Собака собаке рознь

Моя перчатка разговаривает со мной, только со мной, и подсознательно я чувствую – это неправильно. Не просто «на отмахнись» неправильно, а в корне неверно. Сторонний голос глубоко под коркой, искусственная шиза: не тульпа, на которую я бы дрочил, заключив сделку с совестью, а, эй, инородное тело в энергосистеме. По понятиям в моей голове я не должен сосуществовать ни с какими-такими подселенцами, будь те хоть трижды высокоразвитыми интеллектуальными помощниками, нам – мне и мне – таких тут не надо. Я не могу вспомнить, как соглашался, чтобы меня воткнули в систему. В конце концов, я не вилка от всеспасительного инструмента, а окружающий мир не нуждающаяся во мне розетка. Полагаю, я и не должен помнить того, чего на деле не было, иначе как объяснить, что на сетчатку мне вывели интерфейс пользователя, в мозг загрузили руководство пользователя и не выдали никаких прав (правами пользователя они могут дружно подтереться прямо на своих рабочих местах, я сказал). Вместо нормальных прав – спасибо, конечно – какой-то ХРАЗ, какой-то социопат-мертвяк в моем теле всего лишь. Это Союз, май комрад, тут такое положение вещей приравнивается к норме. Да о чем это я? Все все знают, просто молчат. Наверное, я и правда не самый смышленый малый. Последствия травмы или меня таким сделали? Что думаешь, ХРАЗ? А, точно, с тобой же покончено, но вы бы, Харитон, небось, стали выкобениваться, выдали бы в духе: «День подошел к концу. Благодаря вашим своевременным усилиям, люди, которые стремились помочь вам в ваших трудах, не успели подвергнуть себя опасности…» – и другое громкое бла-бла, сотрясающее границы моего сознания. Смеркается, а я так и не догнал, что, коротко резюмируя, произошло. Для Сеченова я что – собачка, бегущая по первому мудазову да глотающая с его рук что ни попадя? Захаров переоценил свои возможности, и гадкая псина, грозный алабай в моем лице, мужику оказался не по силам? А в незапамятные времена я щеночком нежился в криворучках Аргентума, получается? Или вернее сказать, товарища Муравьевой? Царствие Небесное. Тьфу ты, я же безбожник. Катя… Не Муравьева – Нечаева. Мы повязаны прошлой жизнью, которой, ха-ха, до недавнего у меня и не было вовсе. Жизнь. Сука. Пуля. Дура. Осколочная граната. Ебучие пироги! Эти мысли! Тебе лучше не знать, что Майор Нечаев ныне надкушенное яблоко с перезрелой мякотью, определенно огрызок былого счастья, а не завидный женишок. О как хотел бы я меньше знать, крепче спать и иметь больше исходных мяса и костей в теле. О как хотел бы, мама… В чем-то я твердо уверен. Например, мой почти отец явно жаждал обладать мной. Мой несостоявшийся друг – использовать втемную. Голос Блесны в голове – сто проц., тень, порожденная собственными страхами и кошмарами, ее уста глаголят лишь о моей преждевременной кончине. О моей кончине. Теперь, когда я выжил, а это было нелегко, я… не хочу умирать. Больше всего на свете не хочу на покой. Довольно с меня политики. Дерьмофонтан остановлен, кризис пройден, а значит, миссия выполнена, и раз она выполнена, то я «не бегу» с поля брани. Я беру отпуск. Еду на отдых. Почти официально. И срать мне, если это не так работает, бюрократы знают, что могут делать со своими писульками (то же, что и с правами пользователя, вшивые интеллигенты). По радио не так давно передавали, мол, Куба теперь с нами, строит социализм, уверен там ко мне приветливо отнесутся. Вопрос о том, как добраться до точки, даже не стоит. Всегда знал, что Штокхаузен скользкая змея, но лишний раз убедиться – приятно. Мы делаем вид, что незнакомы, думаю, он тоже, наконец, спустя годы кропотливой работы, впервые за много лет едет в отпуск. Нам не по пути, но через него по застаревшим связям в моих руках оказывается ни много ни мало билет до кубинской границы. Красные москвичи, летающие разве что по земле, крепкий табак и знойные кубинки – ждите меня, я уже в пути, дорогие мои. Дмитрий Сергеевич несколько дней перебьется. А меня ждет, как пели по радио забугорные товарищи из пресловутого будущего: «Гаванна, у-на-на!» Надеюсь, забываясь беспокойными снами, я не буду на той стороне падать в Лимбо, а сниться мне будет не рокот космодрома, а зеленая-зеленая трава у дома.