Клуб игры на укулеле

Олег На прежнем месте в читальном зале я подгибаю под себя ногу и лезу в рюкзак. Куда сунул? Не помню… Вроде бы, в один из учебников. Я тогда ещё подумал, что хорошо бы не помять. Так что искать точно стоит среди книг. Ури заинтересованно следит за тем, как я один за одним вытаскиваю из сумки учебники, которые постепенно образуют на столе такую себе многоэтажку. — Зачем тебе столько? Сегодня ведь только четыре предмета… Хихикаю в ответ, перетряхивая “биологию”, которой сегодня не было. — На самом деле я просто вечно забываю разобрать рюкзак дома. А когда нужно на уроки бежать — просто закидываю за минуту всё, что нужно, и выхожу. Так и копятся. — И не тяжело тебе с ними ходить? — Бывает. Но оно и к лучшему, нет? Спину подкачаю. Хоть я и смеюсь, а самого эта моя черта дико бесит. Почему всегда и всё на последний момент откладываю? Потом не успеваю ничерта. Мать говорит, что я просто лентяй. И её вот это излюбленное “весь в отца”. Может, она пытается меня этим задеть, но у неё не выходит. Батя — лучший. — Нашёл! Всё оказывается проще, чем я думал: картонный “гриф”, сложенный вдвое, находится в кармане обложки дневника. Я его распрямляю ногтем и протягиваю Ури. Он, очевидно, впечатлён: рассматривает моё изобретение, как иноземный артефакт, пока меня от гордости распирает. — Ты сам это придумал? — Сам. Раз уж у меня нет пока укулеле — хоть подучу эти, как их… Распальцовки на аккордах. — А ты и вправду увлёкся? — со счастливой улыбкой Ури поднимает взгляд на меня. Но не на мои глаза — смотрит куда-то то ли на подбородок, то ли на губы. Только сейчас это заметил. На секунду наблюдение заставляет меня затаить дыхание. Совсем как папа глядит. Один-в-один. — Ну… что-то вроде, — с запозданием отвечаю я. — Пропёрло. Особенно когда твоё пение услышал. В музыкалку или там на хор не ходил, случайно? — Да нет, — он мотает кудрями и усаживается так же, как я, подобрав ногу. — Мне просто всегда петь нравилось. Иногда, знаешь… как же объяснить? Иногда всего вокруг становится слишком много, что аж больно. Но если я в это время начинаю петь, то мне становится спокойнее. Он нервно взъерошил собственные волосы. — Извини, фигню какую-то сморозил. — И ничего не фигню! Мне вдруг так радостно стало от того, что Ури мне такое личное рассказал, что я еле сдержал восторг. Он же переживает из-за этого всего, если буду неосторожен — спугну. — Вообще-то, — я наклоняюсь к нему поближе заговорщически, — я тоже так делаю. У тебя этого всего много снаружи, а у меня внутри, в голове. Столько мыслей, они всё сыпятся и сыпятся, аж мигрень разыгрывается. И я начинаю напевать что-нибудь. И понемножку перестаёт распирать. Батяня говорил, что это всё из-за моей гиперактивности. Ури снова начинает улыбаться. — Вот как… Не такие уж мы разные, — удовлетворённо вздыхает он. — Разновость придумали масоны. — Не правда. — Конечно не правда. И вообще, спой ещё что-нибудь. Спой ту, которую мне показывал по аккордам. Парень смущённо отворачивается. — Стесняюсь. — Ну давай! Я хоть буду знать, как она звучит. А то ведь нихуя даже не слышал! — Я могу скинуть тебе… — Это другое! Ну пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Я надуваю губы, наклоняюсь так, что чуть не валюсь со стула, руками упираюсь в коленку Ури и смотрю на него моим самым жалостливым взглядом. А он вдруг начинает смеяться, отпихивает меня от себя, выпаливает: — Ладно, ладно, только сядь спокойно! С горящими, как два фонаря, щеками он настраивает инструмент на слух, закрывает глаза, вдыхает поглубже, настраиваясь, и начинает играть тихонько, под нос себе мыча мотивчик. — Сверчки, Что глушили мой шёпот, Затихли в мгновение. Спички — Во взмахе руки тёмных комнат Секундное озарение. Этого хватит вполне, Чтоб уловить ехидную позу. Этого хватит вполне, Чтобы принять эту позу за угрозу. Этого хватит вполне, Чтобы собрать свои шмотки И удалиться во вне. Этого хватит вполне мне, Этого хватит вполне… Когда Ури разговаривает, я чувствую, как стенки его горла не впускают достаточно кислорода ни туда, ни обратно, отчего голос его, высокий и красивый, становится зажатым и виноватым. Когда же Ури поёт, у него будто отрастают крылья. Связки крепчают и выдают такой звук, что помереть можно. Его обычная еле заметная манерность в этой песне распускается пышным цветком. Интересно, он сам-то понимает, насколько богичен? Он уже не стесняется: забылся, наполнил собой всё помещение. — Уже почти полшестого. В подобных городах ленивое солнце, И, по мне так, смысла нет никакого Дожидаться ни рассвета, ни роллс-ройса. И на припушенном пустом одеяле Я оставлю для тебя одно слово, И закручу свои тугие педали В направлении большого ванлова. Незаметно сам начинаю подпевать на повторяющихся словах в припеве, а сам любуюсь. Песня полностью поглотила Ури, обволакивает его, сияет, как оранжево-розовая аура. Если он будет знаменит, это станет началом конца — фанатки просто уничтожат континент, ведомые его голосом, как крысы — мелодией дудочника. Тихий стук по дверной раме едва не вызывает у бедняги инсульт. С третьего раза схватив выпавшую из рук укулеле, он поворачивается ко входу. — Ой, прости, что напугала… Олег?! А ты тут что делаешь? Завуч явно не привыкла видеть меня в атмосфере библиотеки. Я широко улыбаюсь, обнажая неровные зубы. — Елен Пална! Вы по мне соскучились? Я вот по вам — очень. — Не капай на мозги, Енотин, — отмахивается она от меня и, поправив очки, переключает внимание на Ури: — Смирнов, ну ты удивил меня! Как поёшь красиво! — Скажете тоже, — парень снова уходит в смущение и плечи вперёд уводит, обнимая укулеле. — Нет, я от чистого сердца! Зашла к Анне Андреевне по вопросу одному, тут слышу — поёт кто-то. Аж в груди защемило, такой голос у тебя сильный! Она проходит в читальный зал, полностью игнорируя моё присутствие. — Послушай, Ури, а ты не хочешь на осеннем балу выступить? Там ведь шоу талантов будет, а мы никак набрать достаточно участников не можем. Тебе обязательно нужно поучаствовать. — Ох… Предложение явно застаёт бедолагу врасплох. Я не удивлён. Ведь он привык топтаться в конце толпы, а тут предпринимается попытка вытащить его на свет божий. И всё же… — Эй, соглашайся, — с энтузиазмом призываю я, невольно начиная трясти ногой от воодушевления. — Ты слишком крутой, чтобы этого никто не знал! Ури оказывается зажат меж двух воодушевлённых огней. Думаю, давненько он не получал к своей персоне столько внимания. — Ты подумай, — у Елены Павловны в глазах мелькает хитринка. — А я побеседую с Эммой Викторовной насчёт оценки. Она организатор шоу талантов. — Правда? — неожиданно оживает кудрявый. — Ну… Я подумаю. Можно, я завтра отвечу? — Конечно! Мы не торопим, — довольная собой завуч улыбается и отступает обратно к дверям. — Ладно, не буду вас отвлекать. Не часто увидишь Енотина таким смирным. — Да я вообще чудо! — моё возмущение ударяется о закрытую дверь. Переключаюсь на одноклассника: — Эмма Викторовна? Англичанка? У тебя что, проблемы с английским?! — Ну… Я за тест тройку получил, — парень переводит взгляд в стену. — Пришлось выслушать тираду о моём будущем от матери. И исправить не вышло. — Я после той песни был уверен, что ты идеально английский знаешь, — честно признаюсь, чеша затылок. Ури мотает башкой. — Не. У меня неплохое произношение, да и память на песни тоже. А вот письменный английский — настоящая катастрофа. А ведь он мне, скорее всего, для поступления нужен будет. — Чего? — у меня съезжаются брови. — Это на кого нужен инглиш? — На инженера. Оглядываю его оценочно. Нет, ну при наличии невъебенной фантазии можно представить Ури-инженера. Особенно с его этими строгими выглаженными брючками да рубашечками, которые он таскает каждый день без исключения. Но… — А почему не музыка? Кажется, я задел больную тему, потому что он ещё сильнее вжимает в плечи голову. — В консерваторию нужно среднее музыкальное образование. Да и родители всё равно не позволили бы. Всё сошлось. Стал бы примерный ученик разучивать нотную грамоту в кабинете информатики, будь у него возможность делать это дома? А стал бы таскать с собой повсюду укулеле? Наверняка ж дома у него не всё так просто. — Звучит несправедливо, — вздыхаю я. Он задумывается на секунду, потом тоже кивает. — Но тут ничего не поделаешь. — Слушай, — меня вдруг посещает идея, близкая к гениальной. — А что, если твои родаки увидят, как ты на шоу талантов выступаешь? И как тебя поддерживают учителя? Вряд ли они сразу побегут нанимать тебе толпу репетиторов по музыке, но, может, хоть смягчатся? Сможешь дома изучать, что тебе там хочется. Ури смотрит на меня, лицо его становится напряжённым, я буквально ощущаю, как шевелятся извилины в его голове. — Это… Может, это и правда сработает?…