Пролог
4 августа 2023 г. в 16:04
– Кондаков, а ну подъем! Через час будет заключительная медкомиссия, – глухо по-военному командует хрипловатый голос. Не до конца проснувшимся сознанием понимаю, что ко мне обращается товарищ Китов, главный конструктор и, по совместительству, мой прямой начальник.
Приотворяю очи, убеждаясь, что надо мной словно чудище навис седой старик с аккуратной стрижкой и толстыми очками на носу. Кивнул, давая понять, что проснулся, после чего он оставил меня одного. По всей видимости решил проверить группу испытателей, а я до сих пор в кровати.
Через неплотно закрытые шторы видно только начавшееся светлеть небо. Не без волевого вмешательства я встал, начиная этот судьбоносный день. Облачился в простые шорты и майку. Вышел из своего домика. За дверью меня встретили летнее утро, ветерок и прохлада. С приобретённой компанией я отправился в сторону стадиона, по которому уже бегали мои коллеги по “цеху”. Должно быть, проснулся последним.
– Доброе утро, товарищи! – специально громко, чтобы разбудить голосовые связки, кричу им, на что получаю от них соответствующие приветствия.
Пробежав пол круга, рядом со мной останавливается Воробьев – тощий курносый парень с вопросительным или же обеспокоенным взглядом. Так получилось, что мы с одного города и даже учились вместе.
– Мы уже начали беспокоится, что с тобой не так, а ты, как всегда, в своём репертуаре.
– Как и вы, товарищ Воробьёв: только подошел – уже дискредитируете. Ну что за дела, я всего пару раз просыпал… В этот раз меня Китов разбудил, – без особого желания зевая «оправдываюсь».
– У тебя ещё заместо будильника твой начальник!? – соприкосновение руки с лицом от недовольства очень близко.
– Если ты думаешь, что он меня отстранит, то это не так. Он меня по-матерински разбудил, тем более я не заменим!
– Короче я тебе не мамка, поторапливайся или останешься без завтрака, – угроза уровня империалистских стран.
– Понял вас, товарищ Воробьев, – склоунчил, вставая по струнке, как примерный военный.
Тихо, как говорится, словно перед бурей: до сегодняшнего дня шумная шайка приятелей теперь молча наворачивает круги по стадиону: слышно только звук ударов подошвы об землю. Поди волнуются как перед экзаменом, чем признаться я тоже грешил.
Закончив бег уже вместе, мы разбрелись по своим домикам, зайдя в свой, я первым делом умылся, побрился и надел подготовленную ещё вчера форму. Для полного удовлетворения покрутился у зеркала, рассматривая себя с разных сторон, чтобы убедится в отсутствии изъянов в своём виде.
Типичная для моей профессии внешность – невысокий рост, стройное телосложение, худощавое с острыми чертами и сильно выделяющиеся подбородком и носом лицо. Но главное не сама внешность, а уверенность и самоуважение, которые проявляются в осанке и строгости, заставляющие окружающих испытывать уважение. Так мне по крайне мере старший брат говорил или Заратустра, я точно не помню, если честно.
Увеличивающиеся неприятное чувство голода подсказывало, что пора уже направляться в столовую. Здание для восполнения энергии располагалось в получасе ходьбы от моего домика.
Просторное помещение было заполнено столами, за которыми завтракало море рабочих. Дрейфуя между рядов, я направилась к стойке с едой. Через пару минут уже с подносом мясной пюрешки, кружки горячего кофе и черносмородинового джема, зорким взглядом исследовал помещение в поисках приемлемого места трапезы. Таковых было мало: на завтрак пришло много людей.
– Кондаков сюда! – неожиданно на весь зал я слышу знакомый голос. Посмотрев в его сторону, вижу, как из спин, сгорбленных над тарелками, поднимается зазывающая рука. Её владельцем был уже встреченный мною Воробьев. Думая, как я не заметил его, а он меня да, лавирую между столами двигаясь к нему.
– Приятного, всем, аппетита, – проговариваю и сажусь справа от него. За столом было ещё два знакомых: Чернышёв и Леван, два схожих по внешности мужика средних лет, которые всегда держались вместе. Выглядели они явно бодрее, чем на зарядке, на что указывала их скорость поглощения калорий.
Леван поднял на свои карие глаза и с акцентом спросил:
– Слушай, дорогой, никак не представляю, что этим газетчикам на встречи говорить. Может подсобишь чем-нибудь?
Закинув в себя ложку жратвы, прожёвываю думая над ответом. Наконец-то проглотив, произношу:
– Так~с. Ты вчера был на консультации? – спрашиваю я его, на что получаю кивок головой. – Ну вот, в точности как советовали, так и говори. Можешь им небылицы рассказывать, все равно государственные газетчики возьмут только то, что посчитают удачным, либо вовсе выдумают своё.
– Вот! Почти тоже самое я говорю тебе еще с вчера. Встреча пройдёт закрытая, даже если обосрешсься дальше пары людей твой позор не уйдёт, – пытался, скорее всего не первый раз, подбодрить Чернышёв при этом продолжая жевать.
– Друг, я тебя понял только не упоминай, пожалуйста, такие вещи – ты мне аппетит портишь, – ответил мой грузинский друг
Не спеша за пустой болтовней доев свой завтрак, я, в той же компании, направился на медкомиссию. Как же я ненавижу врачей. Почему после сдачи всей той кучи анализов требовалось моё личное присутствие для меня оставалось загадкой. Из-за чего теперь необходимо пройти кучу врачей. Как же не люблю врачей, особенно когда их так много.
Заходили в кабинет мы по очереди, я зашёл последним, ожидая долгого и придирчивого осмотра.
– Хорошо, да, похоже у вас все хо-ро-шо, – по слогам выносит свой диагноз доктор, рассматривая папку с анализами и подписи уже пройденных врачей. – Удачи вам, товарищ Кондаков, – говорит он, протягивая уже подписанную справку мне.
– Спасибо, – благодарю, выходя из кабинета.
На выходе меня ждал Китов:
– Привет, Никита, по лицу вижу, что медкомиссия прошла гладко, – я воодушевлено киваю, крепко пожимая сухую руку. – Давай сюда заключение, оно пойдёт в доклад государственной комиссии, чтобы они дали добро. С твоими товарищами я уже говорил, поэтому, – он неопределённо махнул рукой, точно приказывая как полководец – пойдём пока к домам, хочу побеседовать по-дружески.
Передав справку, я в его неторопливом сопровождении направились к домикам, в которых я с парнями ютились последнюю неделю, ожидая окончания подготовительных процедур. Пока шли он повторял советы, которые я уже слышал, убеждаясь, что я все понял, как следует.
– Не волнуйся, я лично проверял установку, до тебя были проведены три испытательных запусков, никаких ошибок в работе телепорта не было. Сдерживающую червоточину, куб и капсулы я лично проверил. Вторые сутки на ногах – все в этой миссии требует моего личного внимания! – в шутку гордо заявил Антоша Китов. Главный конструктор и по совместительству первооткрыватель, в сфере кротовых нор давший толчок идеи использования их для перемещения.
– Ну ладно, иди приведи себя в порядок, соберись, через полчаса подъедет автобус, – взяв непродолжительную паузу, он добавил. – И не проспи в этот раз.
Зашел, умылся, прилег на заправленную кровать, встал, проверил себя в зеркале и направился на выход. Прямо к ждущей меня смерти. А там меня ожидал голубенький пазик, абсолютно пустой, без водителя. Забравшись в кузов, я удобно уселся на самое дальнее от входа место и стал ждать, смотря в окно.
От чувства, что автобус начал движение, вздрагиваю, пытаясь ухватиться за сидение. Удивительно, как я не заметно ушёл в себя, возможно ранее пробуждение сказывается.
Рядом сидел Воробьев, насвистывая на весь автобус какую-то знакомую мелодию. Заметив, что я вслушиваюсь, он перестал.
– Ну, из тебя вышла неплохая магнитола, жалко поломанная – свистит только, – решил я его уколоть.
– Да я бы спеть мог, но настроение не то, – без азарта ответил друг.
– Как будто я хотел слушать твою попытку в вокал, – продолжил я.
Он угрожающе прочистил горло.
О нет, его надо остановить! Срочно!
– Как там у тебя родственники, написал им, чтоб они радио сегодня слушали? – Быстро задаю ему вопрос.
Фух, пронесло, он аж подавился. А то! Наболевшей для него вопрос.
– Как же. Каждую неделю присылают по письму. Ей богу, единственное, что я им не рассказал это в чем я конкретно участвую, – вывез из избы свои переживания мой друг.
Везёт, от моих весточки за восемь месяцев ни одной не пришло. Ладно отец не написал, он ещё в Отечественной от фашистов погиб, но почему мать молчит непонято.
– В последнем письме были заискивающие вопросы. То ли догадались чего ждать, то ли просто беспокоятся. И то и другое возможно, конечно. Но да, единственное что я смог им ответить это чтоб радио сегодня слушали. - продолжил изливать мой друг.
– Ну, что я могу сказать, сам понимаешь, если они узнают – раструбят на всю округу. А лишнего внимание к проекту нам не надо и так хватает, – попробовал я его слегка утешить.
– Понимаю поэтому и не рассказывал, – подвёл черту в этой теме товарищ. В самом деле что ещё добавить? Остальное расстояние мы проделали молча в звуках мотора и разговоров.
Автобус остановился у здания, на входе которого было на удивление людно. Много фотографов, которые расползлись в разные стороны, словно тараканы, стараясь сделать свой уникальный ракурс, и вдвое больше не понятно, для чего пришедших.
Я вышел последним, множество возгласов оглушили меня: большая часть приветствовала, кто-то желал удачи, аплодировали, протягивали свои конечности, чтобы пожать руку героям, бумажки для автографа ещё. Кто-то даже кинул смятую в меня. Это как бы распишись такое? Мы ещё толком ничего не сделали, а уже столько фанатов. В другой момент это было бы весело, но этот цирк немного действовал на нервы, без которых и так крутило живот и тошнило.
Вперев свой взгляд в товарищей, я на не гнувшихся ногах шёл за ними. Впереди колонны шёл Китов, торжественно встречающий каких-то высоко поставленных шишек у входа, беседуя с которыми он, и мы следом, зашли в серое крупное административное здание. Безмолвие коридоров позволило успокоится. Рассматривая картины с настоящими вождями и полководцами минувшей эпохи, мы подошли к резным дубовым дверям. За ними было просторное помещение с центральным лакировочный столом в виде полумесяца, за котором сидело человек двенадцать различных начальников и управляющих. Мы сели за отдельный стол перед ним и молча наблюдали за заседанием.
Долго мусолить или готовится мы не стали, отдав им папку, Китов чётко сказал:
– Полётные капсулы готовы, вся аппаратура и оборудование проверены и работают отлично, прошу комиссию разрешить первую в мире телепортацию кораблей с пилотами-испытателями на борту, – папка пошла по столу, задерживаясь в одних руках только для беглого взгляда и подписи. В правдивость сказанному были небольшие, но содержательные доклады испытателей и конструкторов, подтвердившие готовность.
Через довольно продолжительное время, человек сидящий с края встал — это был маршал страны Родионов Павел и громко с торжеством произнёс:
– Правительством и настоящей комиссий, – он перечислил фамилии и должности присутствующих. – Принято решение о проведении телепортации следующих испытателей: Никиты Кондакова, Воробьёва Демьянина, Левана Кикабидзе и Чернышевского Валентина! Объявляю о четырёхчасовой готовности! – моя фамилия меня нисколько не удивила, об этом было заявлено заранее.
Присутствующие высокие чины поднялись со стульев и начали нас обнимать и жать руки. Что-то мне все больше это не нравиться. На улице тискали, теперь ещё эти. Только не говорите мне, что так вы выражаете своё участие! и без того подобное количество сентиментальности отталкивает.
Наконец-то это закончилось и, уже в сопровождении врачей, меня и троих моих товарищей, фамилии которых ранее обозначили, направили в удалённую часть здания. Зайдя в небольшое помещение, я увидел на вешалках четыре комплекта одежды. Знакомые костюмы, напоминали противоперегрузочные, в которых летают лётчики на истребителях, выкрашены в оранжевый цвет. Надев свой, я произвёл проверку связи, предварительно нажав на нужную кнопку:
– Приём, это Сатурн-1, как слышите меня?
Через минуту из динамика где-то под ухом я услышал ответ:
– Слышу хорошо, как меня? – нажав кнопку, я быстро отвечаю. – Хорошо, проверка связи окончена. Трое моих товарищей сделали также после чего мы в неизменном составе пошли в соседнее здание, в котором нас ожидали газетчики.
Встреча с ними и представителями радио длилась дольше запланированного – каждого из участников спрашивали по десяток вопросов, цеплялись за ответы. Выжимают для своих газеток и радио всю информацию, ещё и тянут за личное.
Закончив с заявлениями для газет, в очередной раз ответив на множество рукопожатий и дружеских объятий, мы распрощались с остальным отрядом. Они направились в пункт наблюдения, а мы и с сопровождением направились к ангару, в котором нас ждал телепорт.
Вот оно величайшее и новейшее чудо технологии – кривая металлоконструкция в форме куба, из которой во многих местах по-варварски торчали провода, уходя в разные стороны по помещению, образуя своеобразную паутину. Не так я себе представлял, конечно, телепорт, но хотя бы устройство, расположившееся над втрое меньше его кубом в виде усечённого конуса с выпирающей вершиной, которое соединялось с верхней гранью куба, внушало доверие. Вся поверхность конуса была усыпана различными золотистыми пластинами, разделёнными чёрными кольцами. Вершина же была черно-белой, обёрнутая мелкими проводами.
Дойдя до куба-камеры, который высотой был где-то четыре метров, мы зашли в него через толстенную дверь. Нас встретило серое слабо освещённое помещение, обладающее абсолютным звукопоглощением от чего слух казался заложенным. В его центре было продолжение конуса, оканчивающееся металлической трубой. По кругу стояли наши капсулы, их технология была аналогична сдерживающему кубу, спасая пилота от воздействия чёрной дыры. Как только мы подошли к ним, по радио объявили о пятидесятой минутной готовности.
– Чтож до встречи в районе Елизово через час, – он крепко обнял каждого лётчика и ушёл к выходу. Мы смотрели как он уходит и дверь за его спиной автоматически закрывается, надёжно герметизируя помещение.
– Ребята, удачи, – сказал Воробьев, и мы разбрелись по своим полётным капсулам.
Моя ласточка находится ближе всего к выходу, по моему скромному мнению, самая симпатичная из имеющихся, с единицей на боку. Своей симпатичной конструкцией убережёт не только от гравитационной силы чёрной дыры, но и позволит плавно спуститься до земли. Когда-нибудь ученые умы смогут отрегулировать работу телепорта настолько, чтобы не вмуровать нас в землю, а пока приходиться брать погрешность в три километра на каждую сотню преодоленных с помощью устройства.
Поправив складки на комбинезоне, я забрался внутрь. Места там практически не было, даже руку негде вытянуть. Все было занято электроникой, кроме пространства с боку: там был достаточно большой иллюминатор, через который я видел, как Воробьев забирается в свою капсулу.
Чтобы закрыть её пришлось приложить не мало усилий, но дверь поддалась и со свистом закрылась. Стоило только устроится лёжа поудобнее, и пристегнуть к себе ремни как объявили о тридцатиминутной готовности.
– Герметичность проверена, сейчас будем включать установку. Как поняли? – доносится голос из динамика костюма.
– Вас понял: будут включать установку, – быстро отвечаю для протокола.
Включение повлекло за собой нарастающий шум, а в иллюминаторе стал помаргивать свет.
– Включение прошло нормально. Как поняли? – держали меня в курсе по связи.
– Понял отлично: включение прошло без проблем. Как меня слышно? – беспокоясь за качество связи спросил я.
– Вас слышу отлично. Пульс у вас 78, дыхание 28. Все идёт нормально, – Протрещало радио.
Нормально для арт-хаусной колхозной вечеринки с её невыносимым шумом и мигающим светом, но раз говорят, что все в порядке значит так и есть. Они же не могут это говорить только для того, чтобы успокоить меня? Верное?
– Объявлена десятиминутная готовность. - кое как услышал сообщение через некоторые время, за которое звук стал невыносимым.
– Объявлена минутная готовность.
Самобытный аллофон на грани слышимости словно комар ночью: все силнее раздражал кончики слухового нерва. Появился он еще при запуске, но приносить свою толику начал только минут десять назад. По-моему, он похож, да, на писк комара и похож, только густой такой, перебивающий установку.