***
О том, что в отряде предатель, Лида узнала случайно — услышав разговор двоих немцев об отправке зондеркоманды. Сразу же поняв, что это означает, девушка поспешила в отряд, но не успела, попав в облаву. Оказавшись в гестаповской тюрьме, она уже прощалась с жизнью, постаравшись, тем не менее, избавиться от всех порочащих ее бумаг. Была надежда выжить. «Как там Аленка, спаслась ли?» — думала девушка, сидя на полу в душной камере, где находились только молодые женщины. Но допросов не было, утром их всех выгнали из камер, подгоняя плетками замешкавшихся, выстроили во дворе тюрьмы. «Неужели просто расстреляют?» — подумала Лида. — Вам оказана большая честь, недочеловеки! — объявил какой-то эсэсовец, похожий на борова статью. — Вы поедете на работу в Германию! — Но мы не хотим! — выкрикнула какая-то девушка. Раздался выстрел, и все завизжали — она была мертва. — Молчать! Молчать, а то расстреляем всех! — выкрикнул боров, отчего на тюремный двор пала тишина. — Вы поедете и будете хорошо работать, а не то… Все было понятно… Их всех загрузили в два грузовика, как сельдей в бочку, и повезли куда-то. Лида все высматривала возможность сбежать, но никакой возможности не было. На вокзале их прогнали из грузовика в телячьи вагоны, где не было ничего — только дырка в полу, раздали по небольшому куску хлеба и заперли двери. Маленькие зарешеченные окошки под самым потолком не давали никакого шанса на побег. В вагоне было битком, нормально сесть было сложно. Так их куда-то и повезли. Стеснительность исчезла на второй день, в дороге раза три кормили какой-то бурдой. Три раза за полторы недели. Хотя бы вода была, что их спасло. К концу пути от голода уже подгибались колени, но фашистов это не интересовало. Их выгрузили из вагонов и бегом погнали куда-то прочь, помогая плетьми. Упавших пристреливали, даже не задумываясь, отчего становилось только страшнее. Наконец, показался какой-то двор, куда их, тяжело дышащих, и загнали. Лида понимала немецкий, иначе не могла бы работать. — Товар нужно вымыть, остричь и клеймить, — проговорил один из немцев, но второй с ним не согласился. — Пусть его хозяева клеймят, как им удобно, — предложил он, отчего первый нехотя кивнул. — А вымыть стоит и хотя бы напоить водой. — Хорошо, занимайтесь, — кивнул фашист. — Бисто раздеваться и бежать тот дом, — показал второй офицер. — А не то пуф-пуф! Пришлось раздеваться, хотя многие плакали, но Лида понимала — их не спросят, просто расстреляют в лучшем случае. Через некоторое время голых девушек и молодых женщин загнали в какое-то строение, принявшись обливать ледяной водой из брандспойтов, девушки визжали, падали, а гады только весело хохотали. Так Лида поняла, что попала в ад, но самое страшное было впереди — их остригли полностью, затем, не давая одеться, выдали какую-то похлебку и выстроили перед этим домом. А потом во двор зашли немцы и немки. Прикрыться девушкам не давали, награждая ударами плеток за любую попытку. А немцы разглядывали их так, как лошадей выбирают, это было до слез унизительно. Затем отобранных, разрешив наконец одеться, развезли «по адресам». Лида поняла, что шанс сбежать появился, но сначала нужно разобраться, что происходит. Что же, у нее была возможность разобраться… Трех девушек и двух свиней поселили в свинарнике, заставляя есть из одного корыта, убирать и чистить свиней, жестоко наказывая за любое неповиновение или, как колбасникам казалось, леность. Отведав кнута «хозяина», Лида решила сбежать, что ей, вроде бы, удалось. Она пробиралась лесами на восток, не зная точно, где оказалась. Лида подозревала, что о ее побеге уже известно, но ни за что на свете не хотела возвращаться в рабство. Девушка сильно исхудала, питаясь подножным кормом, но поначалу ей как-то везло, пока однажды она не проснулась в клетке. Егерь, обходя свои владения, обнаружил спящую девушку. Подвез клетку для крупной дичи и поместил находку туда, а потом доставил в ближайшее отделение полиции, получив десять марок вознаграждения. То, что на этом ее жизнь закончилась, Лида понимала, надеясь только на то, что это будет быстро. В этой самой клетке ее привезли обратно «хозяину», и втроем привязали голую отчаянно сопротивлявшуюся девушку к козлам для распила дров. «Хозяин» взял в руки кнут, и весь мир утонул в яркой, раздирающей на части боли. Она становилась все сильнее, Лида давно уже сорвала горло, когда внезапно обнаружила себя лежащей в какой-то кровати. Только немного придя в себя, Лида тяжело застонала — с сильной головной болью на нее нахлынула память той, что была в этом теле раньше. Девочка потеряла сознание.***
Мадам Помфри, выпроводив из Больничного крыла всех жертв василиска, особенно мисс Грейнджер с сопровождающими ее лицами, только собралась вздохнуть спокойно, как к ней доставили младшую Уизли. — Что с ней? — устало спросила медиведьма. — Непонятно, — ответил доставивший девочку аврор. — Локхарт с ума сошел и Авадой запустил. — Трупы я лечить не умею, — предупредила мадам Помфри. — Она жива, Авада в какую-то тетрадку маггловскую попала, вот та в клочья, — вздохнул уставший правоохранитель. В это время девочка очень тяжело застонала, и медиведьма метнулась к ней. — Какой-то скорбный дом, а не школа, — в сердцах высказалась Поппи, выдавая зелье бодрости аврору. Лида просыпалась очень тяжело, будто всплывая из… судя по памяти девочки, которой она теперь, судя по всему, по непонятной причине была… Так вот всплывала она явно из нужника. Возникло острое желание помыться. Открыв глаза, девочка осознала себя не только Лидой Евстигнеевой, но и Джинни Уизли, которую свели с ума, а потом еще и убили. При этом, судя по памяти, отметилась семья девочки. Лида с трудом собралась с мыслями, вспоминая, что она, вообще-то разведчица. Видимо, предстояло работать без связи, да еще и в глубоком тылу врага. Что же, предстояло показать, что на нее не зря тратили время в школе. — Мисс Уизли, как вы себя чувствуете? — подошла к кровати женщина, о которой в памяти сведений не содержалось. То есть могла быть и врагом. — Х-хорошо… — почти прошептала Лида, стараясь не смотреть в лицо незнакомке. — Авроры выяснят, зачем на вас напал профессор, — сообщила ей эта женщина. — Вы можете идти в свою гостиную. — Спасибо, — кивнула девочка, внимательно фиксируя реакции потенциального врага. Где находится гостиная, она помнила, поэтому, слегка покачиваясь, отправилась к двери. «Штормит немного», — вздохнула Лида. Но расслабляться было нельзя. Невнимательность в тылу врага — смерть, это она знала абсолютно точно, поэтому не расслаблялась. Девочка осторожно вдоль стен почти кралась в «свою гостиную», не желая наткнуться на еще одного желающего убить ее «профессора». Пройдя по коридору, она повернула в сторону лестницы, чтобы подняться еще на один этаж. Предстояло принять существование «магии», а еще — тот факт, что в этой «школе» порядки более всего напоминали фашистские. При этом она сама была потенциально неблагонадежной в глазах местных гестаповцев, насколько Лида поняла промелькнувшее в памяти. По-хорошему, нужно было сейчас не соваться в гостиную, а посидеть где-нибудь да прийти в себя, но это было небезопасно, ведь на нее уже покушались, при этом совершенно непонятно, по какой именно причине. Исходя из текущей ситуации, безопасней всего было в гостиной, до которой Лида наконец-то добралась. Скользнув внутрь, она осмотрела помещение тренированным взглядом. Только лишь одно заставило ее замереть, а потом буквально подбежать к беловолосой девочке. Перед Лидой была Аленка, поэтому ставшая девочкой Евстигнеева и не сдержалась, забыв об осторожности и конспирации. — Аленушка, ты? — по-русски позвала она. — Ты как спаслась, маленькая?***
Забрав Гермиону из лазарета, Аленка с Гарри отправились в гостиную, обнимая свою кудрявую подругу с обеих сторон. Гермиона сама не понимала, что происходит, но после того, что она слышала и испытала… Хотелось просто посидеть. Дышалось еще не очень хорошо, несмотря на зелья, да и Гарри с Луной были бледными. За Гермиону еще никто так сильно не переживал, отчего девочка чувствовала себя странно. Усевшись в гостиной, кудрявая девочка пыталась собраться с мыслями. Гарри постоянно прикасался к ней, как будто боялся, что мисс Грейнджер исчезнет, но исчезать она, конечно же, не спешила. Гермиона вздохнула и принялась рассказывать все, что услышала, пока… лежала. — Сначала я услышала какой-то шипящий голос, он назвал меня грязнокровкой, — объяснила мисс Грейнджер, на что Аленка просто кивнула — все было понятно и так. — Потом наша декан спросила, почему нельзя купить зелье, но мадам Помфри сказала, что директор запретил. — Я уже понял, что он палач, — кивнул Гарри. — Без его ведома ни тролля, ни дракона не было бы в прошлом году. — Ого… — прошептала Аленка, понимая, что о друзьях знает далеко не все. — А потом профессор об этом забыла, и медиведьма сказала непонятное слово, потом в библиотеке посмотрим, — продолжила Гермиона. — А потом вы заплакали, и это было больно слышать… — Мы думали, тебя уже убили, — объяснила Аленка, — а ты оказывается, еще жива была. — Они почти… — прошептала мисс Грейнджер. Ей очень хотелось поплакать от всего произошедшего, но девочка держалась из последних сил. — Ты была права, во всем права… — Что теперь будет? — поинтересовался Гарри. — Палачи будут придумывать, как нас убить, наверное, всех троих, — пояснила Аленка, — потому что мы же помешали убить Гермиону. В этот момент дверь открылась, и в гостиную вошла Джинни. Аленка сразу же увидела, что Джинни как-то изменилась — ее движения кого-то напоминали, только беловолосая девочка не могла вспомнить, кого. Рыжая увидела их, ее глаза расширились, и Джинни сорвалась с места, подбегая к ним. Следующая ее фраза ввела Аленку в краткосрочный ступор: — Аленушка, ты? — по-русски позвала младшая Уизли. — Ты как спаслась, маленькая? И столько ласки было в этой фразе, что Аленка вдруг поняла, потянувшись к Джинни руками, как маленькая. Беловолосая девочка сразу же узнала своего самого дорогого и близкого человека. — Мама Лида! — пискнула она, обнимая пришедшую сквозь время к ней маму. — Мамочка… Без тебя так плохо было! — Ну не надо плакать, маленькая, — таким знакомым жестом гладила ее Джинни, ставшая Лидой. — Мы вместе, все плохое закончилось… Гермиона, глядя на эту сцену, хоть и не поняла ни слова из сказанного, начала всхлипывать, потому что от Джинни вдруг повеяло теплом, настоящим… А Аленка просто потерялась в мамином тепле, на мгновение закрыв глаза и полностью отдаваясь этому ощущению. Раз мама здесь, она же спасет?