Злейший враг

Питер Блад, облокотившись на планшир, наблюдал за разгрузкой «Арабеллы». Прошло ровно три месяца с того дня, как они вернулись с Ямайки. Принимая из рук лорда Уэйда патент, он предчувствовал, что королевская служба вряд ли его удел, но продолжал тешить себя напрасными надеждами. «Среди моих знакомых нет воров и пиратов, капитан Блад!» Слова мисс Бишоп совершенно однозначно определяли, кем он является в ее глазах. Королевский патент ничего не менял — да и не мог изменить. Эти слова все еще разъедали его душу… И вот снова Кайона. Поначалу желание напиться было нестерпимым. Напиться, надраться до блаженного небытия. И он не стал сдерживаться. Мир выцвел, сузился до колеблющихся в тошнотворной мути стен очередной таверны и горечи черного ямайского рома на языке. …В один из дней Блад обнаружил себя сидящим за столом в своей каюте. Из валяющегося на столе осколка зеркала — он не помнил, когда и как оно разбилось! — на него смотрел незнакомец. С того мига все изменилось. И хотя сезон дождей еще не закончился, Блад не давал покоя ни себе, ни своим людям, иногда действуя силами всей эскадры, но намного чаще уходя в море на одной лишь «Арабелле». Они взяли на абордаж потрепанный непогодой и отставший от каравана галеон с грузом какао и драгоценного красного дерева, впрочем обошлось практически без потерь, ибо корабль почти утратил способность маневрировать. Возвращаясь из плавания, Питер был готов без промедления отправиться в новое, берясь даже за доставку особо ценного груза в ближайшие к Тортуге французские колонии. За хорошую плату, само собой. Он нигде не останавливался дольше, чем это требовалась для разгрузки корабля и пополнения припасов. Его люди, непривычные к подобной спешке, ворчали. Однако они исправно получали свою долю, и посему Блад предпочитал не замечать уныния, мелькавшее на их лицах. Сегодня, едва они встали на рейде, от причала к «Арабелле» устремилась небольшая шлюпка, и через пару минут на палубу запрыгнул посыльный от его превосходительства губернатора Тортуги. В записке, адресованной Бладу, значилось приглашение, а судя по оборотам, использумемым д’Ожероном — бесконечно любезным, но неумолимым — приказ явиться на прием, который собирался вечером дать губернатор. Это была уже не первая попытка вытащить его на берег, и Блад, как и прежде, хотел отказаться, собираясь с утренним отливом снова выйти в море. Однако Волверстон, прибывший узнать о дальнейших планах капитана, заявил, что еще немного и люди взбунтуются. Особенно это касается команды «Арабеллы». Виданное ли дело, три месяца им не удается промочить горло в хорошей таверне, да с негордой красоткой на коленях. Зачем им тогда вообще нужны деньги? — гневно вопросил он. Блад рассмеялся и велел всем убираться вон. Сам он решил принять приглашение губернатора. — Когда ты вернешься, Питер? — спросил Волверстон. — К полуночи. — Я пришлю парней за тобой. — Зачем? Раз уж я решил развеяться, прогуляюсь при луне, заодно отдохну от ваших гнусных рож. — Но… — Не стоит и обсуждать, Нед, — усмехнулся Питер. — Будет лучше, если ты последуешь своему же совету и отправишься воздать должное доброму рому. Волверстон ворчал еще что-то, но капитан уже не слушал его. Он щелчком расправил манжет и сошел на берег. *** Прием, как всегда, оказался на высоте. Блад заметил, что Мадлен, старшая дочь губернатора, весь вечер не сводила с него лучистых глаз. После спасения мадемуазель д’Ожерон из лап Левасера, Блад начал подозревать, что является идеалом ее девичьих грез. Он всегда старался быть с ней любезным, но не более того. Однако в этот вечер он словно бы увидел девушку в первый раз. Иначе. В первый момент, когда Блад осознал это, он удивился, но затем нашел, что ему нравится смотреть на нее. После окончания приема д’Ожерон пригласил Блада в свой кабинет. Одинокая свеча в изящном подсвечнике неярко освещала кабинет, бросая мягкие блики на тяжелую мебель из черного дерева, тускло поблескивало золотое тиснение на корешках книг из богатой библиотеки губернатора, и в целом, все создавало весьма умиротворяющую обстановку. Однако Блад перехватил острый и вниматлеьный взгляд д’Ожерона, и пришел к выводу, что разговор представляет существенную важность для для губернатора. Впрочем, будучи искуссным дипломатом, д’Ожерон не спешил переходить к делам. Он приглашающе махнул Бладу на кресло, а сам достал из шкафчика два серебряных бокала и наполнил их из стоящей на столе пузатой бутылки. — Мой друг, сегодня я дам вам попробовать особый напиток, он намного лучше и благороднее по вкусу, чем ром, и не уступает по крепости. Его хранят в дубовых бочках, и это способствует появлению особого вкуса, — говоря это, месье д’Ожерон протянул бокал Бладу. — Эту бутылку мне доставили на днях из Франции… Несколько минут они молчали, наслаждаясь необычным вкусом и тонким ароматом напитка. И вдруг, безо всякого перехода, губернатор заявил: — Мы, ваши друзья, беспокоимся о вас. Блад вскинул бровь: неожиданное заявление! — Вот как, и отчего же? — У вас усталый вид, и, как мне кажется, раньше в вас горел огонь, а теперь… — Погас? — Вы никогда не думали жениться? — задал новый неожиданный вопрос губернатор. Блад чуть не поперхнулся напитком: — Что, я так плохо выгляжу? — Боже упаси! Но приходит день, когда оказываешься на распутье… — И, по вашему мнению, я должен обзавестись славной женушкой, надеть ночной колпак и усесться писать мемуары? — с легкой иронией спросил Питер. — Нет, но вы могли бы заняться чем-то… менее рискованным. Мемуары… — д’Ожерон покивал, на его породистом лице возникло почти мечтательное выражение: — Да, мемуары. Это могло быть весьма прибыльно, в Европе они разошлись бы мгновенно. Вы же деловой человек, а не только пират! Те средства, которыми вы поручили мне распоряжаться, пристроены в векселя надежных французских банков. Зачем вам и дальше продолжать рисковать собой? Вы можете вести весьма и весьма состоятельную жизнь. — Кого же вы предлагаете мне в жены? Вы ведь не просто так заговорили о женитьбе. — Мадлен. — Мадлен? Прошу меня извинить, но мне сложно в это поверить. Учитывая… род моих занятий. Губератор тонко улыбнулся и сделал изящное движение кистью правой руки, будто отметая возможные возражения: — Ваш соотечественник Дрейк был посвящен в рыцари, а Морган — назначен губернатором колонии. Могу ли я быть полностью откровенен с вами? Я бы не завел с вами разговор на эту тему, но, как мне кажется, кое-что изменилось… — губернатор сделал паузу, затем без обиняков заявил: — Я видел, как вы сегодня смотрели на Мадлен, месье Блад. А уж ее сердечные терзания по поводу вас для меня давно не тайна, хотя бедная девочка считает иначе… — Ничего не укроется от глаз губернатора Тортуги. — На то он и губернатор, — д’Ожерон расхохотался и сразу же посерьезнел. — Но сейчас я — прежде всего любящий отец, пекущийся о благе своей дочери. Мы с вами знаем, что она невинна, как в день своего рождения, однако… После той гнусной истории с Левасером… Блад медленно кивнул. — Итак, вы обещаете подумать? — Обещаю, — твердо ответил Питер. — Конечно, я позвал вас не только для того, чтобы устроить судьбу Мадлен, — д’Ожерон с тревогой взглянул на Блада. — Полагаю, вы знаете, сколько у вас могущественных врагов… Разумеется, Блад знал, что и король испанский, и король английский, — оба они искали способ его уничтожить. А где-то еще скитался по морям дон Мигель, да и про губернатора Ямайки тоже нельзя было забывать. Не говоря уже о более мелких противниках — пиратских капитанах, интересы которых он когда-либо ущемил. — За известность надо платить, — усмехнулся Блад. — Однако здесь, на Тортуге, у меня врагов нет. — Вы уверены? — Да. Право, вы так встревожены, вам что-то известно? — Ничего конкретного. Мне недавно сообщили, что губернатор Ямайки, старый ваш знакомый, назначил баснословные деньги за вашу голову, а если кто-то сможет захватить вас живым, то получит вдвое больше. Он человек настойчивый, насколько я знаю. — Губернатор Ямайки высоко меня ценит. Я слышал, что меня желал бы заполучить и дон Мигель. — Не шутите с этим. На днях кто-то через третьи лица пытался предложить мне выгодную сделку. Помочь заманить вас в западню. Я, как вы понимаете, отверг гнусное предложение, но кто-то может и согласиться. Что вам известно о Каузаке? — Я не видел Каузака со времени Маракайбо и, признаться, думал, что его нет на Тортуге. — Так вот он появился вновь! — воскликнул д’Ожерон. Блад задумался. Впервые он видел губернатора таким обеспокоенным. Пожалуй, он поторопился, заявив, будто у него нет врагов на Тортуге. — Было бы опрометчиво с его стороны угрожать мне. Особенно здесь, в Кайоне. Он слишком труслив и глуп для этого. Похоже, что его слова не убедили д’Ожерона, но Блад уже поднялся: — Благодарю вас за прекрасный вечер и интересную беседу, я все обдумаю. Ваш напиток божественен. Губернатор в отчаянии всплеснул руками: — Но хотя бы обзаведитесь охраной! Я прикажу слугам сопровождать вас до порта или, если желаете, предоставлю вам мою карету! — Благодарю, но не стоит. Я хочу немного пройтись в одиночестве. *** Блад покинул гостеприимный губернаторский дом и быстро зашагал в направлении порта. Ему невольно вспоминалась мадемуазель д’Ожерон, ее грация и статная фигура с высокой и пышной грудью, ее темные страстные глаза и смуглая кожа. Он чувствовал, что его влечет к Мадлен, и более того — она интересует его: ее ум и чуткость, и ненавязчивая доброжелательность покорили его. И даже образ той, другой женщины, память о которой он тщетно пытался изгнать из своего сердца, отступил и как будто растворился в сумраке южной ночи. Пожалуй, губернатор прав, пора наконец-то остепениться. Он свернул на извилистые окраинные улочки. Невдалеке показались темные громады портовым складов, и уже ощущалось близкое дыхание океана, когда жалобный крик прорезал ночную тьму. Блад остановился. Крики — обычное дело для припортовых трущоб, и он ни за что бы не стал обращать на это внимания. Однако в голосе не слышалось хриплых или визгливых ноток, характерных для портовых шлюх. Скорее, кричала совсем юная девушка или даже ребенок. Выругавшись и проверив пистолет, Блад шагнул в узкую темную улицу между лепившихся одна к другой хибар. Он слышал какую-то возню впереди, но глаза еще не успели привыкнуть к темноте. Едва он сделал пару шагов, ориентируясь на звуки, как что-то метнулось ему под ноги, а на голову обрушился удар. Приземистый коренастый человек склонился над Бладом и стал опутывать веревкой его руки и ноги. — Успокой девчонку, — проворчал он, обращаясь к своему сообщнику, который удерживал извивающуюся щуплую девочку лет десяти. Тот нечленораздельно замычал, и вдруг охнул: маленькая пленница впилась зубами в его руку. Вывернувшись, она стремглав бросилась бежать и мгновенно исчезла во мраке. Коротышка вполголоса прошипел проклятие и принялся еще быстрее вязать поверженного капитана. Проверив узлы, он приподнял Блада за плечи и махнул рукой своему товарищу, тот послушно подхватил капитана за ноги, и похитители со своей ношей скрылись в лабиринте между длинными бараками. *** Пробуждение было малоприятным. Мало того, что Питер ощутил, что крепко связан, так еще и узнал того, кто склонялся над ним: Каузак! Он осмотрелся и обнаружил, что находится в старом лодочном сарае, давно уже не используемом из-за ветхости. Рокот прибоя слышался совсем рядом, а это значит, они в дальнем конце порта, куда мало кто мог забрести даже и днем, не то, что ночью. Плохо. Блад подавил наполняющую его ярость, понимая, что действовать надо по-другому. — Давненько не виделись, Каузак! Каким ветром тебя занесло на Тортугу? — Вряд ли этот ветер будет тебе попутным, капитан, — маленькие глазки Каузака смотрели на Блада со злорадством и ненавистью: — Ты отплавался, и тебе не помогут ни твой змеиный язык, ни твои люди! Блад бросил взгляд на его сообщника, здоровенного парня с тупым, маловыразительным лицом и плоским лбом. Похож на слабоумного. Очень плохо. В иной ситуации можно было бы попытаться стравить этих двоих, сыграв на алчности и зависти, но в этой! — Не смотри на Тома, я прихватил его как вьючное животное, он слушается только меня. Похоже, милейший Каузак резко поумнел и научился читать мысли… — Могу ли я узнать, как ты намерен со мной поступить? — Ты задаешь много вопросов, вон, гляди, и Тому это не нравится, — Каузак показал на невнятно заворчавшего партнера. — Не пытайся меня заболтать, я поклялся отмстить тебе, я бы сделал это даром! «Даром? Конечно же, за меня обещан большой выкуп. Попытаться дать больше?» — Ты отказался бы от денег? Никогда не поверю! Каузак, казалось, смутился, видимо и вправду это было далеко от истины. Может, все же удастся сыграть на его алчности? — Так кто тебе пообещал заплатить? — оставалась маленькая надежда, что это мог быть один из обиженных капитанов, а с ними всегда был шанс договориться. — Скоро узнаешь, но я уверяю, тебе не понравится, — Каузак тихо и зловеще рассмеялся. — А все ли пойдет так, как надо? Может, вместо обещанных денег ты получишь насколько унцию свинца в сердце, а, Каузак? А я предложу тебя двойную, тройную цену. Ты знаешь, что я достаточно богат и к тому же держу слово. Каузак явно колебался: все-таки жадность перебарывала новоприобретенные умственные способности, и у Блада зародилась надежда. Он попробовал зайти с другой стороны: — В городе знают, что ты угрожал мне. Думаешь, что мои люди не отыщут тебя? — Да кто сказал, что я собираюсь здесь задерживаться? Не грози мне, капитан! — По-твоему, они ограничатся в своих поисках только Тортугой? Да и сдается мне, ты и сам не уверен в честности… заказчика. При других обстоятельствах я бы заключил с тобой пари. Ставлю на то, что он тебя обманет. Зачем такой риск? Я не понимаю, с чего ты так взъярился на меня? Будь ты чуть умнее, не остался бы ни с чем после Маракайбо. Сейчас ты можешь отомстить мне и по-другому, например, я отдам двойную твою долю. Сколько тебе предложили за мою голову? Блад говорил спокойно и уверено, даже насмешливо, но особой уверенности не чувствовал. Несмотря на свои колебания, Каузак продолжал кидать на него злобные взгляды, и нельзя было понять что происходит у него в голове. О том же, кто заказчик, думать не хотелось вовсе: что дон Мигель, что полковник Бишоп стоили друг друга. Пожалуй, он предпочел бы испанца, если тут уместно говорить о выборе. В обоих случаях его ждет смерть, но испанец просто вздернет его на нок-рее, а полковник… О, зная его изуверские наклонности, подогретые давней ненавистью… Питер почувствовал, что холодный пот выступил у него на лбу, когда представил, что может сделать с ним Бишоп. Конечно, его люди отомстят, но ему-то будет все равно. Сюда они точно не доберутся вовремя. Отчаяние все сильнее охватывало Блада, но он продолжал бороться. — Ну так что, Каузак? Двойная доля и слава о том, что ты смог взять выкуп с самого капитана Блада или сомнительная перспектива получения вообще каких-либо денег и вечный страх за свою жизнь? В глазах Каузака вспыхнула алчность, и Блад готов был торжествовать победу, но в этот миг раздались шаги, и в сарай быстро вошли несколько человек. — Хороший улов, Каузак — с властными нотками в голосе сказал один из вошедших, высокий светловолосый мужчина с холодными серыми глазами, по-видимому, старший. Затем он повернулся к пленнику: — Капитан Блад, добрый вечер! Он говорил по-английски, а одежда рыбаков не скрывала военной выправки, и у Питера сжалось сердце. Он не успел! — Не имею чести быть представленным, — дерзко ответил он. — Лейтенант флота Его Величества Якова Джеймс Карринг. — Позвольте мне на согласиться с вами, мистер Карринг. Вряд ли этот вечер можно назвать добрым, — криво усмехнулся Блад. Карринг с невольным любопытством окинул пирата взглядом: экий франт, встретишь такого на улице, и ни за что не подумаешь, что перед тобой морской разбойник. Вылитый лорд или, скорее, благородный дон, судя по испанскому камзолу. Но надо было спешить, и он, повернувшись к своим людям, скомандовал: — Доставьте пленного на борт. Мы отплываем немедленно, вот только рассчитаюсь с нашими друзьями. … Двадцативосьмилетний Джеймс Карринг, три года назад произведенный в лейтенанты лично вице-адмиралом Крофордом за храбрость, проявленную в одной из стычек Ямайской эскадры с французскими каперами, с тех пор был на хорошем счету у вице-адмирала. Поэтому Крофорд и назвал его имя во время секретного совещания со старшими офицерами эскадры, состоявшегося два месяца назад. У вице-адмирала был приказ, исходивший от губернатора Бишопа: тот велел подобрать дельных людей для поимки пирата по имени Питер Блад, при упоминании о котором его превосходительство всегда впадал в состояние крайнего раздражения. Особенно это раздражение усилилось после того, как капитан Блад, по странной прихоти судьбы оказавшийся было офицером флота его величества, вновь вернулся к пиратству. Карринг не слишком обрадовался, когда ему приказали возглавить операцию по захвату капитана. Он предпочитал сойтись в открытом бою со своим противником, а не наносить удар исподтишка. Но приказы не обсуждают. Ему не довелось увидеть знаменитого пирата: его «Орион» был в то время на патрулировании. Но офицеры эскадры и форта еще долго были под впечатлением от обстоятельств ухода, а точнее — дерзкого побега пиратского корабля из гавани Порт-Ройяла. Надо же, захватить в заложники губернатора и лорда Джулиана Уйэда! Правда, его светлость вернулся почти сразу, от него все и узнали о намерениях Блада распрощаться с королевской службой. А вот губернатора пришлось вылавливать из моря. Поговаривали, что Бишопу пришлось принимать морские ванны уже во второй раз, впервые он оказался в руках Блада еще на Барбадосе. Что касается Карринга, то его больше всего удивило то, что Блад сдержал свое слово, а не расправился с заложником, как следовало бы ожидать от презренного пирата. Три недели назад эскадра осталась крейсировать в условленном месте, в паре дней пути от Тортуги, а Карринг, постаравшийся успокоить свою совесть мыслями о том, что речь идет о преступнике, пирате — коварном и бесчестном враге, в отношении которого годятся и такие методы, отправился с группой матросов на рыбацкой шхуне в Кайонскую гавань. Губернатор Ямайки изредка получал сведения о том, что происходило на Тортуге от одного из владельцев бесчисленных кабачков Кайоны. Именно этот человек и указал лейтенанту на недавно вернувшегося на Тортугу Каузака, который подходил в качестве одного из возможных исполнителей. Та быстрота, с которой Каузак согласился предать своего бывшего соратника и жадный блеск, появившийся в его глазах при виде щедрого задатка, вызвали отвращение у Карринга, и заставили его неугомонную совесть замолкнуть. «Эти мерзавцы, как пауки в банке, ждут только случая чтобы вцепиться в друг друга», — подумал он. Оставалось лишь выбрать момент, потому что, к неудовольствию Карринга, Питеру Бладу не сиделось на месте: появлявшись на несколько часов в порту, он даже не сходил с борта своего корабля. Истекало время, в течении которого эскадра Бишопа должна была дожидаться Карринга, и он уже подумывал, что придется вернуться ни с чем, как вдруг Каузак сообщил ему, что Питер Блад отправился в гости к губернатору д’Ожерону, и все можно будет провернуть этим вечером… В приказе, полученном Каррингом, подчеркивалось, что никто не должен был узнать, кто захватил капитана Блада. Согласившись участвовать в этом, Каузак тем самым подписал себе смертный приговор. Несчастный слабоумный заставил Карринга заколебаться: ему не хотелось лишать того жизни, вряд ли он мог выдать их. Но сообщник Каузака вдруг с рыком пошел на него, подняв над головой остаток кормы старой лодки. Блад, которого уже вынесли из сарая, услышал два выстрела и понял, что выиграл бы пари, но ничего поделать уже было нельзя. Он увидел недалекие огни порта, корабли на рейде, казалось, что он даже различает свою «Арабеллу»… Мысль о том, что свобода в двух шагах, была настолько мучительна, что он начал биться в своих путах и тут же услышал спокойный голос Карринга: — Бесполезно, капитан, не трепыхайтесь. Пленника погрузили в шлюпку и через несколько минут уже поднимали на борт небольшой шхуны с потушенными огнями. Его занесли в довольно сухой трюм, освещнный подвешенным к потолку тусклым фонарем. В трюм спустился лейтенант Карринг и велел разрезать веревки. Один из матросов поспешил выполнить приказ. Но не успел Блад растереть затекшие руки, как звякнул металл, и на его запястьях сомкнулись оковы. — Сожалею о доставленных неудобствах, капитан Блад, — иронично заметил Карринг: — но все же это лучше, чем провести много часов связанным. — Ваше великодушие беспримерно, — в тон ему отозвался Питер, Тем временем матрос надел на него еще и ножные кандалы, к которым была прикована длинная цепь. Другое ее конец крепился к массивному крюку в переборке. Ключ со скрежетом повернулся в замке кандалов, затем матрос протянул его лейтенанту. — Однако, какие предосторожности! — хмыкнул Питер. Карринг нахмурился и, ничего не ответив, положил ключ в карман. — Мистер Карринг, будете ли вы столь любезны сказать мне, куда вы меня везете? — Вас ожидает на аудиенцию его превосходительство губернатор Ямайки. Мы встретимся с его эскадрой через сутки. Лицо лейтенанта было волевым и открытым, и Блад внимательно посмотрел ему в глаза. Карринг холодно произнес: — Мне известно о ваших дипломатических способностях, капитан Блад. Не пытайтесь использовать их на мне. Вас переиграли, смиритесь. Позже вам принесут еду и воду. Я не желаю вам лишних страданий. Питер Блад, несмотря на тоску, наполнявшую его сердце, ответил любезной улыбкой: — Сутки — это довольно долгий срок, многое еще может произойти. К примеру, вас возьмут на абордаж, разразится шторм и отнесет корабль далеко от места встречи или мы все и вовсе пойдем на дно, или, наконец, я размозжу себе голову этими цепями. Карринг, уже поднимающийся по трапу, оглянулся: — Вы мне нравитесь, капитан Блад. Не думаю, что вы покончите с собой, вы из тех, кто борется до последнего. Насчет остального — все в руках Божьих, хотя погода стоит отличная, и вряд ли кому-то взбредет в голову атаковать старую рыбацкую шхуну. И крышка трюма захлопнулась.