Только попробуй упокоиться

***

      Под босыми ногами чавкала теплая грязь, лес пах елью, солнце тонкими нитками проникало сквозь ветки. Что-то насвистывая под нос, я наслаждалась обволакивающей мягкой жижей, что стояла в густом лесу уже несколько дней, со времён последнего дождя. Лёгкое черное платье трепыхалось от неловких движений, на бедре висел небольшой плетеный мешочек. Он создавал мелодию перезвоном камушков, стекла и прочей ерунды. Короткие черные волосы то и дело спадали на глаза, как бы я не смахивала их, тряся головой словно лошадь. На кладбище было особенно умиротворяюще сегодня.       Руки, сцепленные за спиной, держали небольшую игрушку кота с большими кручёными усами и серым мехом. От него пахло пылью и лаврушкой, а сломанный динамик, кнопка которого находилась в животе, изредка издавал жуткие рычащие звуки. У меня же они вызывали смешки и редкое раздражение, когда повторялись слишком часто. От этого приходилось перехватывать игрушку слегка занемевшими пальцами, пытаясь снова не попасть по кнопке.       Вот за очередной ёлкой показалась свежая могилка. Перешагнув небольшую черную оградку, я встала напротив деревянного креста с фотографией девочки-подростка. Фасилова Ангелина Викторовна 2005-2019 Мы любим тебя, доченька       Маленькая ещё. С фотографии на меня смотрели большие наивные глаза, в которых буквально плескалось детство. Рот с тонкими губами растянут в широченной улыбке, на носу небольшое количество веснушек. Я улыбнулась, чуть жмурясь от тоски. Так сложно было на смотреть на этих маленьких крошек, что могли прожить длинную и красивую жизнь. Но сколько их было и ещё столько же будет, что нет смысла жалеть каждую встречную. — Ты ведь это хотела, малышка? — Я кладу игрушку на рыхлую землю, пальцем вычерчиваю незамысловатый символ из четырёх палочек, — Бери, не зря же ты мне мозги выносила.       Маленькие бестелесные ручки тянут оболочку из своего плюшевого питомца. Вскоре сероватая дымка приобретает очертания кота, и с загробным писком, что являлся девчачьим смехом, покойница прижимает зверя к себе. — Не приходи ко мне больше, дух, — мой голос звучит грозно, хоть усталость и сквозит в нём из всех щелей, — твой убийца поплатился, а более никто не виноват. Упокойся с миром.       С последними словами я ногой стираю нарисованный символ, разрывая её связь с этим миром. Улыбнувшись призрачными губами, она медленно пропадает, развеиваясь как сигаретный дым. Ну, ещё одна головная боль упокоилась и отправилась домой. Развернувшись на пятках, я побрела к выходу из леса.       С детскими духами работать было сложнее всего: они до последнего отказываются принять смерть и так и лезут к родственникам или медиумам, до которых только могут дотянуться. Вот и она пугала до обмороков своих родителей, что и так были горем убиты после изнасилования и смерти своей малышки. Являлась к ним во снах, бегала и кричала по квартире, неосознанно душила по ночам. А далее эпизод приспособления — меня вызывают, я привязываю её к какому-то предмету, забираю с собой, чтобы вернуть к телу, прошу более древние души забрать её к себе и научить жить по-новому. Только эта прилипчивая попалась и отказывалась идти, пока я ей кота не принесу. Пришлось снова родителям на мозг капать, забирать память о дочке к ней на могилу. Но если бы я сочувствовала всем, то не дожила бы медиумом до своих двадцати.       Кромка леса встретила воротами кладбища и недовольным лицом моего водителя. Высокий темноволосый парень дулся, опираясь бедром о капот машины, вертя в руках незажжённую сигарету. — Миш, сигарету перемнёшь, потом хрен закуришь, — с ухмылкой вставляю я свои пять копеек.       Резкий поворот головы вызвал в шее приступ боли, что было понятно по страдальческой гримасе и руке, взметнувшийся к голове. А дальше пошла целая гамма эмоций: раздражение, непонимание, анализ ситуации, охеревание и снова раздражение. Вот собственно и весь его спектр. — Какого черта ты опять обувь сняла, клуша? — вновь дурацкое ворчание, пока он идёт к багажнику за пятилитровкой, чтобы смыть уже подзасохшую грязь с еловыми иголками.       А я просто ехидно, несколько по-детски, улыбаюсь и запрыгиваю на капот, вытягивая ноги. Мишку я знала лет десять. Он первый, кто узнал о том, что я вижу. И последний, кто остался рядом со мной. Он верил мне, всегда ездил по всяким заброшкам в поисках очередной барабашки, что строителям мешает дом строить, успокаивал в детстве, когда духи доводили меня до истерик. Вот и сейчас он стоит передо мной, весь такой злой и раздраженный, оттирая мои ступки. — Чего лыбишься? Подхватила хтонь какую-то с могилы? — Ага, пару лет назад, — я закусила губу, чтобы не засмеяться раньше времени, — высокая, лохматая и ездит на красном внедорожнике.       Под заливистый смех он пытался шлёпнуть меня моих же сланцем. Я была рада, что это кладбище находилось в каком-то лесу у деревни, а не в городе. Тут можно смеяться так громко, как хотелось. Не думая о том, что ночью кто-то ко мне снова прицепится с просьбой принести какому-то Васе водки и конфет.       Нашу идиллию прервал звонок моего мобильного, что стоял на виброрежиме в кармане сарафана. — Добрый день, Агата, мне вас посоветовали, как медиума. Можете помочь? У нас дома чертовщина какая-то.       Миша закатывает глаза на женское приветствие. Надо не забыть потом звук уменьшить из динамика, а то кто-то скоро затылок свой увидит. — Слушаю, — в уме я уже прикидываю, как снова найду какого-нибудь застрявшего голубя в вентиляции или неисправную трубу, что чаще всего и оказывалось «чертовщиной». — У нас постоянно ножи и зажжённые свечи падают. Картины и двери шатаются. Муж говорил, что ночью где бы свет не включил — всё будто в дымке было. Приезжайте, пожалуйста. — Скиньте адрес в смс, — гудки сброшенного вызова.       Всё таки хуй я посплю нормально сегодня.