I don't want to wake up anymore

Каждое чертово утро, будь оно проклято, начиналось одинаково с того самого момента. Любое пробуждение приводило к жжению алых глаз и влажным дорожкам на бледных, давно забывших о румянце, щеках. Сердце кричало, молило остаться в том самом сне, где он был жив и все так же широко улыбался, мягко и влюбленно смотря, с блеском золотисто-карих глаз, в потерянные алые зрачки, отражающие лишь безнадежность и печаль по нему. Где он продолжал сиять, не зная, что с ним стало. Разум со всех своих сил пытался внушить факт того, что нужно смириться и отпустить его, но к счастью или сожалению, люди не так часто прислушиваются к самим себе, он не исключение. Было страшно засыпать, заведомо зная, что сон раз за разом будет повторяться. С каждым разом было всё больнее и тяжелее погружаться в ночные видения, снова слыша такой знакомый, уже успевший стать родным, голос, прекрасно понимая, что в реальности этому больше никогда не бывать. Но все же, каждый раз, когда перед глазами всплывал его силуэт, губы вот-вот собирались дрогнуть в улыбке, а щеки залиться самым заметным в мире румянцем. Каждый раз он готов был разрыдаться и со всех ног побежать к нему, с раскинутыми, для объятий, руками, но в голове каждый раз что-то надоедливо твердило "всего лишь сон" и он оставался стоять на месте... Несчётное количество соленой жидкости преодолело путь из глаз и до щек, сбегая по острому подбородку, оседая влагой на груди. Чёртовы слезы не заканчивались, даже спустя длительный срок, не желая покидать его. Не было никаких сил, никакого желания заниматься чем-либо вообще. Никакого желания жить дальше, кроме, пожалуй, единственного назойливого желания остаться во сне. Это и так перестало быть жизнью с того самого момента, как его не стало, лишь бессмысленное существование, наполненное горечью и скорбью. Он не мог ответить на вопрос сколько же прошло времени, совсем потерял его счет, но всегда казалось, что это произошло так недавно. Все те же первые часы, когда ты не веришь, что случилась трагедия, никто в это сначала не верит. И он не верил. Попросту отказывался признавать, хоть и старался внушить себе, что это действительно реальность. Одна из тех, в которой он потерял его… Неужели и вправду единственный человек, не причастный к организации, которому он смог доверить себя и свою душу, безвременно покинул его? Увы, но именно так и есть, как бы больно не было это признавать. Если бы он был на том чертовом задании вместе с ним, то сейчас было бы все по-другому. Он бы не закрылся от братьев, что беспокоятся о нем, в самом себе. Не топил бы себя в самоненависти, отчаянии и горечи существования. Пусть время, которое удалось провести вместе, было довольно коротким, но запомнилось настолько сильно, что буквально каждый сантиметр пространства, где они бывали, напоминал о нем... Все, от плетённой корзинки, взятой на первый пикник, до самого дорогого сердцу предмета – любимого блокнота, в который записывалось слишком многое. Кажется, он столько раз перечитывал старые записи, что уже знал их наизусть. И вправду знал... Иногда заставал себя за тем, что цитирует некоторые фрагменты в голове. Часто приходилось ловить на себе тревожные взгляды братьев, но зрительный контакт всегда удавалось избежать. Разумеется, те и так прекрасно понимали, что происходит с младшим и старались сделать хоть что-то, что могло бы помочь. Но он просто не подпускал никого к себе, даже тех, кто когда-то считались близкими. Он остался в полном одиночестве, отдаваясь своей личной скорби до тех пор, пока она не убьет его окончательно...