Наследие

      Земля мягко пружинила под ногами. Я бежала по лесной тропинке, стараясь контролировать дыхание. По обеим сторонам росли деревья, солнечные лучи пробивались через листву, а утренняя прохлада приятно холодила разгорячённую кожу. С бега перешла на легкую трусцу, а затем — на шаг.       Утренние пробежки давно вошли в привычку. Папа заботился о нашей физической подготовке и всегда поднимал рано утром для тренировки. Несмотря на то, что он больше не присутствовал в моей жизни, я следовала графику: после бега душ, уроки, тренировка. Раньше это казалось чем-то ненужным, лишним. Ну какой ребёнок захочет вставать в любую погоду и нестись по лесу? Сейчас я понимала: он воспитывал в нас дисциплину. А спустя годы почувствовала эффект — спорт помогал уравновесить душевное состояние, упорядочить мысли. Все негативные эмоции находили выход в зале.       Я шагала к дому, продолжая думать об отце.       Пролетело уже пять лет с тех пор, как мы виделись в последний раз. Временами по-прежнему хотелось, чтобы родители оставались вместе, ведь несмотря ни на что, мы были счастливы. Тогда, в одиннадцать лет, я не поняла причины их расставания. Возможно, не смогли справиться с потерей, и она, вопреки расхожему мнению, не сплотила нашу семью, а разделила.       Мама быстро вышла замуж за своего бывшего одногруппника, который, как оказалось, любил её все эти годы и не женился. А папа… Он искал нас. Я слышала ночные перешёптывания мамы и её нового мужа — Андрея Александровича. Она плакала, утверждала, что от «них» невозможно сбежать.       Почему от них, если убегали мы от папы? Почему невозможно, если нам это удалось? Задавать подобные вопросы я перестала, потому что мама отмахивалась от меня, мол, не доросла ещё, чтобы обсуждать такие вещи. Иногда злилась, подловив на том, что я подслушивала.       Мне не разрешалось поддерживать связь с отцом. Даже смс написать. Ведь в таком случае он нас найдёт и сделает всё, чтобы вернуть. Я не догадывалась, чего мама так боится. Ведь мои воспоминания о нашей с ним жизни только положительные, кроме последних дней, проведённых вместе.       Мы жили в небольшом посёлке-общине рядом с лесом. Посёлком это место можно было назвать с натяжкой: домов здесь от силы тридцать, а людей — до ста. Естественно, все друг с другом знакомы. Первые жители выкорчевали деревья, построили жилища и обнесли территорию высоким забором, верхняя часть которого состояла из натянутой колючей проволоки. Я не особо интересовалась историей возникновения общины. В раннем детстве мир ограничивался поселением и лесом.       В город мы практически не выбирались, дети младшего возраста — так уж точно. Обычно пару раз в месяц мужчины ездили за необходимыми продуктами, чтобы заполнить кладовые и холодильники впрок. Женщины в основном вели домашнее хозяйство: огороды, куры, свиньи, общие теплицы. Жители старались не покидать деревню лишний раз.       Мы не посещали больницу. Врач, живший здесь, вёл приём с минимальным набором инструментов и лекарств. Когда мы болели, мама лечила нас травами. К счастью, это случалось редко. Видимо, пребывание на свежем воздухе и физическая активность в избытке закалили иммунитет.       Мы с сестрой были на домашнем обучении, как и другие дети до четырнадцати лет. Потом ребят, достигших этого возраста, забирал с остановки автобус, организованный школой. Мама предупреждала, что вот исполнится мне четырнадцать, она уже не сможет меня учить, и поеду с остальными. Алина рассказывала, что над ними смеялись, считая религиозными фанатиками из-за обособленного образа жизни. Вот уж глупости! Слушая это, мне совсем не хотелось уезжать куда-либо. И в дальнейшем, помня о рассказах сестры, я старалась не вдаваться в подробности о том, где прошло детство.       Мужчины оборудовали спортивный зал, даже закупили тренажёры. Аля пропадала там после занятий. Я в это время бегала по лесу, лазила по деревьям, училась стрелять по банкам из рогатки с Максом — он жил по соседству, и мы сдружились.       Периодически взрослые уезжали на пару дней «на вылазки». Зачем? Всё ещё загадка. Я видела жён и матерей с покрасневшими глазами, дети ходили притихшие. Не знала, в чём дело, но тоже переживала. К счастью, все возвращались — уставшие, но довольные.       Когда отец стал брать с собой Алю, они с мамой очень сильно ругались. Я, по привычке, подслушивала, надеясь разобраться, что происходит. Но улавливала только обрывки. «Она всего лишь девочка… слишком рано… очень опасно… чем это может обернуться». Отец игнорировал, но мама всё же оказалась права.       В мой одиннадцатый день рождения поздно ночью громко хлопнула входная дверь. Послышались приглушённые звуки разговора, пронзительный вскрик, а затем плач мамы. Я выбралась из постели, пытаясь не шуметь, и приникла к щёлке у косяка.       — Я тебя просила: не допускай этого! — мама плакала. — Какого чёрта ты бросил её одну?       Отец сидел за кухонным столом, закрыв лицо руками.       — Как это могло произойти?! Она освободила его. Я предупреждал, чтобы никогда…       — Она ребёнок! — перебила его мама, вытирая слезы. — И вы, взрослые мужики, поддаётесь, что уж о ней говорить. Я же сказала: это не сработает. Неужели нельзя было самому всё сделать?!       Папа вскинулся.       — Она наша дочь! И обязана участвовать. Я думал, что она предана нам.       — Предана?! — мама в бешенстве вскочила. — Чего ты ждал от неё? Ей едва исполнилось шестнадцать!       Я сообразила, что речь об Алине, и почувствовала, как неприятно засосало под ложечкой, а перед глазами зарябило от волнения.       — Ты нашёл её? — после долгого молчания наконец спросила мама.       Отец качнул головой, и она снова зашлась в рыданиях.       — Что же ты сидишь?! Почему вернулся? Ты должен был… должен был… — она ловила ртом воздух.       — Мы искали. Всем отрядом проверили всё вокруг. Никаких следов. Они просто исчезли.       Мама нервно ходила из угла в угол.       — Ты хоть что-то предпринял?       — Как будто не понимаешь! — папа раздражённо вскочил. — Мы и так рисковали, разыскивая их в темноте.       Мама зло рассмеялась.       — Тебя испугала темнота? Она наша дочь! Ты должен вернуть её.       — Мы продолжим поиски утром, — глухо сказал он. — Обшарим всё ещё раз и найдем их.       Мама лишь кивнула. На её лице явно читалось презрение.       — Если нет, считай, что ты потерял не только Алю. Я не останусь с тобой.       Не останусь с тобой.       Её слова повисли в воздухе.       Папа упал на стул. Я замерла под дверью, не в силах поверить в услышанное.       В следующие несколько дней я наблюдала, как рушится наша семья. Мама плакала, отец не появлялся, и Алина — тоже.       Поздно вечером мама ворвалась в нашу с Алиной комнату с огромной сумкой-баулом и стала лихорадочно скидывать в неё мои вещи.       — Быстро одевайся, мы уезжаем, — скомандовала она.       — Но папа…       — Я сказала — живее! — рявкнула мама и кинула джинсы и кофту на кровать. Я послушно переодевалась, наблюдая за тем, как она носилась по комнате, складывая всё нужное. Внезапно мама остановилась и присела рядом со мной. — Детка, когда-нибудь я всё тебе объясню, но сейчас не задавай, пожалуйста, лишних вопросов, — она приобняла меня и чмокнула в макушку.       Я кивнула.       Ночью мы покинули дом. Мама метнулась к припаркованной машине. Невысокий коренастый мужчина вышел из неё, помог погрузить вещи, и мы рванули по дороге к городу.       Ехали мы довольно долго. Останавливались, чтобы перекусить в придорожных кафе. Я глазела на проносившиеся мимо виды — высокие здания, изобилие магазинов, яркие неоновые вывески. Для девочки, до настоящего момента не покидавшей лес, всё это в новинку.       Мы переночевали в съёмной квартире, а затем поменяли машину и уже за полночь приехали на место — деревню, где жила мать Андрея, Ольга Игоревна. Женщина встретила нас радушно, затопила баню, потом я ушла спать, а мама, Андрей и Ольга Игоревна ещё долго разговаривали на кухне.       Мы прожили у неё почти четыре года.       Мама устроилась медсестрой в детский сад, меня приняли в пятый класс, Андрей ездил на работу. Ольга Игоревна разрешила называть себя бабушкой. Я с трудом, но влилась в школьную рутину, пусть и от постоянного шума и большого количества детей в одном помещении на первых порах болела голова.       Наконец мама объявила, что нам пора уезжать. Андрею предложили более высокую должность и жильё в одном из городов на юге. Бабушка не хотела нас отпускать, уговаривала остаться, но они уже приняли решение.       Мы переехали как раз перед началом нового учебного года.       Нас поселили в двухэтажном коттедже со светлым фасадом и уютным двориком, где мама тут же разбила клумбы и высадила цветы. Я порадовалась, увидев территорию, окружающую нас: за участком простиралось большое поле, а за ним — парковая зона. Это так напоминало наш посёлок. Аккуратные садики соседей располагались на приличном расстоянии, что дарило чувство покоя и уединённости.       — Нравится? — догадалась мама, тепло улыбнувшись.       Я радостно закивала.       Следующую неделю мы распаковывали вещи, обустраивали новое жилище, составляли список, что нужно докупить.       Моя спальня — небольшая комнатка на втором этаже — выходила окнами во двор, где высилась огромная сосна. Ветками она закрывала окно, лезла внутрь. Мама всё предлагала спилить её, но я не хотела: она как частичка леса, частичка дома в месте, которое даже спустя год я не могла так назвать.       — Я пришла!       Мама с Андреем уже завтракали.       — Дариш, ты бы поела перед пробежкой, — пожурила она.       Я схватила со стола яблоко.       — Считается?       Мама фыркнула.       — Андрей, вот что с ней делать?       Отчим улыбнулся.       — В первую очередь — оставить в покое. Захочет — поест: не маленькая. Правильно, Дань?       Я кивнула.       — Мы собрались по магазинам, — объявила мама. — Уже две недели учёбы прошло, а ты всё в джинсах да брюках. Новое платье или юбочку купить надо.       Перспектива носить платья и юбки не радовала.       — Вообще-то, всем женщинам разрешили носить брюки с тысяча девятьсот двадцать третьего года. Кто ж знал, что пройдет сотня лет, и родители попытаются впихнуть своих дочерей обратно в юбки?       Мама строго посмотрела на меня, и я подняла руки, сдаваясь.       — Поняла-приняла. Во сколько поедем?