меньшим. например: Хэнк. Хэнк везде улыбается как-то грустно, задумчиво, но везде тепло и очень лично, будто только ему, только Кисе улыбается так. Киса там — краснеет, отшучиваясь на освещение комнаты или клуба, или "бля, Хэнкин, это кровь не стёрлась ещё"; Киса здесь контролирует это яркое, жгучее чувство, оседающее очередной колкостью во всём недосказанном. очередной дракой, после которой так ноют рёбра и ноет в груди, когда Киса понимает: получать синяки хочется чаще, только чтобы Хэнк чаще касался, и это — схожесть миров. Киса в одном из них прикрывает глаза, отпуская контроль и сливаясь с теплом-нежностью-лаской под кончиками чужих пальцев, и это — чёртова разница, и Кисе на утро очень мерзко и зло, но больше банально завидно. банально влюблённо. и Хэнк, будто бы, выглядит так же. будто будто будто он Кису хочет обнимать, касаться, целовать и любить — Хэнк сбивчито признаётся в этом очередной ночью. Киса целует его первой — Киса просыпается и чувствует себя обманутым. Киса чувствует, что теперь у него точно вселенная расколется надвое. у него здесь настоящая жизнь, как парням его возраста и положено, на него здесь никто не фыркает о каком-то женском долге и счастье, а скорее считает пресловутый год до колонии, он свою жизнь здесь выгрызает такой, какой ему только хочется. он здесь не царь и не бог, но хотя бы не баба, он отчаянно ищет плюсы, находя их в траве, алкоголе, тусовках. он здесь счастлив — новой тату вычерчиваются рёбра, чтобы это пресловутое счастье ощутить буквально подкожно. но ему снится: объятия, поцелуи, касания, глупые фотки на телефоне и глупые улыбки от нахлынувших чувств. ему снится: ладони под футболкой, пальцы в волосах, запах пьяной вишни и пьяный Хэнк, шепчущий "ты моя киса с маленькой буквы" в шею. ему снится то, что так хочется ощутить в реальности. ему снится Хэнк. на Кису здесь он смотрит искренне дружелюбно, у них вместо поцелуев зубастых и первой близости удары в челюсть и драки; Кисе этого раньше хватало с лихвой, а сейчас он сыпется желанием уткнуться в чужие объятия и услышать "люблю тебя, Кис", а не колкость и грубость. это странно и больно. совсем немного смешно. это залипать на Хэнкина и во сне, и в реальности: у Бори кудри что там, что здесь до одури мягкие, и губы мягкие, и сам он весь тёплый, нужный, непозволительно близкий с оговоркой "родной". Киса думает: я любил всегда, но понял только сейчас. Киса кусает щёки: это пиздец как бессмысленно и ненужно. Киса остаётся на базе до поздней ночи, и Хэнк не уходит со всеми. Хэнк подходит и тянется той самой нежностью-лаской в волосы Вани, выглядит абсолютно смущённым, но говорит: — знаешь, Кис, что мне снилось... и Киса, кажется, знает.