correlatio

Как хорошо было бы

Если б мир не сводил с ума

Этот день захотел тебя выебать -

Так выеби его сама (с)

Язык Саске - его главный враг. Иногда слова просто вырываются сами собой, несмотря на то, что в большинстве случаев он немногословен. Саске нарывается намеренно. Он провоцирует Орочимару изо дня в день. Дерзит. Игнорирует. Требует. Неуместно комментирует вещи. Говорит противоположное просто назло. Раздвигает границы настолько, насколько это вообще возможно. Иногда ему интересно, что же самое худшее может сделать с ним Орочимару. Хуже Итачи не сможет никто. Хуже Итачи точно не будет. Минуя ловушки, Саске тайно пробирается в чужие личные покои. Такого он точно раньше не делал. Адреналин зашкаливает втрое. Ему становится весело. (Если бы его кто-то сейчас увидел, им точно бы стало страшно.) Звук включенного душа только усиливает гипер сосредоточенность. Громкое падение капель воды на пол отдается в его ушах, когда Саске видит изящную шкатулку на прикроватной тумбе. Глупая удача, и только. Учиха и сам до конца не знал, на что надеется. Активировав шаринган, он осматривает ее на ловушки. Ловушек нет. Что действительно странно. Или Саске их просто не видит, что немного ближе к реальности. Он испытывает удачу в который раз за сегодняшний день. Это даже не больно. По сравнению со всем, через что он до этого прошел. На пальцах остается капелька крови. На тренировочном полигоне Саске появляется с серьгами Орочимару, вдетыми в недавно проколотые уши. Он видит, как у старого змея расширяются зрачки и подергивается бровь. О. О. Кажется, в этот раз он действительно его достал. Даже… Задел за живое. Саске не думал, что там еще что-то живо. Набегает стая зевак - все те, кто сейчас находится в убежище и может спокойно передвигаться; наиболее лояльные и спокойные эксперименты. Атмосфера чувствуется за милю. Саске держит себя уверенно. Нагло. Развязно. Он открыто ухмыляется, сталкиваясь взглядами с Орочимару. Саске с предвкушением ждет. Он догадывается, что другие видят в его глазах. Резкость. Злость. Колющую неприязнь. Беспардонный вызов. В таких случаях, когда хамство Саске переходит пределы, змей обычно проводит особенно жесткую тренировку, раздвигая границы того, на что Саске способен, сосредотачивая свое ошеломляющее внимание только на нем одном. Есть только одна проблема. И она заключается в том, что Саске хочет. Этого внимания, этого восхищения, этой болезненной одержимости, из-за которой он чувствует себя кем-то большим, чем является на самом деле. Учиха не знает, что видит в его глазах Орочимару, но саннин… разворачивается и уходит. Орочимару спускает ему с рук даже это. Сказать, что Саске разочарован - не сказать ничего. Он в ярости. Очевидно он все испортил. Он постоянно все портит. *** Иногда даже одна фраза способна вывести из равновесия. Может сломать сущая мелочь, ставшая той самой последней каплей. Орочимару любит красивые вещи. Саске - самое красивое, что у него когда либо было. Змеиный санин в душе эстет. Он любит не только созерцать, но и трогать. Пробовать на вкус. Ощущать запах. Использовать все свои органы чувств на полную. Только Саске - не вещь, а личность. Весьма стервозная, агрессивная и требовательная личность. В большинстве случаем он этой наглостью очарован. Увлечен чужой способностью требовать то, чего хочет. Но не сейчас. Учиха мог выбрать лучшее время, чтобы бросить ему вызов. В момент, когда Орочимару понимает, куда именно пропали его серьги, он ненавидит Учиху до сводящих скул. Саннин еще держится, но еще чуть-чуть… И он может не досчитаться своего будущего тела. С каждым днем руки слушаются все меньше. С каждым днем все сложнее делать простейшие бытовые вещи. Такая беспомощность вызывает отвращение к самому себе. И злость. Конечно, так много злости. Затмевающая ум ярость и жажда крови. Сделать так, чтобы за его страдания ответили все. И этот взгляд. Мальчишка даже не понимает, в какую опасную пропасть он прыгнул по юности и по глупости. День за днем Орочимару проживает в ненависти не только к миру, но и к себе. Путь ненависти ему близок почти также, как Учихе. В тот момент он хотел, чтобы Саске кричал. От невыносимой боли и унижения. Он вспомнил несколько самых страшных пыток и казней, но с сожалением от них отказался. Ему придется придумать что-нибудь изощреннее. Долгое время он был одержим идеей. Потом - шаринганом в целом. Еще через какое-то время - самим Саске Учихой. Страх смерти и навязчивая идея бессмертия, вот почему он начал. Еще будучи конохой, Орочимару работал с Данзо. После резни Учиха и таинственного исчезновения многих тел, - чтобы скрыть потерю глаз, - он был почти стопроцентно уверен, что Шимура коллекционировал шаринганы как Тсунаде - карточные долги. Он тоже работал над этим. Над изучением глаз Учиха. Наблюдал. Сравнивал. Экспериментировал. И поэтому знает: Идзанаги может отменить смерть. Орочимару по праву называют гением: он мог бы легко выучить больше дзюцу, чем когда-либо сможет использовать. Он реинжинирирует или улучшает существующие дзюцу, чтобы лучше соответствовать своим целям, а не довольствоваться тем, что уже сделано. Но ничего, даже близко подходящего к силе шарингана пока не нашел. Был еще мистический Ринненган, но это все равно, что уверовать в Бога и в молитвах надеяться, что чудо случится. Уходящая в старину непроверенная легенда. Говорят, один шаг разделяет ненависть и любовь. Орочимару сделает его первым. *** Возмездие наступает ночью. Саске этого даже не ждет. Уход Орочимару выглядел до странности окончательным. Тем неожиданнее его появление. Кровать прогибается под чужим весом. Саске замирает. Он лежит лицом вниз, обнимая рукой подушку. (В первый раз он тоже удивился, когда увидел, что в убежище Орочимару есть приличные кровати в самых нормальных комнатах. Или это просто Саске здесь на особенных условиях…) Саске чувствует чужую руку в своих волосах, которая перебирает его пряди. Потом его несильно тянут за волосы. Саске все это игнорирует. Он делает вид, что ничего не происходит. Саске не любит прикосновения. Особенно настолько интимные. Но ему действительно интересно, что будет дальше. Рука змея опускается на его шею. Сжимает. Скользит по горлу к уху. Спускается обратно к шее и остается там, угрозой и намеком. Саске сглатывает набежавшую слюну. Его кадык дергается под чужими пальцами. Орочимару снова сжимает, но не перекрывает воздух полностью. Саске глубоко дышит через нос. Он не заметил, что так и не снял серьги. Их вес казался незначительным, почти не оттягивал уши и не причинял никаких неудобств. Саске думает, что Орочимару просто возьмет свое и уйдет. Этого не происходит. Глаза Саске закрыты. Тело нарочно расслаблено. Он знает, что Орочимару чувствует, что он не спит. Да и как тут спать? Когда без намеренного контроля пульс будет зашкаливать, а дыхание - сбиваться с медленного и ровного ритма. - Нехорошо брать чужие вещи без спроса, - тихо и вкрадчиво замечает Орочимару. По губам Саске скользит ухмылка. Наконец хоть какая-то реакция. Он незаметно усмехается. Еле слышно, но Орочимару замечает. Одним быстрым движением его руки оказываются за спиной. Орочимару нависает сверху. Матрас немного скрипит. Учиху жестко придавливают к кровати. Преодолевая неприязнь от унизительного положения, Саске может противостоять ему только словесно. - Мне их сломать, Саске-кун? Ты не рассчитываешь последствия своих действий. Знаешь, это позор, портить настолько красивое тело. Пусть и слабое. - Я не слабый, - зло рычит Саске и пытается вырваться. - Нет. Просто не очень умный. Тебе стоило бы подумать наперед. - И что, хочешь, чтобы я извинился? - раздраженно выплевывает он. - Встать перед тобой на колени? - Саске не собирается сдаваться. Орочимару разочарованно вздыхает. - Ты так ничего и не понял. Давление на запястья становится сильнее. Саске перестает вырываться. Растекается по простыням бесформенной кучей. Он податливее желе, он - мертвый груз, который невозможно сдвинуть с места, если не прилагать усилий. Саске - само воплощение демонстративно нарочитого подчинения. Что, интересно, по мнению Орочимару, он должен понять? Что не стоит провоцировать тех, кто сильнее? Что не надо переходить границы и вечно искать, куда бы нажать побольнее? Что глупо рисковать напрасно, без четкой цели и знания о том, какими средствами ты ее достигнешь? У Саске есть цель. И средства. Он просто пытается сделать вещи немного, ну… веселее. - Предложение, конечно, заманчивое, - издевательски щурится змей. - Почему я не должен тебя убить? Прямо сейчас. Знаешь, это было бы весьма просто. - Потому что ты меня хочешь, - как ни в чем не бывало говорит Саске. - Потому что я тебе нужен. - Хочу… - рассеянно протягивает Орочимару. На выдохе усмехается. - Хочу. Какая банальность. Если ты видишь это именно так… Пожалуй, что да. Я хочу. Руки Саске отказываются освобождены неожиданно. Покалывание распространяется от локтя до кончиков пальцев. Орочимару побуждает его повернуться так, чтобы оказаться лицом к лицу. - Вопрос также в том, чего хочешь ты, Саске-кун. Целовать Орочимару странно. Язык длинный, конечно, но не настолько, чтобы было совсем неудобно. Не холодный и излишней склизский, как со стороны кажется на первый взгляд, а теплый. Приятный. Саске ждет боли. Ждет кусачих укусов и жесткого ограничения подвижности. Ждет руки в волосах, которая с силой тянет, а не мягко поглаживает. Языка, который бесцеремонно исследует тело и обвивается вокруг шеи, чтобы жертва слишком сильно не дергалась. Ждет привычного для шиноби насилия и жестокости. Грубости, зверств и дикости. Отвращения даже не следует. Легко злиться, будучу в ситуации использованным и “наказанным”. Просто тело. Инструмент. (Не мести, на этот раз.) Орочимару не оправдывает ни одного из его ожиданий. Саске выгибается в ответ на мягкое прикосновение. Губы приятно горят. Внизу живота собирается тянущее тепло. Кровь приливает к члену. Саске отстраняется от Орочимару и подталкивает его так, чтобы тот откинулся на спинку кровати. Змей поддается. Плавно и неторопливо, одним элегантным слитным движением. Саске опускается на колени. Закрывает глаза и открывает рот. Головка члена скользит по мягкому небу и упирается в горло. Время перестало существовать для него с того самого момента, как Орочимару вошел в комнату. Саске на пробу двигает головой. Пытается взять как можно больше. Расслабляется настолько, насколько это возможно. Старается двигаться в спокойном размеренном темпе, не забывая дышать через нос. Учиха тяжело сглатывает. Челюсть ноет от неудобного положения и оттого, что рот слишком широко открыт. Струйка слюны стекает по подбородку. Он сглатывает ещё раз, наклоняет немного вперед и продолжает медленно двигаться. Намеренно медленно. Не стоит держать голову под прямым углом, чтобы не повредить мягкое нёбо. Не стоит делать слишком резких движений, чтобы не повредить гланды, иначе это чревато микротрещинами тканей горла и в перспективе ангиной. Он знает немного теории, и то - чисто с медицинского взгляда. Саске проверяет чужую выдержку просто назло. Скоро змею станет этого недостаточно. Он ждёт, когда Орочимару наконец схватит его за волосы и задаст свой темп. Саске далек от вершин орального мастерства. Он наверняка задевает зубами. Давится, издает смущающие звуки. Дело тут, по его мнению, даже не в этом. Дело в ощущении власти. Это будит желание не меньше, чем сексуальная одежда или призывные движения. Дело в том, чтобы видеть, как он старается. Во всех этих неловких звуках, в кайфе, который больше психологический, чем физиологический. В случае с горловым минетом самого факта происходящего будет достаточно, чтобы кайфануть. Саске встречается с Орочимару взглядом. Он догадывается, что представляет собой то еще зрелище. Он сосредотачивается на своих эмоциях. Сосредотачивается на своих ощущениях. Концентрируется на обонянии и на вкусе. Уделяет пристальное внимание звукам и запахам. Композиция полна настолько, насколько это возможно. Саске знает, что в качественной сексуально-романтической коммуникации должны быть задействованы все органы чувств. В идеале ты должен видеть красивое, касаться тактильно приятного, пробовать солено-сладкое, слышать музыкальное и обонять головокружительно вкусное. И тогда «шестое чувство» – интуиция – будет кричать о том, что секс классная штука, давайте заниматься им круглосуточно. Шаринган активируется сам собой. Саске улавливает детали в тысячу раз лучше и четче, чем ранее. Он запомнит это на всю свою жизнь, как и все, что видит достаточно развитое додзинси его клана. То, как Орочимару глубоко вздыхают, когда губы Саске касаются его члена. То, как чужая рука гладит его по голове, не столько контролируя, сколько направляя. Тихий вздох, сорвавшийся с губ при стоне самого Саске. Прядь волос, приставшая к вспотевшему лбу. Блеск золотых глаз. Длинный язык. Чужие бледные пальцы на шее. Расширившиеся змеиные зрачки. То, как саннин на него смотрит. Прямо глаза в глаза. Саске теряется в этом взгляде. Теряется в своем собственном возбуждении. В том, что все внимание Орочимару принадлежит ему. Сложно думать о науке и экспериментах, когда перед тобой стоят на коленях. По крайней мере, Саске на это надеется. Иначе это было бы огромнейшим оскорблением. Но Саске не чувствует пренебрежения. Чужие серьги в его ушах блестят в тусклом свете потолочных ламп. Покачиваются в такт движениям головы. Остальное уходит на второй план. Эндорфины в его крови лучше любых наркотиков даруют чувство легкого счастья вкупе с потерей времени и реальности, затормаживают деятельности коры головного мозга, снижают психомоторную реакцию на негативные раздражители и вызывают ощущение восторга и счастья, к которому очень легко привыкнуть. Это можно было бы сравнить с неким трансом, не такой, как при медитации на ощущение своей чакры, но в общей концепции что-то схожее. Взгляд Саске не теряет свой гиперфокус. Он заранее знает, когда Орочимару достигнет пика своего наслаждения, и абсурдно гордится этим. Он принимает все. Змей до рассвета не остается, но серьги все-таки забирает. На утро Саске притворяется, что ничего не произошло. Следы от сережек зарастают почти полностью. Он намеренно делает так, чтобы остался еле заметный рубец. Как напоминание. И раздумывает, что бы украсть следующим. (Саске любит все свои шрамы. И не прочь заработать новых.)