Сладость

На очередное жалование в военной полиции Энни покупает зубной порошок, гуталин и тёплую, ещё пахнущую жаром печи булочку. Энни съедает её, едва отойдя от прилавка, прямо посреди улицы. Облизывает липкие от сахара пальцы. Слюна во рту вязкая, наполняет сладостью носоглотку и ползёт дальше по пищеводу. Спотыкается. Энни закашливается, будто вспоминает, кто она и где. Судорожно оглядывается по сторонам — не заметил ли кто. Не узнал ли. Она же не Картофелина чтобы бросаться на еду и отгрызать руки за кусок мяса. Она просто…любит сладкое. Совсем немного. Хочется верить, что все они — выходцы лагеря — этим страдают. Как сказал однажды Райнер: «Следствие детства». Какое там у него было детство, Энни плевать, но за пресную похлёбку и жёсткий кусок хлеба у каждого из них она ручается. Энни смотрит на свои пальцы — те сухие и больше не липкие. Сладость заканчивается до обидного быстро. И хочется ещё. Мелочь в кармане звенит так призывно… Она одёргивает себя: воинам сладкое не положено. Тем, кто проваливает задания — и подавно. Здесь только десять ударов тяжёлой ноги в живот и прилюдная казнь. Армина она замечает раньше, чем тот решается к ней подойти. Энни отчётливо видит его неуверенность, без Микасы и Эрена он будто Элдия теряет свою целостность без стены Мария. — Энни. Я мог бы поделиться с тобой, если хочешь, — протягивает он истекающую маслом булочку. — Сама могу купить, — ведёт подбородком: «Я могу заломить тебе руки и выдрать её, поломав пальцы». Но Армина ожидаемо не пугает её взгляд и тон. — Я наелся. Булочка продолжает оглушительно пахнуть сдобой, и Энни всё же сглатывает вязкую слюну. — Ладно, давай сюда, — всё-таки вырывает из пальцев, не дождавшись протянутой руки. — Такому дрыщу как ты следовало бы набирать массу, а не раздавать еду девчонкам. — Я действительно наелся, Энни, — вспыхивает он, отводя взгляд. Сердце в груди как та булочка — становится мягким и тёплым. Сожмёшь — и оставишь в ладони бесформенный липкий мякиш. Тупой кусок мяса. Она вспоминает его лицо — распахнутое, изуродованное ужасом и потоками струящейся из ран крови. Его страх — это было так захватывающе, так упоительно и сладко — заносить над ним руку, решать судьбу этой крошечной умной головки. А теперь Армин Арлерт может раздавить её так же легко — одним мыслительным процессом. «Он знает?». Рядом с ним она испытывает почти подобный ужас. И сейчас булочка из его рук не более чем предлог. Но она такая сладкая… — Ты же специально купил её для меня, — ловить Армина на лжи — чистое удовольствие. Энни нравится делать вид, будто она может состязаться с ним в этом. — Случайно заметил, что ты любишь сладкое. — Шпионил за мной? — Энни, нет… Он снова краснеет — заливается неровными пятнами, прячет лицо за волосами. Весь какой-то смешной и неловкий, такой трогательный в своей слабости. Как котёнок, тычущийся в ладонь. Энни смотрит и словно пирожное откусывает — мягкое, с жирным белковым кремом, — вкусное-вкусное. Словно гоняет во рту оглушительно сладкую карамельку. Такой Армин ей нравится больше. — Вообще-то это несложно, — он прячет руки в карманы, приходя в себя и начиная слегка покачиваться на носках. — Здесь все обожают мясо и пироги, ты прав. — После падения стены Мария — особенно сильно. Котёнок кусает её за ладонь. Смотрит своими невинными глазами и впивается, всё сильнее смыкая крошечные челюсти. Энни внутренне спотыкается, глотает вязкую — уже не от сладости — слюну. Карамелька притаившимся внутри лезвием режет язык. «Он знает» Успел ли рассказать остальным? Они сидят в засаде прямо сейчас? Почему Райнер и Бертольд не предупредили? Армин смотрит на неё снизу-вверх, и на секунду она ловит в его взгляде так много — жалость, обиду, злость, непонимание. А после он снова улыбается — мягко и чуть смущённо, поправляет лезущую в глаза прядь. — Булочка остынет, — Армин кивает на помятую сдобу в её судорожно сжатом кулаке. — Лучше бы съесть сейчас. — Оставлю на ужин. Мне пора. Энни уходит, оставляя Арлерта за спиной, всем телом чувствуя внимательный взгляд. Он страшнее их всех — плечистых и сильных. И если прямо сейчас она не свернёт ему шею в ближайшем переулке, Армин убьёт её. Она обещала отцу вернуться. Волна удушливого ужаса хватает за глотку. Если Энни прикончит его, Разведкорпус получит своё подтверждение. -Армин, спасибо — всё-таки оборачивается она. — Всегда рад, Энни, — робко поднимает он руку в знак прощания, и Энни всеми силами хочется верить, что он здесь только чтобы делиться с ней булочками. Что он действительно такой, каким хочет казаться, — наивный дурачок со слишком добрым сердцем. Недогадливый болван. Она разгрызает приторно-сладкую карамельку, разрезая нёбо и дёсны в мясо. Снова.