***
- Папа ругался? - Да, вишенка. - Папа сердится? Папе не нравится остролист? - Да, вишенка. Сердится. И нет, не нравится. - Я думаю, он просто не понимает, как это красиво! Ты покажи ему Диккенса, покажи тот рисунок! - Прости, Бо, наверное, не в этот раз. Не раньше, чем я с ним спокойно поговорю. Иначе достанется нам обоим. Собрав яблоки и прогулявшись по Руслу, оба примостились на берегу. Тед сильнее закутался в пальто. Сегодня температура ниже, чем обычно. Или это снова пробудился внутренний холод. Он всегда приходит, когда на душе пусто и блекло. - Ты можешь пойти поиграть с воронами, только не калечь их, пожалуйста. Попытка оправдать линию демона успешно провалилась. Да чего он вообще вскипел на ровном месте? Нашел, к чему придраться. Запрет ради запрета. Просто из личной прихоти. Задетый грубостью, пастор сложил руки на коленях и на выдохе затянул тихонько и тоскливо: O come, O come, Emmanuel, And ransom captive Israel… Вот так. Полегче. Мысли унеслись в прошлое, в одно из предпраздничных собраний. Горят свечи, толпится паства. По телу побежало тепло. Тогда было хорошо, и никто не смел ничего запрещать. That mourns in lonely exile here, Until the Son of God appear. Расслабление длилось до тех пор, пока слова не подхватил внезапно знакомый мужской голос. Тед замолчал, не допев фразы, и резко обернулся. - … Rejoice! Rejoice! Emmanuel, shall… что-то там, не помню слов, - как ни в чем ни бывало, Феликс дотянул куплет до конца и присел рядом. – Вечность бы слушал… постой, ты куда? - Мне пора. Всего хорошего, - пастор рывком встал и пошел прочь. - Ой, да ладно, - незваный гость устремился следом. – Да стой. Да подожди! - Оставь меня. - Я понимаю, мы в раздоре, но хочу сказать! - Нам не о чем говорить. - Ты прекрасно поешь! - Феликс не унимался. Вот же приставучий. - Как затянул, как очаровал! Я сам не удержался, так за душу взяло! – разрыв становился все ощутимей. - Преподобный отче, прошу, ради светлого праздника!.. Это сработало. Тед остановился. - Как ты сказал? - Преподобный отче, - Феликс наконец настиг его и поравнялся. - Я думал, можно. - Нельзя, - пастор говорил в сторону, стараясь не пересекаться взглядами. Нутром он чуял подвох. – Не называй меня так. Уходи. - Да что ты все прогоняешь? Я, между прочим, с предложением к тебе, так-то! - И что за предложение у тебя может быть ко мне? Уймись. Там, где ты – сплошные неприятности. Всего хорошего. Феликс остался стоять позади. Только униматься он явно не хотел. - Собираешься провести канун вот так? Негоже входить в Рождество с тяжелым сердцем! - Следи, чтобы на твоем было всегда легко, - фыркнул в ответ Тед, невольно замедлившись. – Тоже мне. Настроения препираться не было, но речь о празднике зашла так резко. Стало интересно. Феликс опять очутился рядом и постарался заглянуть прямиком в глаза собеседника. - Фу ты ну ты, злой, как черт. Дай угадаю: это мистер Пинстрайп виноват? Небось, и тебе за праздник высказать успел? Наверное, это и впрямь на лбу написано. Раз уж все ясно, к чему утаивать. Тед вздохнул. - Так и знал! Да что эти демоны вообще смыслят в тонких материях? – неподдельное возмущение. – Нам вот тоже из года в год одно и то же твердит – нельзя, нельзя! А почему, спрашивается? Что, разве мы помешаем кому, если вечером восславим Младенца чистого и непорочного? Что, демону от песенок поплохеет сразу? Или случится заворот кишок? Скажи, скажи, что ты тоже это считаешь несправедливым! - Ну, есть немного, - пастор не смог скрыть легкой улыбки. Манеры собеседника забавляли, хоть и говорил он о вполне серьезных вещах. - Вот и мы тоже все говорим: несправедливо! И, - Феликс внезапно понизил голос, - и эту несправедливость нужно исправлять. На самом деле мы собираемся отпраздновать. Знаешь, ну, совсем тихо. Нарядить внутри, венок какой-никакой повесить, да песен спеть с десяток – много ли надо? Даже не пьем, вот как! Мы – честные христиане, и это наше полное право. Тед не заметил, как заслушался и парой с Феликсом перешел на прогулочный шаг. - Допустим. От меня-то вам чего надобно? - Как это – чего? Помочь победить несправедливость! Приходи к нам держать слово! - О-о-о, нет, извините, - мужчина помотал головой. - Идея дрянь, просите другого. - Погоди! – Феликс выскочил наперерез. – Ты не понимаешь. Никто из нас не обладает и тысячной долей твоего красноречия... - Я не красноречив. - …и не умеет вдохновлять людей. А нам нужны правильные слова. Слово не может держать абы кто! На секунду пастор призадумался. - А почему не ты? Язык вроде подвешен. - Да пробовал, только не вышло. Сказали, мол, плохой из меня оратор. Не впечатлил. Но я зуб даю, что ты - хороший. Приходи. Не для себя – для всех грешников прошу. Тед поднял голову. Глубоко внутри он уже решил, чью сторону займет, но пытался найти хотя бы одну отговорку, чтобы не участвовать в празднестве. Когда, наконец, Феликс устал ждать и пощелкал пальцами, отпираться стало некуда. - Хорошо. Я… я приду.***
Сама вечность велела сегодня валяться в кровати, однако после добротного сна Пинстрайп решил занять себя чем-нибудь. Перспектива чтения не прельщала – двое суток пучил глаза. Об облете думалось нехотя. И тут он вспомнил за шарлотку. Благо, яблоки подоспели вовремя. Воодушевленный, демон вымыл несколько спелых плодов и очистил их от кожуры. Потом достал масло и сахар. Полез за мукой и мерной чашкой, подготовил несколько мисок, расставил все добро, оперся руками о крышку стола и задумался. А пропорции? Книга с рецептами лежала в библиотеке, выходить на улицу не было никакого желания. На этом Пинстрайп и свернул бы лавочку, если бы не Бо. Она расстроится. - Милая, выйду на минутку. Без рецепта не обойтись. - Хорошо, - ребенок высунулся из спальни. – А ты скоро? - Постараюсь! Не думаю, что задержусь. - Пап, а пап, - Бо взмыла под самый потолок и внимательно посмотрела на отца. – А, может быть, пока ты будешь искать книжку, может, если будет где-нибудь остролист, ты принесешь его? - Вишенка, остролист здесь не растет, - поморщился в ответ дочурке демон. – И не будет расти. И вообще, перестань. - Но он такой красивый! - Совершенно не красивый. Безвкусица. - Хм. А что такое безвкусица? - Бо, давай поговорим об этом позже, - полосатый пиджак исчез в дверях. Пролетая над Пабом, Пинстрайп задержался. Не до ревизий сейчас, но уж больно подозрительные звуки оттуда доносились. Не драка, не крики, а пение. Тихое, едва различимое с высоты. Только теперь это уже не спишешь на галлюцинации от недосыпа. Смерть бы побрала этих несносных. Что им неймется. Демон медленно спланировал вниз и притаился под одним из окон с плохо запертой форточкой. Когда же заглянул туда, то растерянно застыл. В залитом светом помещении, обвешанном зеленью и с криво приколоченным венком на стене, сидел Тед. Его ноги почти не касались пола – барная стойка слишком высокая. Вокруг обустроились грешники: кто на стульях, кто на полу, кто просто стоя рядом. Они пели Эммануэля; среди всех голосов выделялись только два чистых и мелодичных. Один из них точно принадлежал пастору. Второй, похоже, был Феликсов. Задергалось веко, в голову резко ударил жар. Позабылась и готовка, и рецепты. - Мир вам, - произнес Тед с улыбкой и повернулся к окну. В этот момент Пинстрайп юркнул вниз и затаился. – Стало быть, вы любите эту песню так же, как и я. - А то! Конечно! – загудело из разных углов. – Что это за Рождество без Эммануэля! Как зачатие без члена! - Воздержитесь от грубости, это неприемлемо. А теперь, с вашего позволения, я сделаю то, зачем вы меня позвали. Я хочу держать речь. - Да, давай! Проповедь, даешь проповедь! Зубы у Пинстрайпа нервно скрипнули. - Еще раз – мир вам, - судя по звукам, Тед слез с барной стойки. – Ибо канун праздника великого, собирающего под своим крылом души праведные и грешные. Надежда витает вокруг. Я желаю, чтобы ее свет никогда не угасал в ваших сердцах и продолжал теплиться в минуты отчаяния и боли, когда кажется, что весь мир отвернулся. Потому что Всевышний помнит за каждого из нас, и его судьба в наших руках. Не меньше получаса звучала ободрительная речь, и пылко отзывалась на нее толпа. Где-то ближе к концу среди прочего стало слышно позвякивание стекла – пьют. Хот в чем-то остались верными себе. - Вот видишь, - Феликс окинул взглядом весь этот балаган, - как хорошо получилось. Ты и правда мастер! Ни капельки не сомневался в тебе, Эдвард. Тед скептически сложил руки. - А обещал, что к Сэку не притронетесь. - Ну, раз на раз не приходится, - снисходительная улыбка. – Когда кутим, а когда нет. Сегодня бог велел отметить пылкую проповедь! - Не богохульствуй, - засопел Тед. – Отмечать нужно не проповедь, а праздник спасения. Бог ниспослал нам своего сына, посему и помыслы нужно обратить все к нему и Иисусу, а не к выпивке. - Ой, до чего же ты занудный, - фыркнул Феликс. – Пара кружечек не повредит. Давай, что ли, еще споем. Эй, заводи Эммануэля, ребята! - Не нужно, - уже грубее. – Это издевательство. - Слушай, преподобный, - обозвался толстячок с носом-картошкой. – Ты сказал, что Всевышний любит всех! А демонов он тоже любит? Короткая пауза. - Конечно, это же его творения. И половина присутствующих рассмеялась в голос. - В этом нет ничего забавного! Что, если демон, то и недостоин? – откровенно возмутился пастор. - Господь слышит всех, кто к нему обращается, и помогает всем! Ибо сказано в Библии: Верьте Господу, Богу вашему, и будьте тверды; верьте пророкам Его, и будет успех вам! - Аминь. Внутри все похолодело и свернулось тугим узлом. Присутствующие, как один, уставились на скрипнувшую дверь. Пинстрайп глядел с нескрываемым гневом, и все без исключения поняли: они доживают последние секунды. Толпа кинулась врассыпную. Полетели кружки со столов, затрещали стулья, заскрипели половицы. Кто-то впопыхах содрал со стены несчастный венок. Но демону было плевать на пьяниц и хаос вокруг. Он пробирался к парализованному от страха Теду. На последней секунде тот все же попробовал перескочить, но это не спасло. Первые две пощечины отрезвили. Удар в грудь ослабил сопротивление. Правда, лишь ослабил. Пастор все еще кричал и пытался вырваться, однако его только жестче рвали за челку и выламывали руки. В момент, когда он уже выдохся, кулак противника замер в трех сантиметрах от лица. Неистово дрожащий, Тед всхлипнул и повис на душащей его руке. - Дома побеседуем, - Пинстрайп перекинул тело через плечо и вышел пешком в двери. Через мгновение пол питейной почернел и превратился в воронку. Все, кто не успел сбежать, были обречены сгинуть бесславно во второй раз. Последним улетел бармен, так и не закончив подсчитывать убытки.***
- Прошу, ты все не так понял… ай! Демон швырнул пастора на пол, как вшивого котенка. Тот сразу перевернулся и начал отползать. Жалкий. - Замолчи. - Пожалуйста, не подходи, не приближайся, - Тед продолжил отползать и всхлипывать. – Я боюсь… - Заткнись, - чуть более нервно оборвал Пинстрайп, наклонился и поставил горе-проповедника на ноги. Они ожидаемо разъехались. – Боишься - это хорошо. Мало боишься. То была лишь прелюдия, а сейчас тебя ждет самая мякоть, - оба очутились в спальне, и за спинами медленно и тихо закрылась дверь. Пастор прекрасно понимал, чем пахнет. Он даже не дернулся, когда у изножья грохнулось ведро с розгами. Пинстрайп обошел его и сбросил с себя пиджак. - На что ты рассчитывал, когда сунулся в Паб? Когда начал свою омерзительную проповедь? Бестолочь. Это с рук тебе не сойдет. - Прошу, дай объясниться... - Ты ослушался меня. Во второй раз. Теперь пожинай плоды. Раздевайся. - Ты жестокий и беспощадный! - напоследок выкрикнул пастор, опираясь на изножье. Губы его уродливо искривились. Терять больше нечего. – Это всего лишь безобидный праздник! Почему? Почему ты так на него взъелся? - Я не желаю ничего слышать, - ледяным голосом отозвался демон. – Быстрее, - рука потянулась за первой розгой и взмахнула ею. Тед дернулся и отступил дальше. Без шансов. - А как же связать? В прошлый раз ты действительно постарался. - Ты - мой партнер. Поэтому здесь нет ни ремней, ни веревок. Но только пока что. Условие простое: ты не должен уворачиваться от розог. Малейшее нарушение – и будешь стреножен. Мужчина закусил губу и начал расстегивать пуговицы. Пинстрайп терпеливо ждал, сверля его немигающим взглядом, а когда вся одежда очутилась на полу - бесцеремонно толкнул обнаженного на кровать и набросил на голову свой пиджак. Нарочито-бережно. - Можешь кричать, сколько угодно. Нас никто не услышит. О бледное тело ломается уже вторая розга. Тед вскрикивает, дергается, но не порывается сбежать. Только сжимается, когда прут свистит. Глупец. Почему же ты такой глупец? Ведь стоило только послушаться его, демона, и последствий можно было избежать. А теперь по всему телу - розово-красные следы. В наложении, параллельно, крест-накрест. Сильнее, слабее. На ногах, которые посещают проклятые питейные. На руках, которые листают Писание. На спине, которая думает, что ей не достанется. Пастор в очередной раз хлюпает носом и просит прекратить. Пинстрайп отточено машет рукой, оставаясь глухим к любым просьбам. Кстати, эти розги лучше предыдущих. Бьют больнее, но все еще не до непоправимых последствий. То, что нужно. Ему так идут тонкие полосы. Демон замирает, окидывает испещренное тело. Что же в них хорошего? Бледный был прекрасен, а теперь его нет. Чем больше полос, тем меньше живой кожи. В Аду достаточно красного, чтобы так расточительно подставляться под удары. Не останавливайся. Делай, что должен. Он заслужил. Рука невольно прикладывает бедро резче дозволенного. Первый оформленный вопль. От него по телу пошли мурашки. Пинстрайп хмурится, его дыхание сбивается. Вот так. Сильнее. Пусть кричит громче. Он должен кричать еще громче. Это наказание, а не избиение. Жалеешь, зря жалеешь. Жалеющий не научит, лишь раздразнит. Урок не будет усвоен. Дай себе наконец волю, пусть прочувствует. Как красиво, красное на белом, на исчезающем белом…пусть будет больнее, пусть кричит. К своему удивлению, демон чувствует медленно подступающее возбуждение. Попытки его контролировать ни к чему не приводят. Пинстрайп вновь нервничает. Ему и впрямь начинает казаться, что удары слишком слабые, и он не замечает, как грань с каждым взмахом стирается. Противоречащие мысли борются, стараясь вытеснить друг друга и завладеть карающей рукой хозяина. Что может розга? Розга слабая, а ты сильный. Покажи ему силу, дай прочувствовать глубину гнева. Овладей этим непослушным телом. Это не по плану. Не лги себе. У тебя нет никакого плана. А тем временем, сквозь усилия и внутреннюю борьбу, похоть завладевает воображением и рисует картинки, одну за другой, одну хуже другой. Страшно манящие, пугающе соблазнительные. Розга в очередной раз ломается. Тед не сдерживается, кричит во весь голос, но веры ему нет. Сейчас он встанет, умоется и вернется в Паб проповедовать пьяницам. Не выпускать из Прихода, не отпускать с кровати. Лежи и кричи. Ты заслужил только больше страданий. Я обеспечу их тебе. Смерть подери все розги, лучшее орудие боли – это демон. Во мгновение ока мужчина оказывается снизу, беззащитный и знатно зареванный. Он, конечно же, пытается отбиваться, но руки без усилий переворачивают его обратно на живот, давят, заставляют оттопырить зад. Одежда мешает недолго. Ремень выскальзывает из пряжки, пуговица из петли. Ткань скользит по покрытым мурашками ногам. Смазка – лишнее. Головка уже втискивается внутрь, член чувствует сжатие, но давит дальше. Когти оставляют борозды. Соль. Вязкость. Алый. Справедливость выбрала алый цвет и окрасила им строптивое тело… Очередной крик вырвал Пинстрайпа в реальность. Переживший накат соблазна, демон не сразу понял, что стряслось. Просто продолжал отточено махать рукой, как заведенный, пока обрывки видения не растаяли, как туман на солнце. А когда все осознал - внутри взметнулась целая буря омерзения и злости уже на самого себя. Наказание, только наказание! И ничего, кроме него! Розга со всей дури хлестанула по изножью и переломилась надвое. Демон отшатнулся от кровати, зарычал и бросился прочь из спальни. Пастор лежал и трясся, прижимая к лицу полосатый пиджак. Больше ударов не последовало. Палач не вернулся. Кажется, на этом порка закончилась. Все болело ужасно, каждая клеточка ныла. Хотелось пить. Нужно было подниматься. Но едва Тед оперся на руки, как услышал с кухни рев и страшный грохот, словно все шкафчики разом сорвались с креплений. Он снова сжался в защитный клубок и накрыл голову в страхе. Это не так должно было завершиться. Шум прошел. Минута, вторая, третья. Как бы ни было страшно, волнение пересиливало. И любопытство, насколько оно вообще было сейчас уместным. Кое-как натянув на себя пижаму, Тед, пошатываясь, вышел из комнаты. В кухне горел свет. Надеясь, что в него не полетят ножи, мужчина подкрался и заглянул внутрь, вытянув шею. Пинстрайпа он нашел сразу же – тот стоял посреди кухни спиной к выходу и тихо дышал. В руках он держал спинку стула. Прочий фрагментарно валялся повсюду вперемешку с ложками и белыми черепками. Взгляд поднялся выше. Стена напротив светила порванными обоями. Дело дрянь. - Сегодня без шарлотки, - подала голос фигура с обломком. – Уходи, Тед. Но пастор не послушался. Его как будто приклеило к полу. - Ты не расслышал? Вон пошел, - прозвучало настойчивее и вместе с тем более надрывно. – Иди спать, сейчас же. - Я не хочу спать. Я хочу к тебе. Пожалуйста… - Убирайся, или выхватишь сейчас добавки. Я не шучу. Белая пудра, похожая на снег, как вишенка в довершение ко всеобщему хаосу в помещении и в умах двоих. Тед догадался, что это была мука. Он шагнул через порог. Босая нога оставила отпечаток. - Прости меня, пожалуйста. - Замолчи, - судорожное сопение. Демон выронил деревяшку из рук и обернулся. – Ты ведь даже не раскаиваешься, тебе плевать… - он замер, когда в него влипли и обхватили по рукам. – Зачем? - Не отталкивай, - нервно выдохнул Тед, сильнее сжимая. – Я не знаю, почему, но мне хочется так сделать. - Только из страха. Настоящее отношение ко мне ты от и до продемонстрировал часом ранее. Пастор потянулся за поцелуем, но вместо губ наткнулся на челюсть. Демон отвернул лицо, а после и вовсе задрал голову и уставился в потолок немигающим взглядом. - Нет. Этого ты не получишь. Не заслужил. Проваливай к смерти. Пропади. - Мне жаль, что… мне правда жаль. В ответ – усталый длинный выдох. Так они и пробыли еще минут десять в полной тишине. Пинстрайп стоял без шевеления, как античная статуя, и глядел в потолок, словно там впервые за тысячу лет расцвели звезды. А упрямец все так же не собирался никуда, прижимался и тихо шмыгал носом. Непослушный. Несносный. Настоящая заноза. Но от этого упрямства почему-то становилось теплее. Даже после нанесенной обиды – теплее. С каждой минутой прогонять мужчину от себя хотелось все меньше. Немного оттаяв, демон вывернулся и приобнял Теда в ответ. И тут же услышал шипение боли. Хорошо отделал, нечего сказать. - За мной, - руки подхватили пастора под колени и унесли на чердак. Бесконечные колбы, свитки, книги и стойкий запах чернил – первое впечатление от Пинстрайпова святая святых. Тед посильнее притиснулся, не понимая, зачем здесь. Демон ссадил его на низкий столик, предварительно очищенный от кипы скомканных бумаг, затем развернулся и решительным шагом отправился что-то искать на полках. Пока он копался, то и дело переставляя утварь, пастор огляделся получше. Тесновато для работы, особенно существу такого размера. Как он не задыхается? Как умудрился проработать безвылазно двое суток? Круглое оконце намекало, что именно здесь Бо пережила обращение. Взгляд поспешно переметнулся на стену. И без воспоминаний тошно. Сейчас бы понять, что задумал Пинстрайп. А тот тем временем уже вернулся с внушительного вида непрозрачной банкой. Не произнеся ни слова, сам стянул с Теда рубашку и развернул его к себе спиной. Тед ссутулился. - Что ты?.. В следующую секунду по коже проехался палец, обильно смазанный чем-то прохладно-мятным. Пастор дернулся от неожиданности. Точечно прихватило, и боль отступила. Демон повторял процедуру снова и снова, неторопливо и вдумчиво обрабатывая каждую полосу. Он был совсем близко, и его дыхание через призму лекарства ощущалось на коже морозным покалыванием. - Скажи мне, милый, по-твоему, за что ты был наказан? - За Рождество, - не задумываясь, ответил Тед и зашипел: палец сильно надавил на рану. – Ай! Ай, перестань! - Неправильный ответ. Будь это Пасха или Троица, или прочая ересь, я отреагировал бы так же. Ты предал меня. Ты понимаешь? Ты предал. - Я не хотел предавать, я не собирался, я старался как лучше, - пастор уже вовсю царапал пальцы. - Как лучше кому? Себе? Грешникам? Уж точно не мне. Я четко и прямо дал понять, что Рождеству здесь не место. Попросил без глупостей. В более… решительной манере, чем обычно. А ты взял и предал. Видимо, творить глупости у тебя в крови. Тед не нашелся, что ответить, поэтому смолчал. - А вообще, поразительно, как меняется твоя риторика. Просто чудеса. Сначала эти твари открыто травят тебя, и ты бежишь искать у меня защиты. А едва мы расходимся во мнениях – тут же скачешь обратно в Паб и скулишь про satan’s tyranny. Скажи, что это, если не предательство? - Пожалуйста, Пинстрайп… - Мистер, - культурное покашливание. – Мистер Пинстрайп, заруби наконец на носу. Короткое сглатывание, за которым потянулась долгая тишина. Демон тщательно обрабатывал каждую рану на спине, плечах и руках Теда. Внимательно, хорошо втирая лечебную мазь. Ночь завладела Адом. В помещении стало холоднее. Тед съежился без рубашки и начал мелко подрагивать. Пинстрайпу пришлось ускориться. - Я ненавижу Рождество. И не потому, что вредный, а потому что презираю лицемерие. - В чем же лицемерие? Объясни, я не до конца тебя понял. - Ангелы владеют искусством лжи даже лучше, чем можно вообразить. И готовы пихнуть в смертный мир любую ересь под оберткой спасения рода человеческого. А уж рассказывать эти же сказочки людям после смерти… Да еще и кому – законченным алкоголикам! - Я не говорю за спасение, - пастор напряженно выдохнул, когда чужой палец заехал под резинку брюк, - но дать им хотя бы призрачную надежду на лучшее… - Надежда? – неприкрытая насмешка. – Для сброда, который всю жизнь беспробудно пил, а после смерти продолжил? И как, твои старания оценили? Воодушевились? Побежали бить поклоны? Они хоть на секунду перестали прихлебывать, пока ты упражнялся в красноречии? - Каким бы ни был человек, он заслуживает понимания и сочувствия! - Да что ж такое, - демон не вытерпел и развернул Теда к себе за плечи. – Послушай. Я тысячи лет обеспечиваю Сэком этот сброд. Я видел бесчисленное множество пьяниц, я знаю их от и до и смело могу заявить: им ничего не нужно, кроме выпивки. Ни сочувствие, ни жалость, ни проповеди. Это не та благодатная почва, как в твоих любимых притчах, это камни и пыльные дороги. Они уже давно сделали свой выбор, - глядя в черные глаза, он добавил: - Было бы нужно – надолго бы здесь не задержался никто. А ты выставил себя на посмешище и рад. Не мечи бисер перед свиньями. Никогда. Тед грустно вздохнул. - Прости меня. Я и в мыслях не желал тебя задеть. Только помочь. - Потрясающе помог, милый. Знаешь, если уж тебе некуда девать свою жажду добродетели, становись-ка ты механиком и обслуживай Сэковые машины в Желобах. Поверь, это принесет Аду пользу большую, чем молитвы и проповеди. С момента запуска больше года назад об их чистоте не позаботился ни единый грешник. Все ждут, когда я засучу рукава. - Но я н-никогда… - Не сложнее, чем содержать автомобиль. Колеса-то ты менял? С двигателем возился? Бензин заливал? Вот и с этим управишься. В библиотеке трехтомник возьму, дам на изучение. И твой пыл поумерится, и шваль подуспокоится. Глядишь, еще спасибо будут говорить при встрече. Так, а теперь снимай штаны. Придется чуть-чуть потерпеть. Тед и охнуть не успел, как уже очутился перекинутым через колено. Теперь холодило уже одну из ягодиц. Стыдно за все сразу. - Ты наказал меня, зачем же тогда лечишь? - Имеешь что-то против? Мне прекратить? – отозвался демон. - Нет! То есть… это же странно, наверное… - Тедди, - тяжелый вздох, - ответь, мы партнеры или нет? - Партнеры, - кончики ушей пастора окрасились пунцовым. - Так вот. Ты был наказан за свой проступок, как грешник. Мной, как демоном. Я обязан был отреагировать. К тому же, твоя выходка меня, откровенно скажем, задела сильнее других. Но теперь, когда ты достойно перенес розги, нет смысла множить боль ради боли. Как партнер партнера, я залечу раны. И все же, - голос сник, - чтоб ты просто знал, мне не хотелось до последнего поднимать руки. Даже если того требует директива. Надеюсь, ты понял теперь, почему следует слушать и спрашивать, если что-то непонятно. - Но я же спрашивал, а ты оборвал… - Было неподходящее время. Сам-то с радостью бы отвечал, не спавши двое суток? А со стороны казалось, что Пинстрайпу нравится пороть грешников, подумал пастор и слегка обернулся, насколько позволила неудобная поза. Демон как будто услышал его мысли, потому что ответил: - Нет. Мне нравится пороть кого угодно, но не тебя. Это вносит дисбаланс. Запомни раз и навсегда – я сержусь только по существу, - тут он немного запнулся: - Первые месяцы опустим, они не в счет, это период адаптации. Но спустя два года ситуация как-то изменилась, нет? Или ты все так же готов умчаться по первому свистку? - Не готов, и вообще, - Тед помялся. – Строчка про тиранию тебя не касалась, это абстрактно. - Абстрактно или нет, она меня задела. Вполне ощутимо. - Хорошо. То есть, плохо, то есть… больше не буду петь. Прости, пожалуйста. - Постарайся учесть, что мое терпение не безгранично. Если хочешь, конечно, чтобы мы продолжали ладить. Но вдруг тебе благоволит святейшее собрание… - Да не благоволит! Я тебя понял! - И все-таки ты человек… - задумчиво вытянул Пинстрайп, ведя по обнаженному бедру. – Бытие издевается, честное слово, - он коротко рассмеялся, а после резко вернулся в первоначальное отрешенное состояние. – Готово. Слезай, болезный.***
Спать Тед упал далеко за полночь, измотанный. А проснулся рано утром от подозрительных звуков – сначала за окном, а затем в коридоре. Много стрекота прислужников. Больше, чем обычно. С другой стороны – борьба. Последнее очень не понравилось пастору. Он продрал глаза и сел. - Тедди, проснись! - Пинстрайп влетел в спальню крайне всклокоченный, потрепанный и с пылающим взглядом. За ним медленно вполз шлейф озона и соли. - Гляди, какого кролика принес! Левая рука сжимала грязный лохматый комок. Он висел, сжавшись, и всхлипывал. Не было нужны угадывать, кто это. - Феликс? – пастор мгновенно прозрел. Остатки сна канули в небытие. – Зачем он здесь? Что происходит? - Рождественский подарок! Еще и прыткий особо, пришлось постараться, - демон щерился. – Хорошо, что я опытный охотник, - он поднял руку с Феликсом повыше и выпустил длинные когти. – Время свежевать добычу. - Нет, Пинстрайп, стой! – Тед моментом слетел с кровати и вцепился в полосатый пиджак. – Пожалуйста! - Ты каких любишь, милый? Жареных или тушеных? С овощами в сливках? Кролики вкусные по-всякому, но лично я предпочитаю сырых, - воздух вокруг искрил. Демон словно и не замечал Тедовых стараний, все его внимание было приковано к висящему комку. – Я порву тебя, тварь, разорву на гуляш, а кишки развешу на елке, как гирлянду. Ты больше не встанешь у меня на пути. - Остановись! – руки упорно тянули когтистую лапу. – Стой, образумься! – Тед почувствовал, как горло пережало. – Мы же все обсудили! - С тобой - да, а с ним - нет. Втроем беседовать сподручнее. - Пожалуйста, сжалься! - И не подумаю, - Пинстрайп все дергал рукой, не меняя лица. – На праздничном столе не хватает центрального блюда, – ему наконец-то удалось освободиться и сделать замах. Феликс истошно заорал. Тед понял, что действовать нужно незамедлительно, и не придумал ничего лучше, чем в испуге броситься и впиться в черные губы. Феликс с ошарашенным лицом наблюдал за разгорающейся страстью между пастором и демоном, который вначале противился, но затем невольно поддался и перехватил инициативу, выпустив добычу из когтей. Оба то жадно присасывались, не дыша, то через мгновение уже покусывали друг другу губы с характерными звуками. Тед держал Пинстрайпа крепко, не сбавлял напор ни на секунду, и, кажется, сам получал удовольствие от того, что делает. Немыслимое зрелище, от которого зашевелились волосы на голове. Надо поскорее убираться, пока демон не вспомнил о нем, но Феликс неотрывно смотрел вперед. Пока наконец сам Тед не глянул в его сторону – коротко и умоляюще. Без лишних слов челкастый тут же на полусогнутых выбрался из спальни и пулей удрал из Прихода. Он бежал без остановки и не оглянулся посмотреть, что происходило в окне. Как Тед внезапно разорвал поцелуй и затрясся, как ослаб и съехал вниз, будто лишенный костной опоры. Как демон, исполненный беспокойства, подхватил его на руки и крепко сжал, и как белые руки обняли его в ответ. Не услышал он и рыданий – был уже далеко. Случившегося хватило с лишком, чтобы навсегда обрубить себе дорожку к этим двум и не связываться больше ни с чем, кроме Сэка. Когда Бо заглянула в комнату на плач, демону пришлось солгать, что Теду приснился кошмар. А когда она увидела хаос на кухне – что один прислужник внезапно вышел из-под контроля. Ей сейчас необязательно знать правду. Может, позже оба расскажут, что произошло на самом деле. Но это позже. А пока пастор выдыхал и успокаивался, Пинстрайп оставил девочку с ним, а сам, выпустив в окно прислужника с амбарным замком, улетучился на кухню. - Что будем делать? Может, выберемся погулять? Пойдем за рецептами? Я хочу яблочный пирог. - Сейчас? Обязательно сейчас? - Ну, можно позже. - Бо оглядела подпухшее бледное лицо. - Не переживай. Знаешь, куда ночь, туда и сон. А, да, кстати, - она оглянулась на дверь и протянула Теду маленький кулачок. - Это тебе от папы. Бес-вку-си-ца. В детской руке лежала скомканная веточка остролиста.